Новое в изображении человека и мира русскими путешественниками XVII века

Большая часть паломнических и светских путевых записок XVII в. связана с литературой русского барокко, для которой характерно стремление примирить средневековый аскетизм и гедонизм Петровского времени, религиозные воззрения и веру в силу человеческого разума, способного преобразовать мир. В экстремальных ситуациях путешествия в "землю незнаемую" русские писатели полагались не столько на небесную помощь, заступничество святых, сколько на собственную смекалку и практический опыт, направляя их на преодоление препятствий. Путевые записки были важным звеном в истории русского просвещения. Читая их, наши соотечественники совершали "хождение" в историю мировой культуры, знакомились с памятниками Античности, Средневековья и эпохи барокко в Италии и Австрии, Чехии и Польше, Франции и Голландии; становились свидетелями открытий в области науки и техники, философии и искусства. В путевой литературе XVII в. были резко раздвинуты границы изображения жизненных явлений: религиозных святынь христианского Востока, описанных паломниками; необъятных далей Сибири, Заполярья, Даурии, освоенных землепроходцами; государств Европы, куда отправлялись с дипломатической миссией или учебно-познавательной целью "птенцы гнезда Петрова".

Путевые записки открывали перед читателем не только мир неведомых стран, но и сложный, противоречивый мир современника. Герой-путешественник выступал в них то как "рыцарь православия", то как "худый и многогрешный" человек, причем последний образ начинал терять свою литературную условность, обрастал поступками и качествами, далекими от идеала. В "Хождении" Иоанна Лукьянова паломник мог быть хвастливым в споре, не брезговал обманом при расчете с заимодавцем, мог спекулировать беспошлинно провезенным товаром. Вместе с тем он воспринимал себя как "воина Христова", защитника интересов православия, и потому так рьяно отстаивал в полемике с греками честь родины, царя Петра I и русской церкви: "У насъ на Москвѣ немѣцкой вѣры нѣтъ, у насъ вѣра христианская; а платья у насъ московское, а царица не пострижена. Диво, далече живете, да много вѣдаете!"

В светских записках образ "раба Божия" сменил герой иного типа - "политичный кавалер", который участвует в дипломатических приемах, проявляет галантность в общении с дамами, посещает комедии и маскарады. Новую трактовку обретают традиционные религиозно-нравственные понятия: нищета и бродяжничество стали восприниматься как проявление несовершенства общественной системы, а богатство и благополучие получили статус конечной цели социального развития личности. Писатели начинают скептически относиться к принципу родовитости и знатности предков. Условием преуспевания в обществе становятся не заслуги отцов и дедов, а упорный труд и самосовершенствование личности. Обнищавший дворянин Арсений Суханов, отец которого, разорившись, "волочился меж двор на Туле", без особых колебаний уходит в коломенский Голутвин монастырь, чтобы добиться жизненного успеха на новом для него церковном поприще. Ученый монах, он более 10 лет проводит в путешествиях, выполняя важные поручения русского правительства и патриархии. Арсений Суханов участвует в укреплении дипломатических контактов России с Грузией и Украиной, закупает на Афоне древние славянские рукописи, заведует Московским печатным двором, становится писателем и видным общественным деятелем.

Впервые в русской путевой литературе образ героя претерпевает эволюцию: в процессе хождения меняются его взгляды, в постоянном движении находятся ум и душа. Петр Андреевич Толстой, выехавший за границу с твердым убеждением в превосходстве русского над иноземным, по мере знакомства с культурой Европы становится "западником". Иронический тон рассказа о выборах польского короля и службе в католическом храме сменяется чувством почтительного отношения к европейскому опыту в деле просвещения, в области "наук и художеств". В конце путешествия автор не скрывает своего восхищения перед развитой урбанистической культурой латинского мира. Знаменательно, что лучшие страницы путевых записок П. А. Толстого посвящены Италии, родине барокко и месту паломничества ученых и поэтов XVII–XIX вв.

