Новая историческая наука; Школа "Анналов" (I и II поколения)
Итак, мы выяснили, что интеллектуальная и социальная ситуация первой половины XX в. была такова, что в особом положении оказались французские историки, которые, с одной стороны, настаивали на научности истории, а с другой, в отличие от немецких коллег, — не могли отказаться от диалога со своими оппонентами.
Люсьен Февр (1878—1956) и Марк Блок (1886—1944) — общепризнанные основатели Школы "Анналов", или Новой исторической науки. Становление школы проходило под сенью одноименного журнала "Анналы", соредакторами которого и были упомянутые историки. Назывался он по-разному: с 1929 но 1938 г. — "Анналы экономической и социальной истории"; с 1939 по 1941 г. — "Анналы социальной истории"; в годы оккупации, с 1942 по 1944 г., под редакцией Февра публикуются непериодические "Сборники по социальной истории". С 1946 г. журнал стал выходить под новым названием "Анналы. Экономика. Общества. Цивилизации". Наконец, в 1994 г. появился подзаголовок: "История. Социальные науки".
Как мы увидим, в определенной степени эти изменения в названии отражали методологические поиски редакции.
Организация журнала стала отражением внутренней логики научной борьбы во французской историографии. Февр в одной из статей подчеркивал, что "Анналы" были протестом против "комодной" (позитивистской) организации исторической науки (ящик политической, экономической истории, истории искусства и т.н.). Другим важным моментом было то, что "Анналы" были ответом на социальный вызов: год их создания, 1929-й, как известно, был годом жесточайшего социально-экономического кризиса Запада. В этом смысле Новая историческая наука отвечала потребностям западного общества найти новый взгляд на историю и прошлое в условиях "краха старого порядка", начавшегося в годы I Мировой войны и окончательно осознанного в годы Великой депрессии.
Школа "Анналов" рождалась в "боях за историю" (заглавие одной из книг Февра), которые она, но образному выражению российского медиевиста Л. Я. Гуревича, "вела против обветшавшей историографии, укрывшейся от действительности за каталожными ящиками с выписками из древних текстов, в которых она была неспособна ощутить живых людей".
Февр издевался над теми историками, в трудах которых крестьяне пахали "не плугами, а картуляриями" и упоминались лишь как объекты эксплуатации и имущественных сделок их господ. Реальная жизнь людей подменялась текстами памятников, которым придавалось самодовлеющее значение (мол, задача историка — максимально точно передать ОГЛАВЛЕНИЕ источника, а он скажет все сам за себя). Это было, по словам Гуревича, не средством познания человеческого содержания исторического процесса, а способом демонстрации снобистского всезнания мелочей замкнувшимися в "башню из слоновой кости" "мандаринами" университетской науки [1].
Основным объектом атак представителей Новой исторической науки стал фундаментальный тезис историков-позитивистов, что человек во все периоды менялся в принципе мачо и мыслил одинаково — что в Средние века, что в Новое время. Сторонники же Школы "Анналов" ставили вопрос совершенно иначе: для понимания истории мы не должны a priori определять мотивы поведения средневекового человека, перенося на него доступную нашему восприятию логику современного гражданина. Историк должен попытаться проникнуть в механизм мышления деятелей прошедших эпох, выяснить их мотивацию, следующую из присущего данной эпохе способа мировосприятия. При этом вовсе не обязательно, чтобы люди прошлого все это формулировали для себя в виде четких положений. Наиболее ценным оказывается выявить бессознательные мотивы их поступков, как бы подслушать потаенные разговоры их сознания (это было названо ментальностью). Тогда история "заговорит", возникнет диалог историка и источника (хотя само понятие диалога было сформулировано позже, его основы были заложены Февром и Блоком).
Но определению российского медиевиста Ю. Л. Бессмертного, сторонниками Школы "Анналов" "исследуется не только (и даже и не столько) индивидуальное сознание, но и массовое, присущее так называемому безмолвствующему большинству общества, а главное — что подобное исследование не является самоцелью и почти целиком посвящено выяснению важной роли этого сознания в функционировании общественной системы в целом" [2].
