Особенности включения иностилевых компонентов в художественный текст

В языке художественной литературы немало иностилевых употреблений. Прежде всего в художественном произведении писатель имеет право употреблять такие формы, которые не существуют в современном русском литературном языке. Это означает, что автор художественного произведения может использовать и потенциальные возможности языка, создавая неологизмы, например:

Вёрстами – врозь – разлетаются брови.

Две достоверности розной любови,

Чёрные возжи-мои-колеи –

Дальнодорожные брови твои!

(М. Цветаева)

Отшельничаю, берложу,

отлеживаюсь в березах,

лужаечный, можжевельничий,

отшельничаю,

отшельничаем, нас трое,

наш третий всегда на стреме,

позвякивает ошейничком,

отшельничаем...

(А. Вознесенский)

Художественная речь также может включать диалектизмы, профессионализмы и другие внелитературные элементы (показательны в этом плане романы А. И. Солженицына, рассказы В. Т. Шаламова, поэзия В. С. Высоцкого и др.), см., например: Бабы, прикрывая головы платами, кинулись к ближайшему зароду – высокому стогу длинной клади (В. Белов).

Употребление языковых средств, в том числе иностилевых, в художественной литературе определено авторским замыслом, при этом отклонение от нормы должно быть мотивировано авторской целеустановкой, контекстом произведения, эстетической целесообразностью. Если языковые элементы, находящиеся за пределами литературного языка, выполняют определенную функциональную нагрузку, их употребление в словесной ткани художественного произведения вполне можно оправдать.

Рассмотрим функционирование идеологически-оценочной и научной лексики (литературной, но иностилевой) в художественном тексте на примере произведений Даниила Гранина.

Исследование идеологически-оценочной лексики традиционно ограничивается философскими или политическими произведениями дискуссионной направленности, а научной лексики – стандартной терминологией определенной сферы. И это нс случайно, так как именно идеологически- оценочная лексика отражает представление о мире в рамках определенной идеологической системы, а научная лексика – круг понятий, востребованных той или иной областью теоретического или эмпирического знания. Однако необходимо отметить, что и в художественных произведениях употребление идеологически-оценочной и научной лексики также достаточно продуктивно^[1], хотя и следует говорить о функциональных различиях последних в философском, политическом, научном и художественном контекстах. В числе основных для идеологически-оценочной и научной лексики традиционно указывают на такие признаки, как:

а) оценочность, которая представляет собой разновидность интеллекту- альной оценки^[2];

б) детерминированность подобной оценочности либо позицией определенных общественных групп (идеологическая оценочность), либо критерием истинности/ложности (научная оценочность).

Итак, для выявления особенностей функционирования идеологически- оценочной и научной лексики в художественном тексте проанализируем романы Даниила Гранина "Искатели" (1954), "Иду на грозу" (1962), художественно-документальный роман "Зубр" (1987). С этой целью выделим в контексте произведений четыре взаимодействующих между собой пласта идеологически-оценочной и научной семантической системы:

1) лексика политического плана содержания (ППС);

2) лексика философского плана содержания (ФПС);

3) лексика религиозного плана содержания (РПС);

4) лексика научного плана содержания (НПС).

Слова первой группы в контексте произведений Даниила Гранина представлены, как правило, общественно-политической лексикой: анархизм, государство, социум, антагонизм, расизм, репрессия и др. См., например: Да, конечно, антисемитизм, национализм – плохо, но зато отчизна воспрянет (Зубр). ППС названных лексем узуален и зафиксирован лексикографическим источником^[3].

Приведенные термины первично номинативны в контексте. Грамматикостилистическая модель конструкции, в которой они употреблены, с одной стороны, эксплицирует отрицательную оценочность лексем посредством предикативной функции слова категории состояния плохо, а с другой - имплицирует дефинирование в ментальном пространстве адресата. Последующее противопоставление через союз но и интертекстуальный характер этой части высказывания (отчизна воспрянет – ср. пушкинское Россия встрянет ото сна) репрезентирует положительную оценочность контекста.

