Пантеон
Итак, религия славян была религией многобожия. Пантеон древнеславянской религии включал несколько культурно-исторических пластов: общеиндоевропейский, древнеевропейский, исконнославянский и инокультурный, составленный из богов, заимствованных у соседних народов. Структурно пантеон представлял собой трихотомическое единство небесных (уранических), подземных (хтонических) и земных (ойкуменических) богов.
К глубокой индоевропейской древности восходило почитание славянами Неба как божества-прародителя. Древнейшему индоевропейскому обращению Dyaus pitar, а также греческому Ζευς πατήρ, латинскому Diespiter точно соответствовало славянское небо-отец (например, в тексте заклятия "Ты – небо-отец, ты – земля-мать"). Индоевропейский, греческий и латинский теонимы производны от слова, обозначавшего в исходном употреблении природное явление, – свет, небесное свечение. В славянской традиции не зафиксирован особый теоним, номинировавший обожествленный образ неба.
В славянской мифологии не сохранились развернутые повествования о верховном ураническом божестве. Возможно, их и не было. У многих народов, как установлено историческими и феноменологическими исследованиями, верховное небесное божество выступает в качестве deus otiosus, "праздного бога". Это "далекий бог, отодвинутый в пространстве и времени; это скорее статичная имманентность, чем деятельное присутствие"[1]. Единственный акт, устойчиво соотнесенный славянским религиозным сознанием с образом верховного уранического божества, связан с мифологемой оплодотворения земли дождем-семенем небесного отца.
Кроме Неба-отца из уранических славянских богов надежно реконструируется Перун – бог грозы восточных славян. Теоним и образ Перуна имеют древнейший прототип – индоевропейского бога-громовержца. В качестве ближайших соответствий Перуну выступают литовский Перкунас, прусский Perkuııs, хеттский Пирва, древнеиндийский Парджанья. Главными атрибутами Перуна выступают стрелы, топоры, камни, гром и молния, дуб, возвышенные места (неслучайно имени Перуна родственно хетт, реrипа– скала)[2].
Перун – отчетливо персонифицированный образ восточнославянской религии. "Повесть временных лет" свидетельствует, что культовое изображение Перуна было антропоморфно, имело серебряную голову с золотыми усами[3]. Очевидно, к образу Перуна как личного антропоморфного божества были прикреплены мифологические повествования. Однако известные науке тексты не сохранили сколько-нибудь развернутых достоверных фрагментов мифологии Перуна.
Типологически близок восточнославянскому Перуну-громовику бог балтийских славян Свентовит, как, возможно, и другой бог балтийских славян – Прове.
В синкретической религии некоторые функции и черты Перуна были перенесены на христианский образ св. Ильи и отчасти на образ св. Георгия. Реликты культа Перуна сохранялись в восточно- славянской среде вплоть до XX в.
Опираясь на косвенные славянские данные и общеиндоевропейские показания, Вяч. Вс. Иванов и В. Н. Топоров выдвинули гипотезу основного мифа индоевропейцев. Сюжетная схема основного мифа строится из эпизодов борьбы Бога Грозы с змеевидным противником, похитившим воду (варианты – скот, женщин). Итогом победы громовержца является возвращение в мир похищенного – в первую очередь благодатного дождя. В славянской традиции, согласно данному предположению, роль главного действующего лица – Бога Грозы – выполнял Перун[4]. Гипотеза основного мифа и его славянская версия пока не получили безусловного признания.
К ураническим богам восточных славян относится Стрибог – бог атмосферных явлений, прежде всего бог ветра (в "Слове о полку Игореве" ветры – Стрибожьи внуки). О. Н. Трубачев считает, что имя Стрибога не является индоевропейским архаизмом, stribogъ – славянское новообразование с использованием иранского bogъ и славянского sterti – распространять, простирать[5]. Р. О. Якобсон, а также Вяч. Вс. Иванов и В. Н. Топоров допускают, что в функции этого бога могло входить распространение доли, блага[6].
В близкой связи со Сгрибогом находится Дажьбог (Даждьбог) – дающий бог, податель богатств, чье имя построено по той же модели, что и имя Стрибога. В Дажьбога "следует видеть мифологизированную фигуру ваятеля (распределителя) благ, к которому обращаются с соответствующей просьбой-мольбой в ритуале, в молитве, в благопожеланиях (ср.: русск. дай, Боже) и одновременно воплощенное и овеществленное даяние, дар"[7]. Сведения об этом боге говорят в пользу того, что он в своем ураническом аспекте соотносился с солнцем. Упоминания об идоле этого бога дают основания предполагать, что образ Дажьбога имел в восточнославянском сознании персонифицированные черты. Сходные с Дажьбогом божества были у южных славян (Дабог) и западных славян (Daćbog)[8].
