Лекция І. ОБЩАЯ ЧАСТЬ ФИНАНСОВОГО ПРАВА
В отечественной доктрине науки финансового права за прошедшие полвека сложилось специфическое понимание финансов и финансового права. Понятие финансов связывается как с достоянием государства, его финансовой деятельностью, так и с достоянием лиц частного права и их деятельностью в сфере финансов. Но при этом под финансовым правом понимают совокупность норм, регулирующих финансовую деятельность государства как деятельность по сбору, распределению, перераспределению и использованию централизованных и децентрализованных фондов денежных средств. О том, что финансовое право есть также право граждан контролировать финансовую деятельность государства, будь то в сферах управления государственным долгом, курсом национальной валюты, исполнением бюджета или расходования внебюджетных государственных фондов, или в сфере защиты своих финансовых интересов от влекущих им ущерб незаконных и законных (!) действий государственных органов, например, доктрина умалчивает.
"Традиционно считается, — пишет известный ученый, финансовый правовед И. В. Рукавишникова, ссылаясь па авторитетный учебник по общей теории государства и права[1], — что финансовое право относится к числу отраслей публичного права, для которых характерны следующие признаки; а) ориентация на удовлетворение публичных интересов; б) одностороннее волеизъявление субъектов права; в) широкая сфера усмотрения; г) иерархические отношения субъектов и соответствующая субординация правовых актов и норм; д) преобладание директивно-обязательных норм; е) нормативно-ориентирующее воздействие; ж) прямое применение санкций, связанных с ограничениями использования ресурсов, и т.д."[2].
Финансовое право, которое устанавливает исключительно права государства в отношении граждан и не устанавливает прав в обратном направлении, прав контроля со стороны гражданской нации, общества, граждан за расходами денежных средств, поступающих в бюджет от сбора налогов, аналогично тому уголовному праву, которое устанавливает права государства судить и наказывать правонарушителей, но не предусматривает незыблемых прав граждан на самооборону, мер по защите нрав потерпевших и контролю граждан за исполнением наказаний в пенитенциарных учреждениях в целях защиты осужденных от незаконного насилия со стороны сотрудников правоохранительных органов. Совместно с административным правом, понимаемым как право государства управлять гражданами и иными лицами, эти отрасли так называемого публичного права в действительности образуют разветвления некоего единого и традиционного для России полицейского права. Публичное право еще древнеримский правовед Ульпиан определял как право и дело народа, но не как право в отношении народа.
Представленное толкование финансового права как права односторонних действий государства в отношении граждан обнаружило свою ограниченность уже в советский период, когда дефицит государственного бюджета СССР в течение ряда лет Правительство СССР гасило посредством эмиссии советских рублей, которые при этом не были свободно конвертируемой валютой, на мировых финансовых рынках не обращались. Их конвертация в валюты других стран для граждан СССР имела унижающий характер, ибо допускалась исключительно по специальным разрешениям только через отделения Госбанка СССР по ряду различных установленных курсов, которые были ниже официального курса, установленного Госбанком СССР. Причем статус лица и государственного органа, предоставившего разрешение па обмен рублей на иностранную валюту, обусловливал степень близости к официальному курсу при обмене. В результате в стране произошло опустошение рынка потребительских товаров, всеобщее недовольство граждан правлением КПСС, и Советский Союз канул в Лету. Но традиция права односторонних действий и решений власти сохраняется под названием публичного права.
До сих пор не стало достоянием отечественной доктрины права положение, образующее один из краеугольных камней правовых государств западной цивилизации. "Лица государственной власти исполняют не свое право, а чужое, народа", — писал еще в начале XX в. знаменитый русский правовед В. М. Хвостов[3]. Это положение образуется вокруг идеи, которую совершенно справедливо формулирует профессор С. В. Занольский: "Право государства — собственника собранных им госдоходов носит служебный характер и скорее всего должно быть отнесено к юридическим фикциям как средство перевода имущественных отношений, с этим связанных, из одной стадии их развития и существования в другую. Налогоплательщик в связи с исполнением своей налоговой обязанности обретает право на специфическое, но все же осязаемое встречное удовлетворение финансового типа"[4]. Конечно, в правовом государстве налогоплательщик получает встречное предоставление не только финансового типа, но и правового, по всем отраслям права, по которым обязана действовать государственная власть. Но, что касается финансового встречного удовлетворения, то в его составе должны быть названы противодействие государства обесценению национальной валюты, возвышению банковской кредитной ставки против ставки того времени, в какое государству были выплачены налоги, нарастанию внутреннего и внешнего государственного долга.