Отмечены особенности словоупотребления лексем данной группы и в других контекстах:

(1) На всю жизнь они были напуганы всяческой политикой (Зубр). Атрибутивный распространитель всяческой является маркированным прилагательным (разг, пренебр.) и потому эксплицирует отрицательную оценочность языкового элемента политикой;

(2) Его либерально-демократическая натура объединяла многих порядочных людей (Зубр). Сложное имя прилагательное либерально-демократический в традиционно политическом контексте обычно реализует сочетаемость слов партия, государство. Разрушение стандартной модели "атрибут общественно-политической семантики + опорный элемент общественно- политической семантики" и трансформация ее в модель "атрибут общественно-политической семантики + общеупотребительное слово" снижает уровень повествования с социально-исторического до конкретно-ситуативного.

Таким образом, можно констатировать, что для лексем политического плана содержания в художественном тексте словоупотребление в первичном номинативном значении непродуктивно (это не означает, однако, что оно не встречается вообще, ср.: Немецкая интеллигенция далеко не сразу сумела понять бесчеловечную суть фашизма (Зубр)). Особенностью семантики является синкретизм идеологической и эмоциональной оценочности (антисемитизм, национализм – плохо-, всяческая политика)-, на уровне функционального словоупотребления лексем ППС – разрушение традиционных моделей сочетаемости.

Вторая выделенная группа – лексемы философского плана содержания, а именно философская лексика и терминология, т.е. номинативные единицы, которые составляют названия явлений и понятий из мировоззренческо-философской сферы: материя, сознание, антидарвинизм, идеализм, эмпиризм и др. См., например:

Благородство Токова не должно было вызывать никаких сомнений, он поможет Кунину, рискуя, может быть, собственной репутацией: вряд ли Кунин, обвиненный в релятивизме, идеализме и эмпиризме, вправе рассчитывать на какие-либо ассигнования (Искатели).

Философский план содержания названных лексем узуален и зафиксирован лексикографическим источником^[4]. Приведем контекст употребления слова философского плана содержания:

Хочешь, открою тебе секрет? – Он таинственно понизил голос. – Одному тебе, пользуйся моей добротой. У меня теория такая: если новая техника нужна, она сама пробьет себе дорогу, как бы я ни сопротивлялся ей. Я вроде фильтра.

То, что преодолеет меня, заслуживает право на существование. Диалектику помнишь? Новое рождается в борьбе со старым. Так вот я – это старое, без которого не родиться новому (Искатели).

В данном контексте понятийный план анализируемого слова эквивалентен философскому, что подтверждает контекстуальное дефинирование: Новое рождается в борьбе со старым. Тем не менее контекстуальные особенности словоупотребления лексической единицы ФПС можно выявить лишь с учетом всего приведенного фрагмента.

Зачин микроконтекста: Хочешь, открою тебе секрет? – эстетичен по своей сути. Дальнейшее ОГЛАВЛЕНИЕ секрета представляет собой научно-философскую расшифровку личностной теории говорящего. Очевидно, что в этом случае последующее словоупотребление становится "полем пересечения" двух плоскостей: эстетического и философского. Доминантой указанного взаимодействия является сравнительная субъектно-предикативная констатация ассоциативного характера: Я вроде фильтра. Общее эстетическое обрамление микроконтекста создается за счет персонификации (буквального олицетворения) субъекта и его контекстуальных вариантов. Концовка: Так вот я – старое, без которого не родиться новому – двухчастна; построена по принципу номинативного приписывания признака "А есть В", расширенного придаточной частью. Помимо этого, с одной стороны, структурно концовка "цитирует" доминанту: Я вроде фильтра (с собственно научным термином, который как иностилевой элемент переосмыслен), а с другой – семантически конта- минирует заданный зачином синкретизм эстетического и философского плана содержания.

Очевидно, что для осмысления плана содержания номинации диалектика необходимо декодирование цитируемого контекста, поскольку термин диалектика с учетом макроконтекстуальных связей становится элементом, эксплицирующим философский и имплицирующим эстетический план содержания.

Таким образом, в художественном тексте возможно терминологическое употребление слов ФПС (идеализм, релятивизм, эмпиризм). Однако существенной функциональной особенностью идеологически-оценочного слова ФПС в художественном стиле является потенциальная его способность вторично имплицировать эстетический (образный) план содержания. Ср. "Диалектика": Новое рождается в борьбе со старым. Так вот я – это старое, без которого не родиться новому.

Третья группа – лексика религиозного плана содержания, включающая термины, слова и словосочетания, которые используются для обозначения понятий, являющихся элементами различных религиозных систем: архиерей, протодьякон, чистилище, грешник, молитва и др. Например: Апостол Петр трижды отрекся от Христа, и это не помешало ему стать одним из главных апостолов (Зубр). Религиозный план содержания названных лексем узуален и зафиксирован лексикографическим источником^[5].

