Незащищенность собственности

Противоречивым и неоднозначным было у наших предков отношение к собственности: если на Западе собственность являлась условием независимости индивида, то наделение собственностью человека в отечественной экономике означало его "привязывание" к государству, преобладали отношения владения, поскольку все слои населения в той или иной форме были законодательно прикреплены к земле и слабо защищены от беспредела государя (или государства).

Незащищенность собственников и повторяющиеся перераспределения собственности в процессе смен политических режимов и запаздывающих модернизаций создавали возможность быстрого (но неправедного) обогащения. Подавленность индивида и отсутствие гражданского общества в условиях всевластия государства порождали и продолжают порождать произвол чиновников. Право экспроприации собственности, присвоенное государством (в том числе в лице чиновников или других структур власти), определяло высокие риски экономической деятельности и узкий горизонт планирования действий экономических агентов. Ненадежная защита прав собственности и заключенных контрактов, низкий уровень социального капитала, недоверие людей к государству, государства к людям, недоверие всех к бизнесу, неправильные и несправедливые реформы, породившие моральный кризис и массовые нарушения законов права и морали, а также неблагоприятный инвестиционный климат, откачка ресурсов, репатриация прибыли — вот неполная картина экономической составляющей современного менталитета россиян.

К перечисленному необходимо добавить наличие у большой части населения установок на социальное иждивенчество, патерналистское восприятие государственной власти, порожденные советской политической системой и ее представлений о социальной справедливости как равенстве во всем.

В России отдельный человек всегда был "винтиком" государственной машины, но при этом власть рассматривалась им как инстанция заботы, хранитель и гарант социального порядка, источник любого возможного блага. Командно-административная система имела вид работодателя-благодетеля и самодержца, не желающего понимать язык взаимных обязательств. Такое положение способствовало развитию морально-правового беспредела власти. Отсутствие институтов гражданского общества, способных контролировать власть, и правовая незащищенность граждан проявляются и сегодня в деятельности государственных чиновников, депутатов, полиции.

Никогда еще в своей истории Россия не переживала моральный кризис такого масштаба, как сейчас. Этот кризис может иметь позитивное значение, если мы сумеем честно обозначить его глубину, осмыслить причины и осуществить шаги по преодолению. Мы шли к нему постепенно, шаг за шагом теряя ценности и идеалы, которые придавали смысл жизни многих поколений людей. Именно по этой сфере в XX в. был нанесен самый жестокий удар.

Хотя социалистический идеал был формально близок "моральному духу" русского человека (в части идей справедливости, равенства и дружбы народов), попытки его практической реализации (породившие бесконтрольную власть номенклатуры) обернулись уничтожением фундамента нравственности (позитивные нравственные чувства были заменены лицемерной и ханжеской идеологией). Так было положено начало нравственному падению общества, приобретшему в наши дни обвальный характер.

Сегодня наши национальные идеалы подвергаются давлению чужих ценностей, имеющих иное происхождение и ОГЛАВЛЕНИЕ. Задача заключается в воспроизводстве элементов национального идеала как основы российской духовности и нравственности.

Нравственный долг

Важная черта российского менталитета связана с пониманием долга как нравственного служения государству. Ответ на вопрос: "Для чего ты живешь?" — в России всегда включал национальный, государственный интерес. Это значит, что индивид никогда полностью не отделял себя от социального целого, как на Западе, но его понимание долга не было столь конкретным, как на Востоке, предполагая способность личности к самостоятельному решению этого вопроса. Социалистическая нравственность широко эксплуатировала хорошо развитое у россиян чувство долга, в результате чего эта идея была идеологизирована и деформирована. Однако на подсознательном уровне глубинной национальной психологии она живет и составляет основу нашей социальности.

Не получая зарплаты, учителя продолжают учить детей, врачи — лечить больных, каждый — выполнять свой долг. Наше понимание долга остается иррациональным. Поэтому чувство долга более характерно для обыденного сознания, чем для интеллигенции, называющей себя элитой.

Экстремальные ситуации и жертвенность. Само понятие нормы у нас приобретает совсем иной смысл, нормальным является такое поведение, которое ближе к экстремальному, связанному с риском. Именно в экстремальной ситуации (гром не грянет — мужик не перекрестится) русский человек резко начинал соображать. Слишком часто в нашей истории требование героизма выступало в качестве нравственной нормы, составляя мобилизующий стержень единства власти и народа и доказывая в очередной раз иррациональность и того, и другого — иррациональность власти, требующей героизма, и иррациональность народа, принимающего собственную жертвенность в качестве нормы. Жертвенность как норма сохранялась и при коммунистах, и при демократах.

Отношение ко времени. Наше отношение ко времени иррационально. Запад максимально рационален, он привык считать часы и минуты, максимально использовать время. Восток пребывает вне времени, в застывшей вечности. Для православия (которое ввиду исторических и географических обстоятельств тесно сблизилось с Востоком) характерно культивирование атемпорального мистического опыта как элемента духовного восхождения к вечным ценностям, однако истинный смысл обретается в соединении времени и вечности, но это удел немногих избранных, и именно их усилия формировали высокую планку российской культуры.

Потребность в идеале

Возрождение моральной идеи предполагает возрождение нравственных чувств, идеалов и абсолютных ценностей. Как пишет Л. П. Карсавин, "русский человек не может существовать без абсолютного идеала... ради идеала он готов отказаться от всего, пожертвовать всем, усомнившись в идеале, он являет образец неслыханного скотоподобия или мифического равнодушия ко всему".