Обновление смысла понятия финансов произвел отечественный законодатель, когда ст. 6 БК РФ была изложена Федеральным законом от 26.04.2007 № 63-ФЗ в новой редакции, вступившей в силу с 1 января 2008 г. А именно финансовая категория лимита бюджетных обязательств получила определение как "объем прав в денежном выражении на принятие казенным учреждением бюджетных обязательств и (или) их исполнение в текущем финансовом году (текущем финансовом году и плановом периоде)" (абз.48).
Впервые законодатель признал возможность денежного выражения прав. Помимо прочего, из процитированной нормы следует: если права могут приобретать денежную форму выражения, это не означает, что любое право может быть выражено в денежной форме, но это значит, что деньги всегда являются средством и формой выражения неких, определенных прав. Данное законоустановление признает правовую природу денег как формы выражения прав. Это, как увидим в дальнейшем, права ценности прав собственности или, иначе говоря, финансовые права.
Итак, было произведено узаконение истолкования некоей суммы денежных средств как объема прав в денежном выражении. Было преодолено представление о деньгах как о привнесенном из экономики в право институте и инструменте, сохранившем свое экономическое толкование как изначальное и первичное для денег. Деньги стали объективной формой выражения прав, их сумма стала выражать объем субъективных прав субъекта, ей обладающего. Если первой из форм установления и выражения прав был закон или иной нормативный правовой акт, то второй такой формой стали деньги.
Уместен вопрос: для каких прав, нрав на что, на совершение каких действий, вступление в какие отношения, пребывание в каких состояниях, деньги могут быть выражением? Какие права могут иметь больший или меньший объем и получать выражение в денежных суммах? Это все те права, которые могут быть выставлены на продажу на рынке для их покупки. Это права собственности, но история показывает, что не только они. Когда в начале XVIII в. в Англии офицерские звания продавались, то англичане приходили на службу к Петру I, чтобы заработать деньги для такой покупки. Теневые рынки государственных должностей существуют в так называемых развивающихся странах по сей день как коррупционная традиция, имеющая институтообразующее значение для таких государств и предусматривающая борьбу с коррупцией в целях противодействия падению цен на товары этого рода.
Если закон или постановление суда устанавливает право, например право собственности, непосредственным образом, то деньги в виде конкретной денежной суммы, это установление права производят косвенно, через другое право, а именно через право мерной (измеримой) ценности. Для него адресована норма об объеме прав в денежном выражении. Денежное выражение имеют права ценности, и тем большее, чем выше их ликвидность и трудность оценки ценности, трудноизмеримость. Деньги есть средство выражения, удостоверения, оплаты, обмена, обращения, накопления, реализации и контроля наличия мерных ликвидных прав ценности. В этом определении не упоминается, что деньги есть законное средство платежа, эмитированное государством и защищенное им от фальсификации. В связи с этим следует подчеркнуть, что в современном мире далеко не все деньги эмитируются государствами. Доллар на протяжении последних 100 лет выпускается Федеральной резервной системой США (далее — ФРС), сообществом частных банков, действующим в соответствии с законом и по договору с правительством США. Есть валюта МВФ, так называемые специальные права заимствования (Special Drawing Rights). В их названии отражена правовая природа денег как мерного ликвидного нрава заимствования и платежа. Крупными компаниями в рамках финансово-промышленных групп начинают выпускаться также электронные частные деньги под залог драгоценных металлов и камней.
Соглашение о равенстве мерных ликвидных прав ценности нрав собственности у двух субъектов торговой сделки образует основание для совершения акта обмена между ними — товара на деньги.
Номинальная мерная ликвидная ценность денег обозначена на них самих, реальная ценность определяется валютным рынком. Курсы валют колеблются весьма сложно. На них влияет практически всякое изменение соотношений мерной ликвидности и покупательной способности денег для приобретения и реализации самых различных прав, — будь то права собственности на недвижимость, осуществление права на создание предприятий, реализация авторского права, права трудового найма и права на нефальсифицируемое голосование на национальных и региональных выборах, права на исполнение решения суда по своему делу и права на доступ к правосудию и справедливое судопроизводство. Так, ценности, не обладающие измеримостью, — моральные, нравственные, правовые, — обретают себе мерность, сказываясь на уровне и колебаниях курса национальной валюты на мировых рынках.