Я бывал полезен Николаю Ивановичу в смысле корректуры его немецких докладов. Из Берлина ему приходилось ездить в Халле – крупный центр прикладной ботаники, сортоводства. Там он выступал, доклады писал по-немецки, и их приходилось малость подправлять.

Тут Зубр^[6] отвлекался, вспоминал дом Генделя в Халле, собор, узорчатые его своды и отлитую из металла фигурку Христа, падающего с распятия... (Зубр).

В приведенном контексте лексемы РИС употреблены в номинативном значении. Необходимость включения этого микроконтекста в макроконтекст обусловлена тем, что Зубр говорит о Халле как о крупном центре не только науки, но и культуры, искусства. Следовательно, автор стремится подчеркнуть, во-первых, что наука и искусство могут сосуществовать, а во-вторых, что потенциально высоконаучное знание в итоге приводит к синтезу с религиозным. Подтверждением сказанному может быть анализ следующего фрагмента:

Стены кабинета Н. В. были увешаны портретами русских ученых-естествоиспытателей и биологов от М. В. Ломоносова до Н. А. Северцова, М. А. Мензбира,

Н. К. Кольцова, С. С. Четверикова и С. И. Огнева. "Мой иконостас", – так это называл Зубр.

Употребление лексемы иконостас в контекстуально метафорическом значении фиксирует трансформацию собственно религиозного значения в образное, и это соответствует концепции всего произведения. Главный герой документально-биографического романа "Зубр" принципиально не разграничивает науку и религию; более того, доказывает возможность их сосуществования, о чем свидетельствует также частое употребление религиозных лексем в научных разговорах и спорах.

В этой связи представляется возможным констатировать, что религиозный микроконтекст в произведениях Даниила Гранина в отдельных случаях приобретает условный статус религиозно-научного, включенного в художественный текст и потому подвергшегося образному "смысловому приращению". Продуктивно также религиозно-образное значение лексем РПС в контексте произведений Гранина:

Библейский Иов^[7] вел себя человечней. <...> Иов призывал Бога к ответу, искал справедливости, требовал встречи с Богом, чтобы доказать свою невиновность. Он не боялся единоборства. Он горько жаловался друзьям на беззаконие Бога, на безжалостность его, оправдывался перед ними, просил их внимания, сочувствия. <...> Зубр на месте Иова, наверное, надменно молчал бы, презирая оправдания, жалобы. В этом была его независимость и свобода от всех властителей вплоть до Вседержителя (Зубр).

В приведенном отрывке имеет место эксплицитное сравнение героя произведения с библейским Иовом.

Четвертая группа – лексемы научного плана содержания, к которым в данном случае относится научная терминология из области физики: атомная энергия, радиолокация, электричество, сила тяготения, рефракция, рентгеновское облучение, амперметр, закон Ома, емкость, биофизика и др. См., например:

Последний год Дан занимался исследованием электрической плазмы. Задача вызывала противоречивые толки. Связь с электрическим полем Земли?

А кому это нужно? Слишком абстрактно, вероятность успеха мала, практический эффект неясен (Иду на грозу).

Научный план содержания названных лексем узуален и зафиксирован лексикографическим источником^[8]. Приведенные термины первично номинативны в микроконтексте. Мотивированность включения научных терминов в контекст обусловлена тем, что в период создания анализируемых произведений (1980-е гг.) область научного знания активно развивалась, и потому героями являются талантливые люди, увлеченные поисками научной истины.

Говоря о продуктивной номинативности научных терминов в микроконтексте произведений Даниила Гранина, мы в то же время фиксируем их функциональную семантическую многоплановость в макроконтексте:

– Но я могу быть ученым и порядочным человеком, не слушая музыки, – возражал Полтавский. – Вы – да, общество – нет, – говорил Дан. – Что, по- вашему, отличает людей от животных? Атомная энергия? Телефон? А по-моему, нравственность, фантазия, идеалы. Оттого, что мы с вами изучим электрическое поле Земли, души людей не улучшатся. Подумаешь, циклотрон! Ах, открыли еще элементарную частицу. Еще десять. Мир не может состоять из чисел. Не путайте бесполезное и ненужное. Бесполезные вещи часто самые нужные. Слышите, как заливаются эти птахи? (Иду на грозу).

