Жанровая система лирики

К. Н. Батюшков – поэт, который постоянно искал новое, не останавливался на однажды найденных формах, образах, ритмических структурах. Очень многое в русскую литературу привнесено именно им. Жанровые новации поэта – сатира на современную ему литературу, послание, историческая элегия, физиологический очерк и т.д. Он первый ввел в "легкую поэзию" басенное начало, изобразил раздвоенное сознание, приблизился к реалистическому изображению войны и т.д.

Главными жанрами Батюшкова были дружеское послание ("Мои Пенаты", послания к Гнедичу, Тургеневу, Дашкову, Петину и др.), историческая элегия ("Переход русских через Неман", "Переход русских через Рейн", "На развалинах замка в Швеции", "Тень друга"), антологическая пьеса.

Обращение поэта к античности неслучайно. Он воспитывался в доме своего дяди, незаурядного поэта, педагога, куратора (по словам Μ. П. Погодина, "идеального") Московского университета Μ. Н. Муравьева, который открыл перед племянником мир классической древности, Горация и Тибулла. Благодаря дяде Батюшков освоил латинский язык. Поэт посещал также салон А. Н. Оленина, крупнейшего знатока и пропагандиста античной истории и античного искусства.

Антологическая лирика Батюшкова, по словам В. А. Грехнева, "подняла голос в защиту естественной целостности человека".

Поэт ввел в русскую лирику мир материально-духовной красоты. Он не разъединял духовное и телесное начала, его человек гармоничен во всех своих проявлениях. Телесное в лирике Батюшкова становилось живой материализацией души. Гармония двух начал – вот что воспринял поэт из античного мироощущения.

В ранней антологической лирике Батюшкова проявляются буйство и роскошь бытия, эпикурейское наслаждение жизнью. Это жизнеутверждающее мироощущение имело свою философскую подоплеку, в основе которой – мысль о мимолетности человеческой жизни, бренности всего живого. Человек, по К. Н. Батюшкову, "странник мира". Жизнь – лишь мгновение. Проживая свое мгновение, человек уходит в вечность. Поэт постоянно помнит о том, что "Минутны странники, мы ходим по гробам, // Все дни утратами считаем; // На крыльях радости летим к своим друзьям, – // И что ж? их урны обнимаем" ("К другу"). Ощущение присутствия смерти порождает философию эпикуреизма: "Умру и все умрет со мной!.."; "Ах! не долго веселиться // И не веки в счастье жить!"; "Увы! бегут счастливы дни, // Бегут, летят стрелой они! // Ни лень, ни счастья наслажденья // Не могут их сдержать стремленья, //И время сильною рукой // Погубит радость и покой..." ("Веселый час"). Все это приводит автора к мысли, что мгновение, отпущенное судьбой человеку, нужно использовать для радости, любви, наслаждения, ведь за гранью бытия сохраняется то же отношение к миру, каким оно было в жизни. Именно эту мысль он развивает в стихотворении "Элизий" (1810).

Мир инобытия у К. Н. Батюшкова оказывается разным: он может быть и радостно-гармоничным, и трагическим, мрачным, так как порожден сознанием человека и его отношением к миру. В "Элегии из Тибулла" (1814) представлены разные формы инобытия: это и "Вечный май меж рощей и полей, // Где расцветает нард и киннамона лозы // И воздух напоен благоуханьем розы; // Там слышно пенье птиц и шум биющих вод; // Там девы юные, сплетяся в хоровод, // Мелькают меж древес, как легки привиденья...", и другой мир, где "Внутри земли, во пропастях ужасных // Жилище вечное преступников несчастных, // Там реки пламенны сверкают по пескам, // Мегера страшная и Тизифона там // С челом, опутанным шипящими змиями, // Бегут на длинный брег за бледными тенями...".

