Очерк 3. Право собственности и ограниченные вещные права
Нет и не может быть сомнений в том, что основополагающим вещным правом является право собственности, представляющее собою, согласно предварительному, контурному определению, "...наиболее широкое по содержанию вещное право, которое дает возможность своему обладателю — собственнику, и только ему, определять характер и направления использования принадлежащего ему имущества, осуществляя над ним полное хозяйственное господство и устраняя или допуская других лиц к его использованию. По существу с этим определением трудно не согласиться, ибо оно по сути представляет собой конкретизацию общего определения вещного права, осуществленную применительно к случаю, в котором речь идет о правовой форме отношений не просто фактического господства над какой-либо вещью, а о правовой форме фактического господства над известной вещью как своей (собственной). Само собой разумеется, что такое господство должно быть господством наивысшей, самой широкой степени свободы — иначе, почему бы вещь, выступающую его объектом, можно было бы именовать "своей"?
Вот па этой самой степени свободы — как мы уже видели из предыдущего очерка — Е. А. Суханов сначала спотыкается, а потом, можно сказать, застревает или даже увязает в ней. Дав цитированное определение ученый, казалось бы, должен был пойти (и повести за собой учащихся) но пути углубления в ОГЛАВЛЕНИЕ определяемого понятия, продолжить его конкретизацию, установив, какими же правомочиями описывается пресловутое "полное хозяйственное господство" над вещью ее собственника. Но этого он не делает. Понятия владения, пользования и распоряжения им не исследуются совсем — все "исследование" ограничивается одними только определениями, обнаруживающими в авторе сторонника классических для нашей литературы воззрений. Причем, сами определения эти столь минимальны и схематичны[1], что невольно закрадывается мысль о просто отписке: вот вам, дескать, по два слова про каждое правомочие -и отстаньте! Потому что главное (как мы уже знаем) — вовсе не в количестве и не в названиях (!) правомочий. Правильно. Только вопрос-то не о количестве и не о названии, а о содержании.
Попытки определения содержания права собственности через одну только триаду правомочий "владение — пользование — распоряжение" по мнению Е. А. Суханова являются бесперспективными. Почему? Потому что "...порознь, а иногда и все вместе они [т.е. правомочия, составляющие "триаду"] могут принадлежать и не собственнику, а ...иному законному владельцу имущества, например, доверительному управляющему или арендатору"[2]; потому что "...дело ...не в количестве и не в названии [!] правомочий, а в той мере реальной юридической власти, которая предоставляется и гарантируется собственнику действующим правопорядком"[3]. Поэтому для характеристики содержания права собственности необходимо указать не столько на его ОГЛАВЛЕНИЕ, сколько на характер осуществления или качество этих правомочий; поэтому "...главное, что характеризует правомочия собственника в российском гражданском праве — это возможность осуществлять их по своему усмотрению (п. 2 ст. 209 ГК), т.е. самому решать, что делать с принадлежащим имуществом, руководствуясь исключительно собственными интересами ...В этом-то и состоит существо юридической власти собственника над своей вещью".
Окончательное определение права собственности проф. Суханов получил по итогам дополнения вот этой цитированной его характеристики рассмотрением нормативных указаний о возложении на собственника риска случайной гибели его вещей и бремени собственности. То и другое — неизбежные ограничения всякого права собственности, его пассив или оборотная сторона. Всякий, кто притязает на исключительные, монопольные, особые охраняемые правом возможности (субъективные права) извлечения выгод из определенной вещи, должен принять на себя все риски и весь негатив, соединенные с этой вещью и составляющие, так сказать, цену приносимых ею выгод. В итоге рождается следующее определение: "...право собственности как субъективное гражданское право есть закрепленная законом возможность лица по своему усмотрению владеть, пользоваться и распоряжаться принадлежащим ему имуществом, одновременно принимая на себя бремя и риск его содержания". Показательно, конечно, что исключить "триаду" правомочий из этого — финального — определения права собственности Е. А. Суханов, несмотря на все пренебрежительное к ней отношение, так и не рискнул.
Все цитированные места интересны для нас с точки зрения тех признаков, которые автор считает необходимыми и достаточными для определения права собственности — ведь именно они и должны будут, по логике вещей, лечь в основу дальнейшего изложения, а именно — служить делу отграничения права собственности от других вещных прав. Что же это за признаки? Их три:
1) характер осуществления (качество) права ("исключительно и независимо от лица постороннего", "самостоятельно", "наиболее абсолютным образом", "своей властью и в своем интересе", "но своему усмотрению" или в зависимости от усмотрения третьих лиц);
2) ОГЛАВЛЕНИЕ правомочий ("владеть, пользоваться и распоряжаться" или какое-то иное сочетание) и
3) субъект бремени и риска содержания объекта права (сам обладатель этого права или другое лицо).
Родовая принадлежность права собственности к категории вещных прав, подчеркнутая в предварительном определении, не упоминается в итоговом, что вероятно, с точки зрения строгой логики могло бы быть сочтено его недостатком: определяя понятие надо, в первую очередь, позиционировать его в ближайшем роде. Но, имея в виду общеизвестность и бесспорность факта причисления права собственности к категории именно вещных (а не каких-либо других) гражданских прав, полагаем, что этой неточностью можно пренебречь.
Нельзя, однако, пренебречь заявлением о том, что понятие права собственности (а значит — и любого иного вещного, и даже всякого вообще субъективного права) не сводится к "набору правомочий"[4]. Вдумаемся в это высказывание, уважаемые читатели! Ведь что такое "набор правомочий"? Это ОГЛАВЛЕНИЕ субъективного права[5]. Как же может понятие субъективного права не сводиться к совокупности своих содержательных признаков? Как вообще возможно, чтобы некое понятие не сводилось бы к собственному содержанию? К чему же, в таком случае, понятие "сводится"? Если для характеристики понятия не нужно обращаться к его содержанию, то понятия, в такой интерпретации оказываются... бессодержательными! Все науки (начиная с логики и математики) при таком подходе лишаются собственного понятийного ряда, превращаясь в нагромождение бесформенных ощущений.
Описанный подход неизменно плодотворен в искусстве, но для ученого он является, конечно, по меньшей мере, удивительным. Хотя — как уже отмечалось выше (применительно к понятию о вещных правах в целом) -он является еще весьма "удобным": какие бы правомочия в составе того или другого субъективного права не обнаружились, его всегда можно объявить вещным или не объявлять таковым, потом)' что дело вовсе не в правомочиях, а в некоем "реальном содержании предоставленных возможностей". Как же установить это "реальное ОГЛАВЛЕНИЕ"? Если речь идет о "реальном содержании" не субъективного права, то тогда чего? И что это за "предоставленные [кстати, чем или кем предоставленные?] возможности", если не правомочия? Можно, конечно, допустить, что разделение абсолютных прав на вещные, исключительные и личные осуществлено не по содержательному критерию, но тогда нужно объяснить, по какому, чего также не делается.