О галлюцинациях

Фрейд, как утверждал Бион, не делал особого различия между понятиями расщепления и диссоциации. Первичные процессы расщепления порождают мелкую фрагментацию и сознательно создают сепарацию. Диссоциация же протекает мягче, соблюдая естественные границы между целостными объектами и фактически следуя границам раздела, совершая сепарацию. Диссоциация ставит под сомнение вопрос о зависимости от предсуществования элементарной словесной мысли.

Исходя из своего опыта, Бион убежден, что описанные им странные объекты можно обнаружить в том, что обычно называют бредом. Фрейд в работе "Конструкции в анализе" предполагает, что бред может быть эквивалентом конструкций, которые мы строим в процессе аналитического лечения. Хотя он отмечает, что при психозе они почти не эффективны. Бион считает, что бред пациента обладает таким качеством и что часть бреда — это попытки использовать странные объекты в помощь терапевтической интуиции. Если это так, то можно проследить связь между бредом и галлюцинациями.

Эти галлюцинации более сравнимы с истерическими галлюцинациями, описанными Фрейдом, нежели с психотическими, которые имели место на ранней стадии анализа. Появление этих различий напрямую связано с ростом способности пациента переносить депрессию. Отличия между двумя типами галлюцинаций, истерическими и психотическими, прослеживаются в содержании. Истерические галлюцинации состоят из целостных объектов и связаны с депрессией, психотические галлюцинации состоят из элементов сродни частичному объекту. У психотического пациента встречаются два типа галлюцинаций.

О высокомерии

Бион обратил внимание на то, что в материалах определенного класса пациентов можно рассмотреть отсылки к любопытству, высокомерию и тупости, столь рассеянных и отделенных друг от друга, что их соотнесенность может ускользать от обнаружения. На смысл, которым Бион хочет наполнить термин "высокомерие", может указать то предположение, что при преобладании в личности инстинктов жизни гордость становится самоуважением, а когда преобладают инстинкты смерти, гордость становится высокомерием.

Их отделенность друг от друга и отсутствие признаков какой-либо их соотнесенности является признаком того, что произошла катастрофа. Чтобы прояснить связь между отсылками к ним, Бион пересказывает миф об Эдипе с точки зрения, которая сдвигает сексуальное преступление на периферию истории, а на центральное место ставит высокомерие Эдипа, поклявшегося раскрыть истину любой ценой.

Этот сдвиг акцента помещает в центр истории следующие элементы: Сфинкса, который загадывает загадку и разрушает себя, когда загадка разгадана; слепого Тересия, который обладает знанием и сокрушается о решимости царя отыскать это знание; оракула, подталкивающего к поиску, о котором сокрушается пророк; и снова царя, который, завершив поиск, страдает от слепоты и изгнания. Это история, элементы которой различимы среди руин психики, к которой указывают путь разрозненные отсылки к любопытству, высокомерию и тупости.

Бион имел в виду пациентов, у которых психотические механизмы активны и должны быть аналитически раскрыты, прежде чем может быть достигнута стабильная корректировка состояния. На практике анализ таких пациентов как будто бы следует закономерностям, знакомым нам по лечению неврозов, но с тем важным отличием, что улучшение их состояния не выглядит соизмеримым с проделанной аналитической работой. Аналитик, лечащий как будто бы пациента невротика, должен считать негативный терапевтический отклик вместе с появлением разрозненных, невзаимосвязанных отсылок к любопытству, высокомерию и тупости признаком того, что он присутствует при психологической катастрофе, с которой ему придется иметь дело.

Можно предположить, что подход к этой проблеме обусловлен возникновением в анализе одной из этих отсылок, и так оно на самом деле и есть. Важно, что отсылку к любому из этих трех качеств аналитику следует толковать как значимое событие, требующее расследования и провоцирующее сопротивления, более упорные, чем обычно. Но проблема осложнена тем, что сама по себе аналитическая процедура как раз и есть манифестация любопытства, которое ощущается компонентом, внутренне присущим психологическому бедствию. Вследствие этого сам факт анализирования пациента делает аналитика сообщником в усилении регрессии и превращении самого анализа в эпизод отыгрывания. С точки зрения успешного анализа такого развития следует избегать.