Иной мир – это плод нашего воображения, наши представления о нем. Мир инобытия в лирике Батюшкова – это поэтическое допущение, возможность, порождение мечты поэта, игра его фантазии. Подобным образом заявляет о себе иная реальность в стихотворении "Привидение" (1810). У этого произведения есть подзаголовок – "Из Парни", но это вольный перевод, в котором абсолютно сказывается мировосприятие самого Батюшкова. В стихотворении отчетливо проступает представление поэта о том, что происходит с человеком после смерти – "мертвые не воскресают". Однако способ организации лирического сюжета выводит на мысль, что есть объективный жизненный закон и есть восприятие смерти, которое существует в сознании человека, поэтому возможно разное отношение к конечности человеческого бытия. В связи с этим важен полемический пласт стихотворения, ведь "Привидение" – своего рода диалог с Жуковским, о чем свидетельствуют цитаты из баллад последнего. В. А. Жуковский видит мир инобытия как мир, враждебный человеку, как мир зла. Батюшков не приемлет подобного взгляда, а потому иронически переиначивает своего современника:

Я забыт... но из могилы,

Если можно воскресать,

Я не стану, друг мой милый,

Как мертвец тебя пугать.

В час полуночных явлений

Я не стану в виде тени,

То внезапну, то тишком,

С воплем в твой являться дом.

Нет, но смерти невидимкой

Буду вкруг тебя летать;

На груди твоей под дымкой

Тайны прелести лобзать...

В произведении Батюшкова нет и намека на мрачные ужасы преисподней, а само привидение мило, игриво, незлобиво, чувствительно.

Все стихотворение пронизывает авторская ирония, обертоны которой возникают уже в первых строках, рисующих облик юноши, находящегося на пороге смерти. Истоки иронии – в несоответствии возраста (20 лет) и мысли о гробовом пределе. Ирония не дает возникнуть страху перед смертью, так как не оправдывается ожидание: воображение человека, находящегося на грани жизни и смерти, рисует не страшные, трагические, а полные чувственных переживаний картины, в своих представлениях о посмертном существовании человек оказывается привязанным к земной реальности. В результате мечта начинает контрастировать с действительностью. Что будет, если я умру? Забвение ("Смерти мрачной занавеса // Упадет – и я забыт!") и небытие ("Мертвые не воскресают"). Что создает мечта? Живую смену впечатлений, способность сохранить собственное чувство, возможность любоваться прелестью женской красоты.

Лирический герой Батюшкова отдается наслаждению и сладострастию, но постоянно помнит о смерти (отсюда частое обращение к жанру эпитафии). Даже в ранней лирике поэта в момент упоения жизнью вдруг веяло холодом и мраком вечности и являлся истинный облик человека и мира.

В стихотворении "Радость" (ок. 1810) упоение жизнью и счастьем оказывается лишь кратким, преходящим мгновением, за которым неизбежно следует затаенный ужас перед жизнью.

В стихотворении "Счастливец", герой которого временщик, фаворит вельможи, обласканный судьбой, появляется мысль о шаткости и недолговечности положения любимца фортуны. В его душе возникает страх перед неизбежным возмездием. Заканчивается стихотворение сентенцией, которая в частном случае выявляет общее – несоответствие внешнего и внутреннего:

Сердце наше – кладезь мрачной:

Тих, покоен сверху вид;

Но спустись ко дну... ужасно!

Крокодил на нем лежит!

Распад личности – в пренебрежении совестью, которая – "зоркий страж сердец", счастье без нее невозможно. Как замечает Ю. И. Айхенвальд, "совесть как страсть" – таков был идеал Батюшкова, вопрошавшего "глас совести". Для человеческой души "гибель – злато и венец", а потому человек Батюшкова погружен в частное бытие, любовь, творчество.

В стихотворениях "Выздоровление", "Вакханка" изображается любовь в ее естественных проявлениях. Это любовь земная, чувственная, но она прекрасна, она пробуждает душу, возвращает человека к жизни.

Постепенно в антологической лирике усиливается трагическое звучание, что обусловлено духовным кризисом поэта, перелом в мироощущении которого был связан с событиями 1812 г. В Нижнем Новгороде, куда Батюшков перевозил семью Μ. Н. Муравьева, он узнал о пожаре Москвы, а затем на пути в действующую армию проезжал через сожженную столицу. Увиденное привело его к мысли о варварстве цивилизованного народа, о том, что зло – в природе вещей. В письмах той поры читаем: "Гибель друзей, святыня, мирное убежище наук, все осквернено шайкою варваров! Вот плоды просвещения или, лучше сказать, разврата остроумнейшего народа, который гордился именами Генриха и Фенелона. Сколько зла! Когда будет ему конец? На чем основывать надежды?"; "Ужасные поступки вандалов или французов в Москве поссорили меня с человечеством". Так Батюшков приходит к мысли об ответственности поэта за то, что происходит в мире, о невозможности "петь Армид и ветреных Цирцей", когда в стране горе.

