Новаторство Чехова-прозаика

Парадоксы художественной системы. Разрушение традиций. Пушкинская формула – "гений парадоксов друг" – наиболее полно воплотилась в Чехове и в его художественной системе, поэтому вокруг писателя до сих пор бурлит сумятица кривотолков и выстраивается ряд оппозиций, когда одно положение отрицается другим, столь же энергично отстаиваемым:

Творчество Чехова – это протест против антикультуры, против усреднен ной личности.	Как раз усредненная личность оказывается в центре его внимания, связываемая с понятием "герой Чехова".
Чехов уловил новое для его времени явление, в особенности актуализировавшееся в последующем и нынешнем столетиях, – разобщенность людей, их отчужденность, враждебность.	Излюбленными мотивами Чехова являются именно объединяющие людей во все времена правда, красота и добро.
Для Чехова бесспорна изначальная связь человека и природы, человека и космоса.	Он одним из первых показал гибельный процесс нарушения человеком равновесия в окружающем мире, уничтожение человеком природы, а вместе с ней и самого себя.

Цепочку подобных противоположений можно было бы продолжить. Однако и в области поэтики наблюдается та же картина. Одни рассматривают чеховский текст как целостную художественную структуру; другие – как доминирующую в ней случайность, или "случайностность". Одни видят в чеховских произведениях верность характерам; другие – отсутствие таковых. Одни говорят о лиризме Чехова; другие – о нс существующем у него "чистом" лиризме, потому что в нем всегда так или иначе дает себя знать нотка страдания, внутренний дискомфорт чувства. Одни утверждают, что Чехов пессимист; другие с такой же энергией подчеркивают его веру в жизнь и говорят о трагическом мироощущении, сближающем его с Чайковским и Левитаном.

Бесспорно, однако, то, что Чехов совершил несколько великих переворотов в русской литературе. Писатель утвердил значительность малых форм: рассказов и повестей, приближающихся у него по своей структуре, а порой и по объему к рассказам. До Чехова роман был необходимым признаком автора, собирающегося занять серьезное место в литературе.

А. П. Чехов ниспроверг еще одну старую русскую классическую традицию: идеализацию народного характера. В произведениях писателя нет и следа той точки зрения, свойственной Тургеневу и в особенности Толстому, для которых народное мировосприятие и простой крестьянин – мера всего истинного, незыблемого, достойного внимания.

Сам художественный метод Чехова в высшей степени парадоксален: автор предельно объективен и вместе с тем это активнейший в выражении своей позиции писатель. В его произведениях заключена громадная сила переживания и в то же время – чувство цели, идейность творчества. Во имя чего писать и для кого писать – эта мысль волновала Чехова не меньше, чем Толстого или Достоевского. Однако трудность в понимании и истолковании его произведениий заключается в определенной объективной причине, а именно в том, что художественная идея у него выражается всей целостностью произведения, излучается особым образом организованной его структурой, а не декларируется автором.

Наконец, чеховская краткость, о которой часто говорят и пишут, – понятие тоже очень сложное. "Краткость – сестра таланта", – утверждает писатель. Но не сам же талант! У нас даже нет оснований для того, чтобы упрекать Чехова в том, что он отправил нас по ложному следу. Графоман может писать предельно коротко, но шедевра он все-таки не создаст, заметки фенолога так и останутся заметками, не более того. Краткость – понятие диалектическое, а не точка зрения "здравого смысла", имеющая в виду только количество строк. Чехов вовсе не писал коротко, если иметь в виду сжатое пространство небольшого рассказа. Например, картины природы в его изображении весьма развернуты (скажем, "Дом с мезонином" или "Черный монах"), точно так же, как и портреты героев ("На пути").

Краткость, в понимании Чехова, – категория эстетическая. В одном из писем Горькому он замечает: "Когда на какое-то действие затрачивается наименьшее количество движений, то это – грация". Краткость – это законченность, внутреннее единство, где нет ничего лишнего, где совершенна "архитектура", как он говорил, т.е. композиционная структура произведения, ее соразмерность, выразительность, эмоционально-образное воздействие на читателя, а не объем текста.

Еще один поистине великий парадокс формы, открытой Чеховым, заключается в том, что лаконичность повествования в рассказе "с ладонь" величиной, как юмористически определял он для себя идеал краткости, достигается у него – за счет повторений! Этот гениальный закон писатель открыл для себя в первых же дебютах. Чехову удалось добиться, совершенствуя, варьируя эту конструкцию, кажется, невозможного, того, чего тщетно пытались достичь многие поколения великих мастеров и выдающихся талантов: сообщить прозе, оставшись во всем верным эпическому роду творчества, ни в чем не погрешив против него, свойство репризности (повторяемости), характерной скорее не для эпического, а для лирического или музыкального произведения.