О своей изначально воинствующей позиции в науке и в обществе Февр писал так: "Я не мог покорно принять участь побежденных в войне 1870 года, не мог смириться с их трусливой осмотрительностью, с их отказом от всякого синтеза, с их кропотливым, но в сущности, свидетельствующим лишь о лености духа культом “фактов"". Поэтому в то время как его молодые друзья вставали под "двусмысленный стяг Шарля Сеиьобоса", он находил поддержку среди ученых других наук: "лингвистов и ориенталистов, психологов и медиков, географов и гуманистов" [3]. В 1911 г. он защищает диссертацию "Филипп II и Франш-Копте", посвященную истории его родной провинции; примечательно, что уже в этом исследовании Февр выступает новатором. В центре внимания автора не столько экономика и политика, сколько религия, стиль жизни, социальная психология. Во время I Мировой войны Февр на фронте. После ее окончания историк возвращается к научной деятельности. В 1922 г. выходит его работа "Земля и человеческая эволюция. Географическое введение в историю". В ней автор активно выступает против географического детерминизма в противоположность популярным тогда идеям "антропогеографии" в трактовке немецкого ученого Фридриха Ратцеля. Февр настаивал, что человечество адаптируется к природному окружению, а не подчиняется ему. После войны он работал в Страсбургском университете, а с 1933-го — в Коллеж де Франс. Кроме журнала в годы борьбы следует отметить еще одно предприятие — новое издание "Французской энциклопедии" (1932), в основу которого был положен план обновленного гуманитарного знания: Февр сосредоточивался не на фактах и документах, а на проблемах. После II Мировой войны настал триумф Февра, и его школа получила лидирующее положение; формально это выразилось в создании VI секции Практической школы высших исследований (экономические и социальные науки) в Париже, которую, естественно, и возглавил Февр, и массы других учреждений. Его крупнейшие работы в этот период — "Судьба: Мартин Лютер" (1928), "Ориген и Деперье, или Загадка “Кимвала мира”" (1942), "Проблема неверия в XVI веке: религия Рабле" (1942), "Вокруг Гептамерона, любовь священная и любовь мирская" (1944). Таким образом, основной жанр Февра — интеллектуальная биография, за которой он хочет распознать стиль мышления героя, а за ним — стиль эпохи. Ведь, по убеждению Февра, не герой делает эпоху, а эпоха героя. Свои идеи Февр в наиболее законченном виде изложил в книге "Бои за историю" [4] — это сборник статей, вышедший в 1953 г. (предисловие — 1952 г.), включивший в себя работы разных лет, с 1921 по 1950 г.
Другой центральной фигурой первого поколения Школы "Анналов" был Блок. Если Февр, историк Ренессанса, историк культуры, то Блок по преимуществу социально-экономический историк, формулировавший идеи школы с позиций своей исследовательской специфики. Биография Блока несколько напоминает биографию его старшего друга и соратника. Родился в 1886 г. в Лионе в семье университетского профессора, известного историка-античника Гюстава Блока, затем, как и принято, учился в Высшей нормальной школе [5] в Париже, получил, что важно, специальное географическое образование в Лейпциге и Берлине. Успевает перед войной опубликовать диссертацию "Иль-де-Франс: страна вокруг Парижа" (1913). Затем, так же как у Февра, карьера Блока обрывается: наступает I Мировая война, Блок уходит на фронт. С 1919 г. он преподает в Страсбургском университете, где знакомится с Февром, в 1936—1939 гг. Блок — профессор Сорбонны. Во время II Мировой войны он участвовал в Сопротивлении, был захвачен гестапо и расстрелян в июне 1944 г. недалеко от Лиона. Крупнейшие работы Блока "Короли-чудотворцы" (1924), "Феодальное общество" (1939) [6].
Так же, как для Февра, для Блока историческое ремесло остросоциально. В 1940 г. он пишет ставшую знаменитой книгу "Странное поражение. Свидетельство, записанное в 1940 году" [7]. В этой книге автор анализирует причины поражения Франции во II Мировой войне. Примечательно, что причина поражения Франции виделась Блоку прежде всего в интеллектуальной слабости и несостоятельности французской политической элиты и административных органов [8].
После смерти Блока Февр издает его незаконченный труд "Апология истории, или Ремесло историка". "Апология истории" создавалась в 1941—1942 гг. Это своеобразное теоретическое осмысление практики первых 10—15 лет школы. Само ее появление, несомненно, вызвано трагическими обстоятельствами времени: побежденная Франция, ощущение конца цивилизации, деморализованность интеллектуалов. На этот вызов Блок отвечает книгой, которая должна служить "оправданием" истории.
В чем же новаторские принципы Школы "Анналов"? Ключевая задача — изучение ментальности. "Анналисты" исходят из того, что человек во все эпохи своего развития по-разному относился к миру, по-разному мыслил и чувствовал в разные эпохи. Исходя из этой установки, анализируя творчество Рабле, Февр задался вопросом: а мог ли его герой вообще быть атеистом? Что понималось под теми или иными понятиями? От принятия на веру высказываний сторонники школы предлагают перейти к истории мыслительной деятельности людей изучаемого общества.