О своем духовном перевороте Батюшков говорит в стихотворении "К Дашкову" (1813) (сам поэт называл его элегией). Здесь впервые гармонически-прекрасное античное мироощущение подается под знаком отрицания. Все, о чем пел поэт, утрачивает смысл, потому что мир погружен во зло. Батюшков рисует картину поверженной Москвы, он испытывает чувство сопричастности происходящему и приходит к тому, что поэт должен откликаться на события и не может пребывать в мире своей мечты, когда в действительности заявляет о себе зло. По сути, Батюшков говорит о том, что этическое и эстетическое для него представляют единство, одно не может быть противопоставлено другому. Неслучайно в стихотворении "К друзьям" он дает такую самоаттестацию: "И жил так точно, как писал..."

К прежним темам, настроениям Батюшков не вернется, даже когда русская армия возвратится домой победительницей Наполеона и жизнь потечет по привычному руслу. Поэт будет смотреть на мир по-другому, поскольку видел зло и варварство. Это новое представление о себе он выразил в элегии "Судьба Одиссея". Батюшков делает акцент в мифе на двух моментах: мотиве возвращения и мотиве неузнаваемости. Одиссей не узнает родной Итаки, потому что изменяется мир, им однажды оставленный, но странствия изменили и самого Одиссея, а также его восприятие жизни.

Перелом в мироощущении сказывается и в смене жанровых ориентиров. Во время войны с Наполеоном у Батюшкова складывается и развивается "чувство истории" – в лирике поэта формируется историческая элегия. Однако первый "эскиз" жанра относится ко времени участия Батюшкова в Гейльсбергском сражении в 1807 г. В стихотворении "Воспоминание" (1807–1809) предвосхищаются мотивы и образы, которые станут жанрообразующими в исторической элегии: подлинные события как основа лирического сюжета, конкретные географические реалии, совмещение эпох в сознании лирического героя, в мечтах уносящегося в прошлое, особое чувство исторического времени, сочетание статики и динамики и др. Здесь еще много условно-литературного: пейзаж в духе Оссиана, образ древнего воина, – но автобиографическая основа (а в стихотворении находят отражение факты военной биографии поэта, в частности тяжелое ранение, гибель товарищей по оружию) порождает особое – личностное, сугубо батюшковское – восприятие войны (исследователи говорят о предвосхищении Батюшковым толстовского изображения и понимания войны).

В июне – июле 1814 г. Батюшков пишет элегию "На развалинах замка в Швеции", в которой обозначаются два временных потока: прошлое и настоящее. Прошлое входит в стихотворение как мечта, воспоминание. Начало произведения представляет собой типичный элегический пейзаж: закат, море, скалы над водой, развалины замка. На всем следы разрушения, запустения:

Обломки, грозный вал, поросший злаком ров,

Столбы – и ветхий мост с чугунными цепями,

Твердыни мшистые с гранитными зубцами

И длинный ряд гробов.

Воображение лирического героя уносит его в другие времена, когда были живы воины-исполины, одерживающие победы, а победу праздновали на пирах, освещаемых горящими дубами. Все это ушло: нет больше героев, утрачен сам богатырский дух. Однако "мечта" поэта способна воскресить то время.