Деньги должны перестать пониматься исключительно как товар. Эта гипотеза К. Маркса была возведена в аксиому большей частью советской наукой. Деньги в качестве суверенного платежного средства, установленного государством, явились на рынок именно в качестве института, т.е. установления. Институциональный подход показывает основополагающую роль для финансового права финансовой юрисдикции и финансового контроля. Однако некая завершенность по критерию исчерпывающего характера регулирования в нынешнем российском законодательстве достигнута по иным институтам — налогам, бюджету, инвестированию и страхованию. Возникла определенная дисгармоничность финансового нрава как отрасли. Институциональная гармонизация финансового законодательства должна быть начата с расширения догматики финансового права (первый этап), следующим ее этапом будет обновление теоретизации институтов. Этот второй этап не может быть осуществлен без широкой научной дискуссии.
Дискуссия даже в большей степени является методом развития нрава, нежели бесконфликтное и непротиворечивое истолкование норм действующего законодательства. Для финансово-правовых институтов свойственны особые качества, отличающие их от институтов, например административного права. Для административно-правовых институтов российского права свойственно уполномочивание, предполагающее широкое усмотрение правоприменяющего должностного лица. Финансово-правовые институты менее диспозитивны, их юрисдикция имеет характер финансово-дисциплинарного режима, отступление от которого не допускается. Причем отступление от этой закономерности финансово-правовых институтов порождает особо трудно пресекаемые и не наблюдающиеся в иных отраслях права, назовем их потоковые, правонарушения. Таковыми являются нецелевое расходование бюджетных средств, безрезультатное расходование и разбазаривание (термин финансового права ХIХ в.!) бюджетных ассигнований, коррупция. Потоковые правонарушения могут предупреждаться, предотвращаться и пресекаться исключительно институциональными методами, поскольку их причиной и методом совершения являются именно институциональные нормативные пробелы, противоречия, двусмысленности и неопределенности.
Это свидетельствует о том, что для характеристики финансово-правовых институтов необходим, как для институтов других отраслей права, но не достаточен подход академика А. Я. Вышинского к определению института как устойчивой группы однородных общественных отношений. Далеко не всякая такая группа отношений в сфере финансов образует финансово-правовой институт. Она образует его лишь в том случае, если регулирование произведено достаточным образом для того, чтобы запрограммировать поведение субъектов отношений, регулируемых финансово-правовым институтом, и обеспечить достижение целевого результата. Уполномочивающие, по преимуществу, институты административного права таким качеством не обладают.
Третий этап, собственно гармонизация финансового законодательства, может идти параллельно с дискуссией, но это не ускорит завершение ни второго, ни третьего этапов. Глобальный финансовый кризис открывает не только новые проблемы, но и методы их решения в мировом развитии — финансовый инжиниринг в условиях специальных видов договорных и других ad hoc — финансовых юрисдикции, обостряющих межстрановую конкуренцию национальных методов финансового права во всех его разделениях от конкретных институтов до общей догматики и финансового контроля.
В основе распространенной как в России, так и отчасти за рубежом парадигмы финансового права лежит специфическое основоположение, назовем его "государственно-вещная догма финансов". Примером может служить положение из авторитетного труда специалиста по международному праву и финансам В. М. Шумилова:
"Деньги — воплощение товара, финансы — воплощение денег"[5]. Согласно этой догме деньги имеют вещную природу, финансы -это прежде всего публичные финансы и, по сути, государственные вещи, образованные фондами денежных средств, а финансовое право — регулятор финансовых отношений как правоотношений, возникающих по поводу действий и операций, производимых с публичными финансами. Причем рассмотрение финансов как объектов регулирования и фондов денежных средств доминирует над анализом таких фондов как юридических лиц, а проблемный вопрос о публично-правовой или частноправовой природе таких лиц решается в пользу частного права. Казна рассматривается исключительно как имущество и определяется ст. 214 ГК РФ через право государственной собственности, регулируемое гражданским правом. Статус казны как юридического лица публичного права не обсуждается. Предусмотренный ст. 127 ГК РФ федеральный закон об иммунитете государства и его собственности не принят.