Как эго сделать? Заставить говорить немые вещи, с тем чтобы они рассказали о создавших их людях и обществе то, что они сами о себе не рассказали. История — беседа с человеком другого времени. Необходим отказ от прежнего принципа "судить", давать оценку, в пользу нового принципа — "понимать". В основе понимания лежит изучение культуры и традиции, образа жизни и религиозности, которые, согласно Февру, образуют своего рода матрицу, где формируется ментальность.
Таким образом, изучение образа жизни, повседневности — основа для реконструкции ментальности, которая включает восприятие времени, пространства, природы, социума и задает рамки поведения индивида. Однако выдающаяся личность может давать серьезные отклонения от коллективного мировосприятия и, как следствие, поведения, постепенно меняя стиль эпохи.
Ментальность рассматривается как способ видения мира, тот уровень общественного сознания, на котором мысль нс отделена от эмоций, от латентных привычек и приемов сознания.
Отсюда — проведение четкой грани между ментальностью и идеологией (к которой могут относиться взгляды, выражающие конкретные философские, научные и эстетические системы). Нельзя сказать, что до "Анналов" понятие ментальности совсем уж не применялось; но оно относилось к сознанию людей первобытных эпох (например, присутствовало в трудах одного из учителей Февра Люсьена Леви-Брюля — в 1922 г. вышла из печати его книга "Первобытное мышление"), но в качестве инструмента для изучения цивилизованной эпохи было использовано впервые.
В ходе реконструкции ментальности необходимо помнить, что каждая культура представляет собой в целом непротиворечивый ансамбль, компоненты которого соотнесены друг с другом. Таким образом, можно исключить ложные предположения. Например, по мнению Февра, научное рационалистическое мировоззрение — основа последовательного атеизма и вольномыслия — нуждается в таких интеллектуальных опорах и предпосылках, каких не было и еще не могло быть в Средние века.
Ключевая методологическая проблема: откуда брать те вопросы, которые следует задавать источникам, чтобы восстановить ментальность. Согласно сторонникам школы, формулировать вопросы можно, только вторгаясь в область других наук о религии, языке, психологии, т.е. работая в рамках междисциплинарной исследовательской парадигмы.
Отсюда и базовая идея и Февра, и всей Школы "Анналов": история — наука о человеке, и любой историк должен заниматься тотальной историей. Из сказанного выше понятно, что "тотальная" история — не всемирная. Она охватывает определенный отрезок пространства и времени и может быть вполне локальной: история какой-либо местности, области, церковного прихода, биографии и т.п. Это история людей конкретной эпохи, которая рассматривается с максимально возможного числа точек наблюдения в разных ракурсах, с тем чтобы восстановить все доступные историку аспекты их жизнедеятельности. Сторонники тотальной истории отказываются от разделения жизни людей на политическую, дипломатическую, военную, экономическую, религиозную или еще какую-либо историю.
Основная тема Блока — это социальная история, но какая? Социальная история в его интерпретации — не только история отношений землевладения и сеньориальной власти, форм крестьянской зависимости и поместной эксплуатации; не ограничивается она и изучением систем земледелия и землепользования. Она включает в качестве неотъемлемого компонента человеческое сознание, ментальность и только через нее становится попятной — более того, обретает подлинный смысл для историка.
Историческое исследование для Блока многофакторно (историк должен рассматривать движение очень разных общественных феноменов: экономики, структуры классов и групп, верований, политических кризисов), но все события истории — плод жизни и сознания людей. Поэтому историк наблюдает, как все эти феномены смыкаются в человеческом сознании. Предмет истории "в точном и последнем смысле — сознание людей". [9]
Если Февр шел к общему от единичного и уникального, то Блок изучает общественную психологию, исходя не из мысли индивидуумов, а непосредственно в ее массовых проявлениях, обнаруживая стремление увидеть повторяемость в изучаемых явлениях, выявить типическое.
Казалось бы, такое исследование, построенное в масштабных категориях, социологизирует или деисторизирует историю. Но для Блока это прием более общего порядка: признавая условность своих гипотез, он оправдывает себя тем, что ставит вопросы и проблемы, что важнее частных историй. Общество для Блока — живой организм, в котором социальные и экономические отношения переплетаются с отношениями социально-психологического и политического плана. Анализ феодального общества осуществляется как бы изнутри: человек — группа, человек — семья, человек — социум, человек в системе родства, в отношениях с сеньором, в отношении к природе, времени и пространству, истории и религии, человек и его понимание права, богатства и т.п.