В пантеон уранических богов помимо исконно славянских входили заимствованные божества. У восточных славян таковы
Хоре и Симаргл. Хоре – солярное божество иранского происхождения (ер.: аланское хйr – солнце)[9]. Большинство исследователей согласны с тем, что древнерусский Симаргл имеет своим прототипом иранского Симурга – мифологического огромного орла, соотнесенного с верхним миром; возможно, на Руси Симаргла представляли собако-птицей. Дискуссионной остается проблема путей и времени заимствования восточными славянами иранских мифологических образов[10].
Мифологема священного брака связывала уранического бога-отца с хтоиической богиней-матерью. Земля – главное хтоническое божество славян, игравшее огромную роль в их религии. Земля в мифологическом изображении отчетливо антропоморфна и персонифицирована – это женское существо, Мать сыра-земля, хлебородница. Особый теоним этого божества достоверно не установлен. В мифологии человеческой судьбы земля – родоначальница человеческого рода: материнская утроба преображенной мифом земли мыслилась источником жизни. Каждый появившийся на свет человек был обязан своим рождением не только родителям, но и праматери-земле, которая выступала в изображении мифологии участницей и споспешницей всякого рождения.
Славянский фольклор, русские былины прежде всего, сохранил архаическое представление о благодатной силе жизни, свойственной земле: "рожденный" от земли человек, в известных случаях – былинный богатырь, ослабев, припадает к земле, чтобы воспринять от нее новые силы. Эти фольклорные мотивы сосуществовали в народной культуре в тесном сопряжении с представлением о целительной силе святой Матери-земли. Этнографам хорошо знакомы примеры лечебной магии славян, связанные с употреблением земли. В восприятии восточных славян образ земли оформляется через признаки силы животворения, материнства, родственной близости, дароношения, целительства, защиты, чистоты, безущербности, красоты, сострадания.
Священный образ Матери-земли – исторически один из наиболее ранних в религиях. В воссозданной религиоведами галерее священных портретов Великой Матери восточнославянский образ Матери-земли занимает свое особое место. Славянская Земля-мать всегда только мать и никогда – возлюбившая женщина. Иначе дело обстояло в греческом культе Великой Матери.
"И в мифе, и в культе эта Мать выступает не столько матерью, сколько любовницей. Это был большой соблазн..."[11]. В образе славянской Матери-земли мало общего с греческой Афродитой, наследницей "хтонической мифологии"[12], которая, по словам певца гомеровских гимнов, пробуждала "в душах богов вожделенье" и сама была зажжена "сладострастным желаньем" ("Афродите", IV. 2.45)[13]. В отличие от своих ближневосточных сопрестольниц восточнославянская Мать-земля не дает оснований для подозрений в сексуальных притязаниях к существам мужского пола, божественным или человеческим. Поэтому славянская мифология не знает героев, подобных Аттису, Адонису или Анхизу. Многоликий мифологический образ Великой Блудницы, черты которого А. ван Зельмс замечает в ближневосточной традиции[14], в восточнославянском культе Великой Матери не заявлял о себе столь откровенно.
Неверно думать, однако, что славянское божество земли было начисто лишено негативных признаков, типологически присущих женским хтоническим божествам. История религий показывает, что хтоническое женское божество, особенно в восприятии мужчин, зачастую имело черты смертоносного и кровожадного демона, одержимого сексуальной страстью. Однако в восточнославянском фольклоре, в духовных стихах не осталось признаков сходства восточнославянской Матери-земли с фригийской Великой Матерью. "...Все страстное, “паническое”, – все следы языческого Ярилы элиминированы из народного понимания земли", – утверждал Г. П. Федотов[15]. Неочевидно тем не менее, что их не было вообще.
Женская природа воспринималась архаическим сознанием как начало амбивалентное – высокочтимое материнство переплеталось в нем с опасной сексуальностью. Женская сексуальность имела, несомненно, в восточнославянской культуре свою мифологическую ипостась. Сложно сказать, сколь далеко зашел процесс мифопоэтической обработки этой ипостаси. В русском фольклоре она напоминает о себе коварными персонажами, реконструированными В. Я. Проппом[16]. Это опасные искусительницы, чья сексуальность демонизирована фольклором и доведена до смертоносной силы, мертвящей мужчину во время брачной ночи. Страх, в который повергают эти героини, есть страх перед женской сексуальностью – "страх перед еще не сломленной властью царь-девицы"[17]. Трудно установить, однако, в каких отношениях состояла эта царь- девица с Матерью-землей.