Государственно-вещная догма финансов не преодолевается тем, что в понятие финансов в ряде случаев включаются также и отношения, возникающие по поводу обращения денежных средств и производных финансовых инструментов в качестве объектов таких отношений. Эта догма препятствует тому современному правовому пониманию денег, которое позволяет одним субъектам мировой финансовой системы использовать деньги и иные финансовые формы для перемещения ценностей реального национального богатства из одних стран в другие, отступая сколь угодно далеко от другой догмы — догмы эквивалентного обмена.
Государственно-вещная догма финансов живуча и исповедуется ученым сообществом, несмотря даже на то что современная мировая валюта, учрежденная МВФ, непосредственно включает в свое название права — специальные права заимствования, как учетная единица для величины национального вклада в МВФ и вытекающих из этого количественных прав на получение заимствований из МВФ. Специальные права заимствования, эти международные деньги, сами по себе, своим названием уже указывают на правовую природу денег, которые есть, просто-напросто, мерное право на права собственности или на права заимствования, которое совершается обычно с залогом нрав собственности.
Вопреки этому продолжается низведение денег к марксову товару — всеобщему эквиваленту и металлическим деньгам. Конечно, деньги не перестали быть товаром, более того, они стали таковым, но теперь уже в качестве суверенных денежных знаков, обращающихся на мировых валютных рынках, в качестве банковских учетных единиц национальной валюты, наконец, в качестве злаков прав ликвидности, ценности, прав заимствования, но уже не в прежнем качестве золотых монет, более или менее фальсифицированных, или золота в слитках как бывших мировых денег. Последнее теперь есть ценность[6] — один из тех товаров, которые вследствие большего или меньшего накопления разными государственными суверенами придают большее или меньшее доверие к их деньгам как знакам и доставляют им большую или меньшую ценность.
Товарность денег как суверенных знаков прав ликвидной и мерной ценности (введем такое определение денег как действующее для каждого из их различных смыслов) — лишь одно из качеств современных денег, выполняющих прежние марксовы функции денег, совместно и под управлением их новых функций, из которых ныне стала очевидной функция оператора потоков финансовых ценностей из юрисдикции менее развитого финансового права в государства с более развитыми финансовыми институтами.
Предстоит исследовать современное понимание денег как денежных знаков или учетных единиц на банковских счетах, являющихся титулами мерных невещных прав, из которых главное — право ценности, точнее, субъективное право мерной ценности.
Деньги как титулы прав ценности объемлют собой вещные права. Они превосходят составом правомочий вещные права тем, что являются не только субъективными правами на приобретение вещных прав в соответствии с обозначенной ценностью. Они также являются правами субъективного участия в порождаемых финансовыми договорами посредством денежных знаков и банковских учетных единиц на счетах и вкладах участников этих договоров финансовых потоках. Эти права на финансовые потоки не основываются на правах собственности на эти потоки или на перемещающиеся в них ценности, поэтому они не относятся к вещным правам. Такие договоры могут заключаться и без документарной формы. Не случайно профессор С. В. Запольский обращает внимание на задачу углубленного изучения категории финансово-правового договора. Очевидно, что финансовые договоры или финансово-правовые договоры как формы невещных, и в ряде случаев неимущественных, финансовых отношений заслуживают специальных научных исследований именно благодаря своему дискуссионному характеру, образующему потенциал научного развития по этому предмету. Денежная купюра в руках гражданина есть документарная форма такого договора.
Иным примером реализации свойства денег как титулов прав ценности, образующих права на финансовые потоки, являются производные финансовые инструменты, или деривативы, которые также возникают как следствие финансово-договорных отношений. Этим самым устанавливается общность между деньгами как знаками прав мерной ценности или учетными единицами на банковских счетах и производными финансовыми инструментами, деривативами — и те и другие оказываются лишь различными видами финансовых инструментов. Но деньги в своем знаковом качестве выступают первичным, ликвидным и обращающимся финансовым инструментом мерных прав ценности, а деривативы — вторичным, но таким, который может оказывать влияние на ценность самих денег как обращающихся прав ценности и превращать выражаемые ими права ценности в переменную.
Финансовые потоки обладают динамической ценностью, характеризуемой величиной обращающихся ценностей в единицу времени. Динамическая ценность является достоянием сторон договора банковского счета, вклада или договора по конкретному производному финансовому инструменту. Соучастие в осуществлении финансового потока, в обеспечении движения обращающихся ценностей влечет образование права дохода, размер которого произволен от результатов регулирования и динамической ценности финансового потока.