Иными словами, ментальность входит в саму ткань социальной структуры. Отсюда такое внимание к источникам, ранее второстепенным для социальных историков: памятникам литературы, эпосу, героическим песням, генеалогическим преданиям и т.п. Кроме привлечения в арсенал историка фольклора и иных, так называемых прямых остатков минувших эпох (археологических артефактов, карт и аэрофотоснимов древних полей и поселений, терминологии источников, данных топонимики и гидронимики и т.п.), не игравших ранее особой роли в источниковом инструментарии, "анналисты" по-новому содержательно и методически подходят к всему кругу источников, в том числе и к документам. В частности, они ставят важную проблему транспозиции латинских текстов — правильного перевода и истолкования слов и понятий средневековой латыни, за которыми в разное время стояли разные образы и смыслы.
Представители Школы "Анналов" подчеркивают, что изучение ментальности — это исследование как рационального, так и иррационального: в центре их внимания эмоции, чувства людей, сакральные представления. Ключевой оказалась постановка вопросов к источнику и в исследовании — не что, а почему, как. Но, по признанию самих "анналистов", "история не может происходить из фактов: не бывает фактов без вопросов, без предварительных гипотез" [10].
Школа "Анналов" обозначила новую увлекательную проблематику истории — изучение человека во всех его проявлениях, и, соответственно, новые источники и поля исследования. Но внесла ли школа принципиальные новации в порядок исследовательских процедур, выработанных в эпоху ранкеанской революции? Отнюдь нет: эвристика, система исторической критики, критический вопросник, построение, изложение — все эти элементы у "анналистов" присутствуют.
Другие вопросы — смогли ли ученые решить проблему герменевтического круга, субъективности истории, непознаваемости бессознательного, моделирования истории в ходе синтеза? Здесь нужно отмстить, что Февр считал "философствование" тяжким преступлением, а Блок пел гимн истории как "ремеслу", а не научной теории.
Февр и Блок сознательно дистанцировались от обсуждения "конечных вопросов", связанных с критикой методологии истории. Обоснование легитимности они видели в расширении территории истории, в ее полезности обществу. Февр, например, писал: "Каждая эпоха создает свое представление об историческом прошлом. У нее свой Рим и свои Афины, свое Средневековье и свой Ренессанс". Февр подчеркивал, что история не пишется в "башнях из слоновой кости" — ее создают люди, принадлежащие к своему обществу, они ее реконструируют и интерпретируют. В определенной степени Февр даже бравировал этакой политической ангажированностью истории. После Второй мировой (1952) он писал: "В крови и боли рождается новое Человечество. И вместе с ним, как и всегда, близится к появлению на свет История, историческая наука, соответствующая новому времени".
Подводя итог, можно перечислить основные принципы Новой исторической науки и кратко охарактеризовать их дальнейшее развитие:
1) в рамках исследования объединяются самые различные методики, объекты рассматриваются всесторонне, с максимально возможного числа точек зрения, в различных ракурсах (исторический синтез), т.е. методология изучения прошлого не имеет заданности. Конечная цель труда историка — воссоздание целостной, объемной картины прошлого — тотальной истории. Как отметил Гуревич, в наши дни данный аспект интенсивно развивается направлением культурной антропологии, заменившей его на понятие "плотного описания" (термин американского антрополога Клиффорда Гирца) социального и культурного общения людей через интерпретацию символов и категорий того времени. Плотное описание нацелено на выявление того плана социальной реальности, который присутствовал в сознании людей изучаемой эпохи и тем самым обусловливал их поведение;
2) поле исследования историка представляет собой многослойную темпоральную структуру, целый спектр "социальных времен". Однако, по словам Гуревича, "это концептуальное средство продуктивно лишь в тех пределах, в каких историки пользуются им осмотрительно и не склонны гипостазировать его, превращать в некую самостоятельную сущность", а последняя тенденция у "анналистов" присутствует [11];
3) в исследовании сочетаются макро- и микроисторический подходы, а также используется антропологический подход — преимущественное внимание к человеку в истории;
4) необходимость учитывать ментальность, то есть не только трактовку прошлого, которая формируется у ученого, абстрагирующегося от восприятия этого прошлого его участниками, но и их субъективные представления о мире и о самих себе. Напомним, что понятие ментальности так и не получило общепризнанной дефиниции, поэтому приведем наиболее распространенное определение: эго "развивающаяся взаимосвязанная система образов и представлений, различных у разных социальных групп и страт, которая определяет мотивы их поведения и в которой выражено представление о мире в целом и их собственном месте в этом мире" (французский медиевист Жорж Дюби) [12]. Правда, в современных "Анналах" происходит определенная ревизия ключевого понятия ментальности, как пример — работы историка Алена Буро. Буро считает, что предметом изучения ментальности должен стать механизм, каким образом сознание масс способно воздействовать на исторических лидеров, как общие представления превращаются в индивидуальные, то есть "разработать методику перехода от коллективного стереотипа к конкретике личного". Несмотря па всю научную актуальность и необходимость подобной постановки вопроса, как заметил Бессмертный, не ясно, насколько такая проблема вообще разрешима;
5) историческое познание, по убеждению "анналистов", — процесс, в котором исключительно велика роль интеллектуальной активности ученого, иначе диалог историка и источника. Блок подчеркивал, что в этом и заключается отличие историка от "антиквара";
6) исследованиям школы присущи полидисциплинарность и междисциплинарный синтез.