Итак, лексемы научного плана содержания в данном случае, действительно, номинативны, однако эмоциональность и реальная полемичность приведенного художественного фрагмента репрезентируют взаимосвязь научного и художественного: Ах, открыли еще элементарную частицу. Еще десять. Анализ последующего микроконтекста: Мир не может состоять из чисел. Не путайте бесполезное и ненужное. Бесполезные вещи часто самые нужные – на который спроецирована эстетическая финальная часть: Слышите, как заливаются эти птахи? – позволяет говорить не только о синкретизме научного и философского, но и о своеобразном включении научно-философского фрагмента в художественный текст, т.е. о реальной репрезентации художественно-научного синкрета^[9] (с учетом того, что условно философия также является областью научного знания).

Таким образом, разграничение лексем всех четырех планов содержания, употребленных в контексте произведений Даниила Гранина, продуктивно в целях констатации их определенного смыслового взаимодействия в художественном тексте. Последнее может быть подтверждено следующим анализом фрагмента: О, она больше закона!. Она Бог! Современная религия (Иду на грозу). В данном контексте расширение сочетаемости существительного религия посредством прилагательного современная предполагает знание читателем (определенную информационную базу воспринимающего субъекта, или тезаурус) макроконтекстуалыюго плана, который, безусловно, шире даже цитируемого фрагмента:

О, она больше закона! Она Бог! Современная религия. Все мы ходим под кнопкой. Молиться ей надо. В соборах вместо распятия – кнопку. Нет Бога, кроме кнопки. Что вы противопоставите ей? Перед кнопкой все глупо – и ложь, и подвиг, и мужество, и даже цинизм.

Первая часть контекста: О, она больше закона! Она Бог! Современная религия – реально и потенциально репрезентирует философский, религиозный и политический ПС на художественном "поле", что подтверждается эксплицитной и имплицитной образностью составляющих элементов.

Представим сказанное посредством эксплицитного моделирования первичного семантического узуального уровня: ФПС (больше закона) + + (РПС + ФПС (с учетом того, что номинация Бог узуально совмещает в себе религиозный и философский план содержания)) + (РПС + ФПС + + НПС (с учетом того, что номинация религия узуально совмещает в себе также религиозный и философский план содержания, а дефинирующая данное сочетание лексема кнопка (*ядерная) реализует научный план содержания)).

Вторичный семантический окказиональный уровень несколько осложняет указанную модель: ФПС → ассоциативно образное контекстуальное значение – больше закона – объект сравнения с учетом субъекта современная религия + (РПС + ФПС) → ассоциативно образное контекстуальное значение - она Бог – объект сравнения с учетом субъекта современная религия + (РПС + ФПС + НПС) -" индивидуально авторское терминологическое сочетание научно-религиозно-философского ПС современная религия, дефинированное последующим контекстом (современная религия есть "ядерная кнопка").

Следовательно, значение авторского терминологического сочетания современная религия может быть декодировано лишь посредством репрезентации всех составляющих первого и второго семантического уровней.

Можно утверждать, что контекстуальное словоупотребление идеоло- гически-оценочных и научно-оценочных слов в художественном тексте представляет собой сложное взаимодействие единиц лексического уровня разного плана содержания (научного, философского, политического, религиозного). При таком подходе индивидуальный стиль (идиостиль) определенного автора должен быть охарактеризован с учетом наиболее продуктивной контаминации, или ассоциативной многоплановости. Это позволяет охарактеризовать идиостиль произведений Даниила Гранина как художественно-научный дискурс (с наибольшей продуктивностью иностилевых лексем научного плана содержания, употребленных узуально или семантически трансформированных в контексте), реализующий макро- и микроконтекстуальное взаимодействие единиц различного плана содержания.

Таким образом, стилевое многообразие текстов в современном русском литературном языке отнюдь не утрачивается, жанровые разновидности текстов совершенствуются. Приметой времени становится взаимопроникновение стилей (научного и художественного, художественного и публицистического, публицистического и разговорного). При этом следует учитывать, что книжные стили по-прежнему выдерживают устоявшуюся нормативность всех уровней, несмотря на активное функционирование в них иностилевых элементов, освобождение слов от привычных значений, а в некоторых случаях и жанровую трансформацию.