Лицо, располагающее правом регулирования финансового потока, получает себе право на поток дохода, становящегося его собственностью и являющегося мерилом при оценке ценности прав регулирования этого финансового потока. Так, финансовое право, будучи правом ценности или выступая в качестве права ценности, становится источником права собственности.
Государственно-вещная догма финансов препятствует осмыслению и урегулированию новых правовых свойств и функций денег и этим она способствует выведению финансовых и нефинансовых ценностей из оборота внутри той юрисдикции, финансовое право которой регулируется и осуществляется через посредство этой догмы, и переводу их в юрисдикцию финансового права более развитой догмы.
Ограниченность государственно-вещной догмы финансов проявляется в том, что на ее основе не может быть обеспечено такое правоурегулирование финансовых отношений, которое будет достаточно полно для того, чтобы предотвращать возникновение финансовых кризисов. Для этого правовые формы должны устанавливать правовую квалификацию таких финансовых действий, отношений и состояний, которые влекут образование финансовых потоков одностороннего перемещения финансовых или реальных ценностей. Такие действия, отношения и состояния, осуществляемые несознательно или сознательно, институционально более развитая финансовая система будет использовать для стяжания действительных или финансовых ценностей в пользу собственной национальной экономики и в состав своего национального богатства из других экономик, и особенно из юрисдикции стран, квалифицируемых как развивающиеся рынки. Таким развивающимся рынком является ныне Российская Федерация в условиях происходящего глобального финансового кризиса, произрастающего из США. Именно в США сейчас перетекают финансовые ценности в форме банковских учетных единиц, причем не только из стран развивающихся рынков, но и из Европы. Это явление уже получило у биржевиков название американского финансового пылесоса. Финансовый кризис для США выступает органом, средством глобального доминирования и стяжания богатства.
Принятые Банком России и Правительством РФ меры, состоящие во впрыскивании около 1,5 трлн руб. в отечественный банковский сектор, повторили аналогичные, ранее проведенные мероприятия ЕЦБ. Одновременно их аналог в 700 млрд долл. США для выкупа неликвидных банковских активов принят к осуществлению в самих США, но позже, чем это сделали Европа и Россия. В этом и есть одно из проявлений превосходства американской финансовой системы. Конечно, имеется существенное отличие таких мер в российском контексте от этих же мер, осуществляемых в институционно более развитых финансовых юрисдикциях. Суть дела в том, что российские системообразующие банки, получившие большую часть названной суммы, находятся в значительной по размеру и сопоставимой с предпринятым ассигнованием задолженности перед зарубежными, прежде всего американскими банками, куда и перейдут выделенные на преодоление кризиса российские средства. Для США собственный финансовый кризис, поскольку и в той мере, в какой он перерос в глобальный кризис, стал средством собственного развития и обогащения вследствие их институционно-правового превосходства над другими партнерскими странами по общей юрисдикции доллара как мировой резервной валюты.
Президент ЕЦБ Жан-Клод Трише в своем интервью каналу "Евроньюс" от 22 сентября 2008 г. подчеркивал, что "нужно в тесном сотрудничестве с Федеральной резервной системой поддерживать ликвидность доллара в глобальных масштабах". Но европейские банки, особенно зоны континентального права, менее зависимы от США, нежели нынешние российские. По-прежнему актуальный вывод Ж.-К. Трише не носит столь уж панамериканского характера. "Вся финансовая система должна быть обновлена, — подчеркнул президент ЕЦБ. — На мой взгляд, нужно полностью изменить все составные части мировой финансовой системы и саму систему в целом. Нельзя давать привилегии ни одному финансовому институту или инструменту... Если суммировать решения, то я мог бы сказать: мы должны в огромной степени повысить прозрачность финансов, прозрачность учреждений и инструментов, всех финансовых инструментов, особенно тех устаревших финансовых инструментов, которые отравляли обстановку, нужно повысить прозрачность рынков"[7] (курсив наш. — Примеч. авт.).
Европейский курс на полное изменение всей финансовой системы, прекращение привилегий институтам и инструментам, можно сказать, установление сбалансированности институтов и инструментов, обеспечение их прозрачности, сформулированный президентом ЕЦБ, представляется актуальным и для Российской Федерации. Можно предположить, что в обоих случаях он будет направлен на укрепление независимости финансовой системы от доллара, транзитирующегося из глобальной в региональную, а для России и ее партнеров по ШОС — в инорегиональную валюту.