Расцвет Школы "Анналов" пришелся на послевоенные годы, когда были опубликованы и получили популярность основополагающие труды Февра, Блока. В дальнейшем школа раскололась на несколько направлений. Правда, эти направления весьма сходны и следуют тем или иным принципам Новой исторической науки. Часто различия между ними только в предмете исследования и в национальной традиции употребления того или иного термина как названия научного направления. Так, во Французской исторической школе принято различать историческую антропологию и историю ментальностей. В Германии выделяют историческую антропологию, микроисторию и историю повседневности. Как особые направления существуют также культурная антропология, социальная антропология (семейно-родственные связи), религиозная антропология, политическая антропология и т.д.
Все эти направления объединяются тем, что в центре их внимания — человек как производная и источник исторического процесса, но не какой-то конкретный (то есть это не биографии), хотя исследования ведутся на конкретном материале.
Второе, послевоенное поколение "Анналов" предложило, помимо новой проблематики, новые исторические теории, сочетающие элементы истории ментальности и цивилизационного подхода. Среди лидеров направления следует прежде всего назвать Фернана Броделя (1902—1985). Бродель — ученик Февра, который ввел его в научные круги. Окончил Сорбонну, в 1946 г. стал одним из директоров "Анналов", в 1947 г. — защитил диссертацию "Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II" (монография на ее основе вышла из печати в 1949 г.). Его крупнейший труд — "Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв." в трех томах (1979) [13]. После смерти Февра с 1956 г. был главой 6-й секции Практической школы высших исследований и одновременно продолжал руководить "Анналами", в 1969 г. передал редакторство в этом журнале Жаку Ле Гоффу, что положило начало следующему этапу развития школы.
По существу, основные черты системы Броделя формируются еще при жизни Февра, однако становятся доминирующими в историографии только во второй половине 1950-х гг.
Центральной новацией системы Броделя стала предложенная им схема трех уровней длительности, или трех видов "исторического времени": события, конъюнктура, структура. События — внешняя канва истории, рябь на поверхности, отражающая конъюнктуру, под которой понималась прежде всего экономическая активность общества, система распределения доходов и связанные с ними социальные институты. Конъюнктура, в свою очередь, отражает медленно меняющиеся "структуры большой длительности", суть той или иной цивилизации (например, средиземноморской, западной): природу, климат, связанные с ними хозяйства и глубинные ментальные установки.
Теоретико-методологическим манифестом Броделя стала его статья, помещенная в "Анналах", под названием "История и социальные науки" (1958). В ней автор предложил сосредоточиться на изучении как структур большой длительности, так и конъюнктуры в пределах этих структур. Бродель призывал к сочетанию исследований экономического и социального развития и жизни человека в ее повседневности. Действительно, как ни странно, эта повседневность дает ответы на важные вопросы, определяющие базовые структуры: что ели (пшеница, рис, животноводство, кукуруза); циклопические памятники индийских цивилизаций; чем болели; численность населения; деньги и обмен — многовековые структуры; рынки; лавки и т.п.
Такой подход, казалось бы, объяснял все, но только с одной точки зрения — материальной истории. Как заметил Гуревич, в это время школа "Анналов" отошла от пути, намеченного первыми "анналистами". "На передний план выдвинулась “геоистория” и экономический материализм, игнорирующая человеческое начало идея неподвижной или почти неподвижной истории с упором на изучение безличных структур, пребывающих во времени очень большой протяженности" [14]. Ведь не случайно в 1946 г. под редакцией Броделя журнал школы стал выходить под новым названием: "Анналы. Экономика. Общества. Цивилизации".