Если выразиться аналитически, можно надеяться, что предпринимаемые расследования завершатся воссозданием эго. Однако эта цель сокрыта, поскольку данная аналитическая процедура стала отыгрыванием деструктивных атак, направленных против эго повсюду, где только оно оказалось замеченным, т.е. где бы эго ни проявилось — у пациента или аналитика. Эти атаки очень напоминают описание, данное М. Кляйн младенческим атакам на грудь.

Если мы обратимся к рассмотрению того, что в реальности вызывает такую ненависть у пациента, что он вынужден уничтожать эго, которое сталкивает его с этим, было бы естественным предположить, что это нечто — сексуально ориентированная эдипова ситуация. У Биона есть серьезные аргументы в пользу такого предположения. Когда воссоздание эго продвигается настолько, что в поле зрения попадает эдипова ситуация, довольно часто мы обнаруживаем, что это стимулирует дальнейшие атаки на эго. Но есть свидетельство тому, что некий другой элемент играет важную роль в провоцировании деструктивных атак на эго и его последующей дезинтеграции.

Отличие психотической личности от непсихотической

Эта тема обнаруживается в тончайшем расщеплении всех частей личности, связанных с осознанием внутренней и внешней реальности и изгнанием этих фрагментов, которые проникают в объекты и поглощают их. Эти выводы Бион сделал на основании аналитического взаимодействия с шизофреническими пациентами и опробовал их на практике. Бион имеет в виду прежде всего описание психотического аппарата, который приводится в действие принципом реальности. Он учитывает также представления М. Кляйн о фантазийных садистических атаках, которые младенец направляет на грудь в шизоидно-параноидной фазе. Он также учитывает открытие проективной идентификации.

Посредством этого механизма пациент отщепляет часть своей личности и проецирует ее на объект, в котором она утверждается иногда как наказующая и покидает психику, от которой она была отщеплена, тем самым обедняя ее. Я не связываю шизофрению с некоторыми механизмами. Есть личность, которая демонстрирует четыре существенных свойства. А именно: преобладание деструктивных импульсов — настолько сильных, что даже любовный импульс захлестывается ими и превращается в садизм. Ненависть к внутренней и внешней реальности, распространяемая на все, что способствует ее осознанию, страх полной аннигиляции и, наконец, преждевременное и стремительное формирование объектных отношений (из которых самое главное — перенос), интенсивность которых сильно контрастирует со слабостью поддерживать эти отношения. Преждевременность, массирован-ность и хрупкость являются патогностическими признаками и имеют важное следствие в конфликте инстинктов жизни и смерти.

Тип отношений, которые устанавливаются с аналитиком, — это преждевременная, стремительная и интенсивная зависимость, когда под давлением своих инстинктов жизни и смерти пациент углубляет контакт. Во-первых, расщепление личности и проекция ее фрагментов на аналитика (т.е. проективная идентификация) становятся активным и вызывают описанные Г. Розенфельдом состояния спутанности. Во-вторых, ментальная и прочая активность, посредством которой доминирующий импульс (вне зависимости от того, связан ли он с инстинктом жизни или смерти) стремится выразить себя, сразу подвергается искажению со стороны временно подчиненных импульсов. Обеспокоенный искажениями и стремящийся устранить состояние спутанности пациент возвращается к более ограниченным взаимоотношениям. Колебания между попыткой расширить контакт и ограничить его продолжаются на протяжении всего анализа.

Обратимся теперь к тем свойствам, которые Бион обозначил как внутренне присущие шизофренической личности. Эти свойства убедительно показывают, что их обладатель проходит шизоидно-параноидную и депрессивную позиции совершенно по-другому, нежели тот, кто этими свойствами не обладает. Отличие заключается в том, что такое сочетание свойств вызывает фрагментацию личности на мельчайшие части, в особенности — фрагментацию аппарата реальности (Фрейд описал этот аппарат как подчиняющийся принципу реальности) и массированную проекцию этих фрагментов личности на объекты внешнего мира.

Бион говорил о связи между депрессивной позицией и развитием вербального мышления и о важности этой связи в осознании внутренней и внешней реальности.