Перечневый характер описаний превращает путевые записки в своеобразную литературную кунсткамеру, что особенно наглядно проявилось в путешествии А. П. Измайлова, или "Неизвестной особы". Следуя барочному культу "курьезного", автор включил в голландский цикл очерков упоминание о том, что поразило его воображение: "зажигательное стекло", младенец о двух головах, танцующая собачка, чучело крокодила. В Амстердаме гостям во время ужина прислуживали "нагие девки": "только на головѣ убрано, а на тѣлѣ никакой нитки; ноги перевязаны лентами, а руки флерами". Комический эффект производят фрагменты записок "Неизвестной особы", посвященные знаменитым произведениям искусства. У русского путешественника еще нет в лексиконе слов, чтобы надлежащим образом рассказать о творении Микеланджело Буонарроти. Для него фонтан в Генуе – "три лошади... на нихъ мужикъ стоитъ, у той что въ середкѣ лошади изъ языка вода течет, а у тех изъ ноздрей вода течетъ. Кругом лошадей ребята изъ мрамора сидятъ, воду пьютъ". Описанию памятника путешественник уделил столько же внимания, сколько меню обильного обеда во Франкфурте: "Яствие было: салад, гусь жаркой, 3 курицы в расоле, потрох гусиной, оладьи пряженцы, капуста с маслом, дрозды жаркие да фруктов блюдо".

Если для древнерусских хождений были характерны легкость преодоления пространства и быстрота движения паломника, путь которого в Святую землю не описывался, а назывался в его главных топографических точках, то в изображении писателей XVII в. путешествие, особенно землепроходческое, предстает как поединок человека с природной стихией и общественными аномалиями. Герой преодолевает крутизну горных перевалов, ему угрожают разлившиеся реки и бушующее море, он может стать жертвой эпидемий, военных конфликтов, народных бунтов и произвола местных властей.

В ранних памятниках паломнической литературы господствовал или религиозно-символический, или прагматический взгляд на природу как источник благосостояния человека. Писатели-путешественники XVII в. открывают эстетическую ценность природного мира, причем любуются рукотворной красотой природы, что нашло отражение в многочисленных описаниях памятников садово-паркового искусства, дворцовых и монастырских ансамблей, умело вписанных в ландшафт. Арсений Суханов восхищается мудрым устройством "садов и огородов" Афона. Петр Толстой с чувством гордости за человека – преобразователя природы рассказывает о шедевре садовой архитектуры в окрестностях Бергамо: "....вделана ограда около саду ис травы... По той травной стене ростут ис той же травы фигуры розных подобий: которая подобием человека пешего с копием... которая подобием человека на лошади с ружьем; иная подобием аггела, имея крылья; иная подобием жены или девицы, убранной по-француски... иная власно как венецкая гундала, то есть лотка крытая, и на ней человек с веслом".

Паломнические хождения – это путешествие в прошлое христианского мира, тогда как светские путевые записки – "езда" в настоящее Европы, с которым связано будущее России. II. А. Толстой, задумываясь над особенностями взаимодействия Московского государства и европейских стран, предложил оригинальное решение: эти два мира не противостоят друг другу, они – звенья единой цепи развития человечества. В европейцах Толстой видел партнеров и учителей, а не политических и военных противников. С точки зрения писателей-путешественников XVII в. Россия занимала промежуточное положение между передовой Европой и отсталой Азией. Великую историческую миссию родины они видели в освоении достижений западноевропейской культуры и помощи народам Юго-Восточной Европы в их борьбе за национальное и религиозное возрождение.

Авторы путевых записок переходного времени являлись не профессионалами в литературном деле, а дилетантами. С одной стороны, это привело к жанрово-стилевой неупорядоченности их произведений, а с другой – способствовало освобождению от стереотипов жанрового мышления и расподоблению авторских манер повествования, что активизировало поиск новых путей развития литературы хождений.