Известно, что некоторые обряды плодородия сопровождались кровавыми жертвами силам подземного мира. Археологический материал подтверждает, что религиозные воззрения славян требовали особых умилостивительных действий, обращенных к Матери-земле. Археологами в славянских землях обнаружены следы жертвоприношений хроническому божеству. Показательна находка из городища-святилища в Звенигороде. "Скелет мужчины с пробитым черепом находился в священном колодце, вырытом на склоне городища. Такие колодцы известны на ряде славянских святилищ (Зеленая Липа, Говда, Бубнише, Богит) и продолжали, вероятно, древнюю кельтскую и лужицкую традиции жертвоприношений в священных колодцах, отверстиях в земле, посвященных Матери-земле и подземному миру"[18]. Столь же типичны для славянских городищ-святилищ культовые рвы. Эти рвы, имевшие плоское дно, иногда вымощенное каменными плитами, служили ритуальным целям: здесь располагались площадки-алтари, па которых приносили в жертву животных (на что указывают остатки кострищ и кости животных). В святилищах древних славян почти повсеместно обнаружены также жертвенные ямы, заполненные дарами: украшениями, хлебными зернами, костями животных, нередко – костями и черепами людей. Следы предназначенных хтоническим силам человеческих жертвоприношений датируются IX–XIII вв.
По-видимому, в эпоху религиозного синкретизма происходит трансформация древнеславянской хтонической богини в позднейший образ, известный по фольклорным и этнографическим источникам. Христианизация, поставившая через признак материнства хтонический образ в связь с образом Богородицы, способствовала смягчению черт древнего божества. В утвердившемся в народной синкретической религии образе святой Матери-земли позитивные признаки решительно возобладали, фактически не оставив места отрицательным качествам[19].
В современных реконструкциях славянская Мать-земля зачастую ставится в близкую связь с известной по древнерусским
памятникам богиней Мокошью, которая, как показывает лингвистический материал, восходит к общеславянскому прообразу. Н. И. Толстой видит здесь один объект почитания: "Мифический образ матери-земли (мajĸa земльа, мать-сыра земля), наделенной божественной функцией и оплодотверенной дождем-влагой, был персонифицирован древними славянами в виде богини Мокоши, известной нам по Лаврентьевской летописи и имеющей семантическое и функциональное соответствие с некоторыми индоевропейскими женскими божествами, в частности с иранской Aredvī Sura Anahita"[20].
Имя Мокоши (mokosъ) определенно включается в гнездо ток-, которое объединяет значения мокроты, влаги, сырости[21]. Значения мокроты и сырости служат для лингвистов основаниям к отождествлению Мокоши с обожествленной землей как Матеръю-сырой землей. Между тем древнерусские тексты и этнографические данные не дают весомых аргументов для отождествления Мокоши с Матерью-землей. На восточнославянском материале выявлены функциональные связи Мокоши прежде всего с водой, ночью, прядением, также "реконструируются функции божества любви, рождения, плодородия (вода как детородная жидкость) и судьбы (последовательности рождения, жизни и смерти, подобной непрерывной нити у прях)"[22]. Древнерусские источники указывают на причастность Мокоши к гаданию, что хорошо сочетается с судьбоносной функцией богини.
Вяч. Вс. Иванов и В. Н. Топоров справедливо полагают, что "типологически Мокошь близка греческим мойрам, германским норнам, прядущим нити судьбы, хеттским богиням подземного мира – пряхам, иран. Ардвисуре Анахите и т.п."[23]. Вместе с тем выдвинутая учеными гипотеза о Мокоши как жене бога-громовержца, славянского Перуна, пока не получила достаточного обоснования.
В эпоху синкретизма на исконнославянский культ Мокоши наложился образ св. Параскевы Пятницы. Почитание христианской святой восприняло многие черты языческого культа: покровительство женскому рукоделию, в особенности – прядению, связь с земной влагой (родниками и колодцами) и плодородием полей[24]. Фрагменты древнего образа в сниженном виде сохранялись на Русском Севере вплоть до XIX в.
К мужским хтоническим божествам восточных славян, бесспорно, относится Велес (Волос), восходящий к общеславянскому прототипу. Согласно древнерусским текстам, Велес – "скотий бог", дарующий обильный приплод, а значит, и богатство (кроме основного смысла слово скотъ имело в древнерусском языке значения "деньги", "богатство"), "Скотий бог" – владыка подземных живительных соков, питающих рост злаков и скота, а значит, помогающий тем, кто кормится от земли, прежде всего крестьянству. В этом смысле Велес – бог "всей Руси" в отличие от Перуна – прежде всего бога княжеской дружины.