Элегия "Переход русских через Рейн. 1814" (1816–1817) основана на реальных событиях. Батюшков был участником этого похода и придавал ему большое историческое значение. Какие чувства испытывал он в это время, видно из письма к II. И. Гнедичу: "Итак, милый друг, мы перешли Рейн, мы во Франции... Наконец мы во Франции! Эти слова: мы во Франции – возбуждают в моей голове тысячу мыслей, которых результат есть тот, что я горжусь моей родиной в земле ее безрассудных врагов". В стихотворении масштаб события обозначается с помощью исторической ретроспекции: в элегии этот военный эпизод помещается в ряд ярких событий мировой истории: формирование германской государственности, походы Цезаря, рыцарские турниры, крестовые походы... При этом история как бы "вписана" в природу. Есть Рейн – символ вечности, он неизменен, спокойно и величаво несет свои воды. А есть человек, на его берегах творящий историю. Так природное (вечное) в элегии соотносится с историческим (мгновенным). Рейн постоянен в своем величии, а на землях, прилегающих к нему, мир сменяется войной, мгновения победы – "стыдом и пленом". Здесь, на берегах Рейна, извечное место разрешения исторических споров, здесь создается и закатывается слава полководцев, здесь сходятся прошлое и настоящее. Исторический экскурс позволяет показать закономерность современной истории. "Новый Атилла" – Наполеон – повержен "сынами снегов", и в этом поэт усматривает торжество исторической справедливости.

В конце стихотворения появляется образ всадника, созерцающего красоту Рейна, погруженного в воспоминания. Введением этого образа намечается двойной ракурс в изображении событий: лирическое "я" ("...Мой конь, веселья полный, // От строя отделясь, стремится к берегам...", "...я стою при Рейнских водах") трансформируется в "он" ("Там всадник, опершись на светлу сталь копья, // Задумчив и один, на береге высоком // Стоит и жадным ловит оком // Реки излучистой последние края"), субъективное восприятие сменяется эпическим осмыслением происходящего. Так осуществляется поэтическая рефлексия по поводу логики исторических процессов, так выявляется общий ход истории, ее цикличность, повторяемость.

Прологом к подобному осмыслению темы русского воина, русской воинской славы стало стихотворение "Переход русских через Неман" (условно датируется 1813 г.). Однако здесь перед поэтом стояла иная задача – создать эпическое полотно, посвященное историческому подвигу русского народа. Известно, что сам Батюшков, прибывший в действующую армию позже, не был участником этого события, но значимость последнего была очевидна для всех уже в силу географических причин, ведь Неман – пограничная река. Подзаголовок – "Отрывок из большого стихотворения" – свидетельствует, что изначальный замысел не получил полного воплощения, этим обусловлена фрагментарность произведения, однако и в таком виде оно очень убедительно. Более того, подобная незавершенность (финальный обрыв) выводит на мысль о неостановимом движении времени, его художественная функция – создать историческую перспективу. Второй смысл, рождающийся в связи подзаголовком, – в стихотворении воспроизводится лишь одно событие из потока героических поступков русских воинов. Сам же порядок действий: "копий лес возникнул издали", "движется", "гремят щиты", "несут полки славян погибель за врагом", "достигли Немана – и копья водрузили" – имеет смысловую законченность.

В целом в этом фрагменте соблюдены все параметры жанра: лирический сюжет строится на сочетании природных картин, которые отражают идею вечности, неизменности мира, и батальных сцен, имеющих реально-историческую основу. Собственно сражение не описано – видны его последствия: счастливые для русского войска и трагические для врага. Открывается стихотворение картинами опустошения, смерти (это выводит на мысль о трагичности войны), почти вселенского одиночества, что усугубляется образами умирающего беглеца с "мертвыми ногами" и пустой дороги, а затем появляется могучее русское войско, уже одержавшее победу, но готовое продолжить победное шествие.

В произведении используется прием контраста: темнота ночи – горящие костры; черное небо – багровое зарево от костров; безлюдье первого плана картины (пустой берег, покрытый трупами) – движение полков вдалеке, лес копий, поднятые знамена; умирающий беглец с "мертвыми ногами" – могучие вооруженные ратники; молодой царь – старец-вождь; исторические личности – безвестные герои; тишина мира – шум движения войска; зимнее оцепенение природы – движение и т.д. Смысл этого приема состоит в том, что соотносится вечное, природное (Неман) и живое, "минутное", статичное и динамичное.