Конечно, обеспечение прозрачности финансовых рынков и институтов — это, с одной стороны, вторжение публичного финансового права в сферу гражданского права, которым у нас регулируются отношения и сделки на финансовых рынках. С другой стороны, прозрачность институтов — это в том числе прозрачность публичных финансовых институтов, в частности бюджета, государственного долга, бюджетных кредитов. Такая прозрачность влечет открытость публичных институтов для частных лиц и это уже обратное вторжение частных финансового и гражданского права в право публичных финансов.
Невозможно достичь непротиворечивой комплексности регулирования рынка цепных бумаг и финансовых деривативов на основе сочетания гражданского и финансового права в случае, если базировать финансовое право на государственно-вещной догме финансов. Проблема в том, что пока финансовое право исходит из государственно-вещной догмы финансов, оно является правом публичных финансов, но еще не финансовым правом. Природа современных денег и производных финансовых инструментов такова, что они находятся одновременно в общем владении государства и тех частных лиц, которые ими располагают. Это несовместимо с вещным правом. Денежные знаки как учетные единицы на банковских счетах находятся одновременно в нескольких финансовых юрисдикциях — государства, центрального банка и сторон заключенного договора банковского счета или вклада. Деньги как суверенные знаки прав ликвидной мерной ценности и, следовательно, как права ценности, обращающиеся на рынке, являются универсальными титулами нрав сообразно владеющим субъектам, и публичного, и частного права. Однако они не могут быть всецело отнесены ни к одному из них.
Право собственности па вещь не влечет право па определенную ценность этой вещи, даже на ту ценность, которая имелась у объекта прав при его приобретении по действовавшей тогда стоимости или цене. Недавнее, летне-осеннее падение стоимости акций российских компаний па российском же финансовом рынке — одна из иллюстраций этого отношения.
Равным образом право регулирования финансовых отношений, которым обладает каждое государство и которое в форме законодательства осуществляет парламент, не влечет прав на определенную ценность финансовых ресурсов государства, и тем более ценность национального богатства, состоящего из частных состояний граждан, публичного имущества власти и местного самоуправления, а также незарегистрированных прав на имущество и ценности и бесхозяйного имущества и ценностей. Однако формы установления и регулирования государственных и частных правовых институтов, а также регулирования собственно финансовых отношений влекут большую или меньшую ценность, возрастание или убывание ценности национального, и в том числе частных достояний. Пример тому — самоупразднение СССР, начавшееся с самороспуска Верховного Совета СССР 5 сентября 1991 г. Следствием этих государственно-институциональных действий и изменений было значительное обесценение как совокупного союзного достояния, так и национального богатства России, входившей в состав этого химерного государства[8]. Самоупразднение, самоуничтожение, самоотрицание свойственны для химерных образований — государств, основанных на вырожденном праве, в одном случае вырожденном в публичное без частного, а в другом, обратно — в частное без действительного публичного права, государств, воплощающих вырожденное общественное правосознание, отрицающее свою причину правосознание частное, индивидуальное, или, наоборот, воплощающих вырожденное индивидуальное правосознание, отрицающее свое естественное следствие и форму самореализации, правосознание общественное. Химерные институты возникают всегда, когда объединение образующих их частей производится догматически, без реального институционального посредника, способного производить их соизмерение, доставляющего ценностную меру каждому из объединяемых институтов. Эту функцию для публичного и частного права и их институтов выполняют финансовое право и его институты, являющиеся титулами мерных и ликвидных прав ценности и производными от них формами, осуществляющими в действительности синтез публичного и частного права и их институтов. Обратим внимание на то, что каждый из основных институтов финансового права — и в этом признак отличия основных институтов — устанавливает всегда в какой-то форме отношение между публичным и частным правом, точнее, между какими-либо публично-правовыми полномочиями, с одной стороны, и правомочиями и обязанностями по гражданскому праву — с другой: налог, бюджет, бюджетные доходы и расходы, ставка рефинансирования Банка России, денежная эмиссия и эмиссия ценных бумаг, денежная масса, публичные платежи разного рода, страхование, бухгалтерский учет, финансовый контроль и аудит.