В своей статье "Неврозы и психозы" Фрейд описал одну из отличительных черт неврозов: "В первом случае эго в силу своей преданности реальности подавляет часть Ид (жизнь инстинктов), тогда как при психозе то же самое эго, обслуживая Ид, отказывается от части реальности". Затем Фрейд перечисляет: все большая значимость обращенных к внешнему миру органов чувств и связанного с ними сознания; внимание, которое он называет специальной функцией, призванной обследовать внешний мир в поисках уже известных данных, которые могут потребоваться при возникновении срочной внутренней потребности; система меток, которая сохраняет задачу сохранения результатов этой повторяющейся деятельности сознания, описываемая им как часть того, что мы называем памятью; суждение, которое должно решать, верна или ложна некоторая идея; использование двигательной разрядки при соответствующем изменении реальности, а не буквальной при разгрузке психического аппарата от нарастающей стимуляции. И наконец, мышление, которое, по его словам, дает возможность терпеть фрустрацию.

Бион значительно расширяет функцию и роль мышления. Контакт с реальностью маскируется всемогущественной фантазией, которая стремится разрушить либо реальность, либо стремление ее понять. В результате этого возникает состояние, которое не является ни жизнью, ни смертью. Поскольку контакт с реальностью никогда не теряется полностью, явления, которые мы привыкли связывать с неврозами, никуда не исчезают, но лишь усложняют анализ, возникая попутно с психотическим материалом при достижении некоторого прогресса. Поскольку эго сохраняет контакт с реальностью, можно говорить о существовании параллелей между психотической и непсихотической личностями.

Другая поправка Биона касается того, что отрыв от реальности — это иллюзия, а не факт, и возникает она в результате развертывания проективной идентификации, противодействующей работе психического аппарата, описанного Фрейдом. Фантазия доминирует и представляется пациенту не фантазией, а реальным фактом. Пациент ведет себя так, как если бы его восприятия были расщеплены на множество мельчайших фрагментов, проецируемых на объект.

Достаточно больные пациенты (психотические) имеют внутри своей психики наряду с непсихотической частью личности, подверженной различным невротическим механизмам, с которыми психоанализ привык иметь дело, также и психотическую часть личности, которая настолько доминирует, что затмевает непсихотическую часть личности (с которой она непосредственно соприкасается и противодействует).

Ненависть к реальности, отмеченную З. Фрейдом, сопровождают психотические фантазии младенца о садистических актах на грудь, описанные Кляйн как часть шизоидно-параноидной фазы. В этой фазе психотический пациент расщепляет на чрезвычайно крохотные фрагменты как объекты, так и все части своей личности, которые могли бы дать ему возможность осознать ненавистную реальность. Фактически именно эти фрагменты вызывают у психотического пациента ощущение неспособности восстановить объекты и свое эго. В результате таких расщепляющих атак с самого начала подвергаются риску все свойства личности, которые однажды должны были бы составить способность интуитивно понимать себя и других. Все описанные Фрейдом функции, обеспечивающие (на более поздних стадиях) соответствующие развитию ответные реакции на принцип реальности, —такие, скажем, как осознание ощущений, внимание, память, оценка, которые необходимо отнести к начальному этапу жизни: садистические расщепляющие выхолащивающие атаки, в результате которых живое фактически фрагментируется и затем изгоняется из личности, чтобы пронзить объекты или инкапсулировать их. В фантазии пациента изгнанные фрагменты эго начинают жить независимой и неконтролируемой жизнью, внедряются во внешние объекты или заключают их в себя. Они продолжают выполнять функции так, как если бы суровое испытание, которому они подверглись, служило лишь увеличению их количества и провоцировало враждебное отношение к изгнавшему их психическому. В результате пациент ощущает себя окруженным странными объектами.

Каждый объект ощущается как часть реального объекта, инкапсулированная внутрь поглотившей его части личности. Сущность этого замкнутого фрагмента будет определяться в какой-то мере свойствами реального объекта (скажем, граммофона), а в какой-то мере — свойствами той части личности, которая его поглотила. Если часть личности связана со зрением, то играющий граммофон будет восприниматься рассматривающим пациента. Объект, сопротивляясь поглощению, так сказать, расширяется, заполняет и берет под контроль поглощающую его часть личности, — настолько, что эта часть личности становится вещью. Так как пациент зависит от этих фрагментов, используемых им как прототипы идей, позже они станут матрицей, на которой возникнут слова, — такое заполнение части личности наполненным, но контролирующим объектом вызывает у пациента ощущение, что слова являются тем, что они означают, и тем самым создают описанную X. Сигал путаницу из-за того, что пациент отождествляет, но не символизирует.