Хтоническая природа Велеса не ограничивается функциями плодородия. Р. О. Якобсон поставил этимологию теонима в связь с индоевропейским wel-/ul– видеть, значение которого указывает на "ясновидящего" бога[25]. В образе ясновидящего подземного бога Велес надежно соотносится с некоторыми индоевропейскими мифологемами. Образу Велеса, зорко опекающего стада (ср. словацк. veles – пастух), соответствует индоевропейское представление о загробном мире как пастбище, где под присмотром богов пасутся души умерших. В родстве с Велесом, богом мира мертвых, стоят балтийский бог царства умерших Веле (Виелона), древнеиндийский демон Вала, а также такие литовские понятия, как velinas – привидение, бес, veles – духи умерших. Имя Велеса попадает, по наблюдениям Р. О. Якобсона, в один круг с именем обожествленной кельтской пророчицы Веледы, с древнеирландским понятием filed – ясновидец, поэт, музыкант, маг, прорицатель. За этой этимологической общностью стоит индоевропейское представление о хтоническом или загробном мире как источнике знаний о будущем. Всевидящий Велес – представитель и хранитель пророческого знания. Понятно отсюда, почему в "Слове о полку Игореве" маг-музыкант Боян назван Велесовым внуком и почему Боян – вещий.
Сторонники гипотезы "основного мифа", повествующего о поединке бога-громовержца со змеевидным похитителем, видят в мифологическом змее прообраз Велеса[26]. Следует учитывать, что в восточнославянской традиции нет прямых свидетельств ни змеевидности Велеса, ни указаний на его противоборство с Перуном. Предложенная реконструкция образа и роли Велеса, построенная на косвенных данных и параллелях, не может считаться бесспорной.
В русских синкретических верованиях Велес слился со св. Власием, который в крестьянской среде почитался как покровитель крупного рогатого скота. Фрагменты культа Велеса были инкорпорированы в народное почитание сев. Флора и Лавра (покровителей коневодства), а также св. Василия Кесарийского (в крестьянской среде – покровителя свиноводства). Фольклорные и этнографические данные свидетельствуют в пользу совмещения в синкретической религии культов Велеса и св. Николая.
Ойкуменические божества – божества среднего, населенного людьми мира, сфера их власти и ответственности распространяется па область культурных занятий, общественных и семейных отношений, быта и среды обитания людей. У восточных славян к ойкуменическим божествам принадлежал Сварог (Сварожич) – бог огня, возможно, огня укрощенного, поставленного на службу человеку. Как бог огня Сварог имел, вероятно, солнечную (ураническую) ипостась: в древнерусской летописи он представлен отцом Дажьбога-солнца.
С древнейших времен праславяне сохранили почитание огня домашнего очага (ср. греческая Гестия, римская Веста). Есть основания предполагать, что божество домашнего огня имело личный статус, на что, в частности, указывают бытовавшие в крестьянской среде вплоть до XIX в. запреты на брань, плевание в горящую печь и на другие непотребные действия, которые оскорбляют домашний огонь. Отсутствие особого теофорного имени не является препятствием к установлению личного статуса божества домашнего огня. Славянское божество олицетворяло благополучие дома и охраняло прочность семейно-бытовых устоев жизни. О значении домашнего огня как средоточия идеи дома, семьи говорит то, что на Руси глава дома звался огнищанином.
Преемственность поколений, берущих начало от общих предков, была персонифицирована славянами в образе Рода. В образе этого божества, по заключению А. Н. Веселовского, выражена "идея рода, отжившего и нарождающегося", уходящая корнями в глубокую древность за пределы отдельной семьи[27]. В эпоху Киевской Руси культ Рода продолжил свое существование не только в частных границах отдельных родов, но, возможно, и как общественный "культ княжеских родоначальников"[28]. Б. А. Рыбаков полагал, что в Роде следует видеть верховного бога восточных славян, бога всей Вселенной[29], но эта точка зрения остается дискуссионной[30].
Рядом с Родом древнерусские тексты упоминают рожаниц. Рожаницы – общеславянские образы "дев судьбы, определяющих долю новорожденного"[31]. В праславянской религии представления о рожаницах были отчетливо персонифицированы и сопряжены с мифологическими сюжетами. У южных славян сохранились поверья о том, что три рожаницы приходят в дом и нарекают судьбу новорожденному, "приговор произносится обыкновенно таким образом, что сначала изрекает одна, вторая изменяет нареченное в хорошую или дурную сторону, третья произносит окончательное решение"[32]. Культ Рода и рожаниц сохранялся в русской крестьянской среде очень долго, в XIV–XV вв. он, судя по древнерусским текстам, отправлялся почти открыто, в частности, в праздник Рождества Богородицы. В русской синкретической религии образы рожаниц совмещались с поклонением Богородице.
Некоторые небесные боги имели свои ипостаси, связанные с социальным устройством общества и профессиональными занятиями людей. Так, Перун и Свентовит, четырехликое божество балтийских славян, в образе воителей выступали покровителями княжеской дружины и воинского ремесла.
Среди богов западных славян средневековые авторы (Гельмольд, Саксон Грамматик и др.) упоминают Триглава, Подагу, Живу – богиню жизни, Яровита и Руевита – богов войны, Лоретта, Поренута, Чернобога – бога несчастья и некоторых других богов, чьи имена и функции пока не поддаются надежной реконструкции.