Нормативность вещных прав

Последний признак вещных прав, выделяемый в Учебнике, объединяет в себе, по сути, два признака, по сути сходных, очень тесно друг с другом связанных (и на этом основании могущих быть объединенными под одной "вывеской"), но содержательно все-таки не вполне совпадающих. Субъективное право может быть признано вещным только при условии, что:

1) его ОГЛАВЛЕНИЕ императивно определено в законе и

2) оно включено в законодательный (и притом исчерпывающий!) перечень вещных прав.

В трактовке Е. А. Суханова последний признак надо читать так: оно должно быть названо вещным в законе.

Ясно, что ни один из этих признаков не является самостоятельным, ибо каждый из них вполне предопределяется абсолютной природой вещных прав. "Из абсолютного характера вещных прав, проявляющегося в отношении всех третьих лиц, которые должны быть поэтому четко осведомлены о содержании и видах таких прав, вытекает необходимость исчерпывающего определения в законе как видов (перечня) вещных нрав, так и их содержания". К этому трудно что-либо добавить.

Спорить с этим взглядом нам кажется невозможным. Тот же М. М. Агарков в свое время писал: "Мы имеем numerus clausus абсолютных прав. Субъекты гражданских правоотношений (граждане и юридические лица) не могут создавать новые виды абсолютных (в частности, вещных) прав сверх тех, которые установлены законом". Само собою ясно, почему. ОГЛАВЛЕНИЕ всеобщей обязанности никак не может быть предположительным не только с точки зрения своего объекта (см. пред. параграф), но и с точки зрения собственной цели: пассивные субъекты должны точно знать, на что имеет право претендовать управомоченный. Без этого они не смогут понимать, какие их активные действия составят посягательство на его право (и от каких действий они, значит, обязаны воздержаться), а какие нет (и, следовательно, могут быть совершены).

Из принципа numerus clausus абсолютных прав следует и необходимость точного законодательного определения их содержания. Простые названия прав (право собственности, право залога, право аренды и т.д.), составляющие их законодательный перечень, хотя бы и исчерпывающий, сами по себе не говорят ровно ни о чем. Если бы закон ограничился только исчерпывающим перечнем терминологических обозначений абсолютных прав, но не определил бы их содержания, то проку бы от такого перечня не было бы никакого. Чтобы его обойти достаточно было бы любое субъективное право, хотя бы и произвольно сконструированное заинтересованными лицами и не имеющее к вещным никакого отношения, обозвать, к примеру, "правом собственности" или каким-нибудь иным термином, из числа содержащихся в нормативном перечне, и — пожалуйста — субъективное право становилось бы вещным^[1].

В том, однако, и дело, что субъективное право не становится вещным от того, как оно названо. Напротив, оно называется тем или другим образом оттого, что действительно является вещным. А вот решить последний вопрос — установить, действительно ли то или иное право является вещным — возможно только ввиду абсолютного характера вещных прав. И если по законодательному описанию какого-либо субъективного права можно сделать вывод о том, что таковое устанавливается на индивидуально-определенную вещь и дает своему обладателю возможность непосредственного над нею господства, такое право просто является вещным, хотя бы закон прямо и не назвал его таковым, подобно тому, как, к примеру (по А. Н. Островскому и М. А. Булгакову), ломберный стол — он всегда ломберный стол. Даже если на нем этого не написано, а он сам перевернут вверх ножками.

Таким образом, не нужно пытаться отыскать в законе указание типа "право N (с ОГЛАВЛЕНИЕм таким-то, из таких-то фактов возникающее, изменяющееся и прекращающееся) является вещным". Подобного указания ГК не сделал даже для права собственности^[2]; что касается других вещных прав, то их перечень, содержащийся в ст. 216 ГК, предварен замечанием "в частности", т.е. указанием на то, что не является исчерпывающим. Мысль законодателя очевидна: субъективное право признается вещным не оттого, что оно названо таковым в законе, а оттого, что обладает признаками понятия вещных прав. И это совершенно правильно, поскольку вопрос о квалификации — вопрос не законодательный, а научный; следовательно, даже если ГК назовет то или иное право вещным — это еще ничего не будет значить, кроме того, что таково мнение законодателя, т.е. лишь одно из множества мнений, которое может оказаться как верным, так и неверным. Вероятность последнего исхода даже выше, чем первого, поскольку законодатель не компетентен делать выводы, составляющие поле деятельности (прерогативу, компетенцию) ученых. "Попал" законодатель, "угадал", "повезло" ему с квалификацией (назвал вещное вещным, а не являющееся вещным — не вещным) — очень хорошо; не попал (не угадал, не повезло) — не беда, ибо право вещное от этого быть вещным не перестанет, а право, не являющееся вещным, в вещное не превратится. Здесь нам предоставляется возможность напомнить читателю еще одно замечание М. М. Агаркова о том, что для ученого необязательны теоретические конструкции ни законодателя, ни самих частных лиц (договаривающихся сторон), если вдруг им "...приходит в голову фантазия этим заниматься".

Следует сказать, что абсолютный характер вещных прав вообще предопределяет массу их разнообразных свойств, в том числе четыре (!) из уже рассмотренных (абсолютную защиту, индивидуализацию объекта, вхождение в законодательный numerus clausus вещных прав и определение их содержания в законе), а также и несколько других, пока еще не упомянутых. Таковы, например, свойство гласности вещных прав, т.е. доступности факта их существования и принадлежности определенному субъекту для всеобщего наблюдения и восприятия (сведения) и свойство следования вещных прав судьбе своего объекта (индивидуально определенной вещи); таково так же, как это будет показано ниже, даже ОГЛАВЛЕНИЕ вещных нрав.