Тот факт, что пациент использует эти объекты для мышления, приводит к новой проблеме. Если считать, что в результате расщепления и проективной идентификации объекты освобождают его от знания о реальности, тогда ясно, что он может в наибольшей степени защитить себя от реальности при наименьших затратах усилий, если направит свои деструктивные атаки на связь — какую угодно, которая объединяет чувственные впечатления и сознание. Осознание психической реальности связано с развитием способности к вербальному мышлению, а формирование последней — с депрессивной позицией. Важность формирования символа и раскрывает его связь с вербальным мышлением и компенсирующими драйвами, которые обычно относят к депрессивной позиции. Вред, который становится более явным в депрессивной позиции, фактически был заложен в шизоидно-параноидной фазе, когда уже должна была быть заложена основа примитивного мышления, но этого не произошло из-за чрезмерного расщепления и проективной идентификации.

Фрейд наделяет мышление функцией, обеспечивающей механизм сдерживания активности. Но затем он пришел к убеждению, что, вероятно, вначале мышление было бессознательным в той мере, в какой оно поднималось над воображением и поворачивалось к отношениям между представлениями об объектах, и что оно было наделено дополнительными свойствами, которые могли быть восприняты созданием только в связи с мнемическими следами слов.

Бион утверждал, что его опыт привел его к предположению, что на начальном этапе существует особое мышление, связанное скорее с символами и зрением, нежели со словами и слухом. Этот вид мышления определяется способностью к сбалансированной интроекции и проекции объектов и в еще большей степени — к их осознанию. Сказанное относится к свойствам непсихотической части личности, отчасти в силу расщепления и изгнания уже Бионом описанного Бионом аппарата.

В результате действий непсихотической части личности пациент осознает, что интроекция ведет к формированию бессознательного мышления, о котором Фрейд говорил как "повороте к отношениям между представлениями об объектах". Бион считал, что именно это мышление, которое Фрейд описывал как обращенное к отношениям между объектными представлениями, ответственно за сознание, связанное с чувственными впечатлениями. Бион укрепился в этом мнении в результате утверждения Фрейда, сделанного им в статье "Эго и Ид". Фрейд задавался вопросом: "Как нечто становится сознательным?" Бион полагал, что эту мысль Фрейда можно сформулировать более корректно: "Как нечто становится предсознательным?" Ответ может быть таким: "Посредством связывания предмета с относящимися к нему словесными образами". Вербальное мышление тесно связано с осознанием психической реальности. Это Бион считал также верным и для раннего довербального мышления. В свете того, что уже сказал об атаках психотического пациента на сам психический аппарат, обеспечивающий осознание внешней и внутренней реальности, следует ожидать, что развертывание проективной идентификации будет особенно интенсивным в отношении мышления (какого угодно), обращенного к отношениям между представлениями об объектах, так как если такую связь можно усилить, или лучше никогда больше не измышлять, тогда будет разрушено по крайней мере представление о реальности, хотя бы даже сама реальность осталась нетронутой.

Однако фактически разрушительная работа уже наполовину сделана, поскольку материал, на основе которого строится мышление (в непсихотической части) посредством сбалансированной интроекции и проекции, является недоступным психотической части личности, потому что замещение проекции и интроекции на проективную идентификацию оставляет этим частям личности лишь странные объекты.

Фактически атакуется не только примитивное мышление за то, что оно связывает чувственные восприятия реальности с сознанием, что из-за присущей психотикам деструктивности процессы расщепления распространяются на связи внутри самих процессов мышления. Аналогично тому, как Фрейд считал, что мышление обращено к отношениям между впечатлениями от объектов, данная примитивная матрица идеограмм, на которой строится мышление, содержит в себе связи идеограмм друг с другом. Все они атакуются до тех пор, пока, наконец, не останется ни одного объекта, который можно было бы поставить рядом с другим и при этом сохранить присущие каждому из них и реализуемые (путем объединения) свойства образовывать новый ментальный объект.

В результате становится затруднительным формирование символов, которые терапевтически влияют на способность соотносить два объекта так, чтобы делать явными их сходства и при этом не терять существующие между ними различия. На более поздней стадии результат таких расщепляющих атак проявляет себя в отказе от членораздельной речи (артикуляции) как от принципа согласования слов. Последнее не означает, что объекты не будут сопоставляться, т.е. это ни в коей мере не является верным. Далее, поскольку то, что связывает, не только фрагментируется, но также проецируется на объекты, связывая эти странные объекты, пациент чувствует себя в плену незначимых жестоко вкрапленных связей, которые жестко соединяют объекты.