Одной из центральных в зрелой лирике Батюшкова стала тема поэта, его назначения. Об этом он размышляет в исторических элегиях "Гезиод и Омир – соперники" [(конец 1816 – январь 1817)], "Умирающий Тасс" (1817). Поэт у Батюшкова – странник. Тасс – "из веси в весь, из стран в страну гонимый", его "челн" долго носили "волны жизни". Удел Омира – также странствие: он прошел "из края в край гостеприимный мир" и после поэтического поединка уходит, сопровождаемый мальчиком-поводырем:

Рожденный в Самосе убогий сирота

Слепца из края в край, как сын усердный, водит,

Он с ним пристанища в Элладе не находит;

И где найдут его талант и нищета?

Батюшков при изображении поэта сочетает два качества – величие и трагизм. Судьбу поэта, в том числе и свою, автор понимает как "сцепление жизненных скорбей и величие дара". Две судьбы – Омира и Тасса – выявляют такую историческую закономерность: современникам не дано осознать величия гения, а потому он никогда не бывает оценен при жизни. В этом трагизм судьбы любого поэта, который, однако, может состояться, только если способен не учитывать потребности толпы, а петь о том, что дано увидеть только ему одному, то, что ему заповедано богами. Поэтому и не отзывается толпа на суровую песню Омира, а в поединке побеждает Гезиод; поэтому слава настигает Тасса в момент его смерти.

К. Н. Батюшков создал своего рода канон и в жанре дружескою послания. Особый резонанс в истории русской лирики имело послание "Мои Пенаты" (конец 1811 – начало 1812 г.), так как его появление породило огромное количество подражаний, в которых использовалась и образная, и мотивная, и ритмическая структура батюшковского произведения. В "Моих Пенатах" утверждался культ частного бытия, жизни в мечте, тепло простых человеческих чувств и отношений. Стихотворение преследовало цель показать образ жизни отшельника-поэта, живущего в своем деревенском уединении. Основная тема послания – тема творчества. Лирический герой – поэт, ощущающий себя сопричастным миру русской литературы, вступающий в творческий диалог с ее корифеями. Это общение осуществляется, невзирая на временную или пространственную дистанцию. Голос поэта включается в общий хор, и это голоса равных ("И мертвые с живыми // Вступили в хор един").

Очень популярной у читателя той поры была и батюшков- ская сатира на современную литературу – "Видение на берегах Леты" (1809). В основе лирического сюжета – игра воображения, сон, позволяющий совместить разные литературные эпохи, высказать личные оценки современным творцам, а вместе с тем обозначить собственные авторитеты в литературе предшествующих эпох. Труды современных писателей и поэтов, погружаемые в реку забвения – Лету, как бы проходят испытание вечностью. Что, с точки зрения К. Н. Батюшкова, останется "живым" литературным явлением для потомков? Творения тех поэтов, которые меньше всего стремятся оставить свой след в вечности. Прежде всего, это творчество И. А. Крылова, который и является на суд "Неряхой и в наряде странном, // В широком шлафроке издранном, // В пуху, с нечесанной главой, // С салфеткой, с книгой под рукой". Надо заметить, что К. Н. Батюшков дает узнаваемые ироничные, порой злые характеристики литераторам-современникам. Чего стоит, например, появление "беседчиков" во главе с А. С. Шишковым: запряженные вместо лошадей в "огромный дедовский возок", они тащат своего главного идеолога, которому, к слову сказать, удается "вкусить бессмертия". Этот факт свидетельствует, что, будучи чрезвычайно эмоциональным в оценке современной литературы, Батюшков все-таки сохраняет объективность, ему удается избежать пристрастности. По сути, "Видение на берегах Леты" – это оценка литературного процесса, осуществленная поэтом, отчетливо осознающим пути, по которым должно пойти последующее развитие отечественной словесности. Потому и обретают забвение произведения тех авторов, которые используют устоявшиеся схемы и клише, развивают традиционные темы. Сам Батюшков наметил множество новых путей, которые с успехом будет разрабатывать русская литература на протяжении всего XIX в. Однако главным художественным открытием Батюшкова, по словам В. И. Коровина, стало то, что в его лирике человек нашел идеал в самом себе и сделал свой личный, внутренний мир мерой ценности окружающей его жизни.