О неискоренимости войн из жизни народов

Всякая война сопряжена с диалектикой господства и подчинения, свободы и рабства, или, как говорил Фихте, господина и раба: подчиненный или раб не примиряется с своим положением и перестает предпринимать соответствующие усилия для свержения господства и достижения независимости и свободы. На протяжении всей истории каждая война, в ходе которой раб занимал место господина, создает новую историческую ситуацию, преодолевающую прежнюю ситуацию. Создавался некий замкнутый круг, из которого как будто нет реального выхода.

И действительно, существует ли такой выход, можно ли положить конец войне как феномену, неотъемлемому от самого человеческого существования? Мир, свободный от войн и кровавых конфликтов, был идеалом, проповедовавшимся лучшими умами человечества. Особенно настойчиво этот идеал отстаивали представители политического идеализма, основные установки которого были рассмотрены в гл. 23. Большую популярность такая позиция получила в Новое время по мере постепенного вызревания рыночной экономики и гражданско-правовых общественных отношений.

Уже на заре Нового времени возникли сакраментальные вопросы: что приносят с собой коммерция и свободная конкуренция – конфликт или сотрудничество, мир или войну? Что в большей степени обеспечивает процветание и богатство народов – война или мир?

Считается, что для меркантилистов ответом на этот вопрос была война, а для сторонников восходящего свободного рынка – мир. Такие ответы во многом определялись различием конкретных целей, преследовавшихся сторонниками двух доктрин: если меркантилисты стремились к обогащению государства, то сторонников свободного рынка заботили, прежде всего, благосостояние частных индивидов, рассматриваемое как главная предпосылка обогащения всего общества.

Как бы выводя за скобки формирование и дальнейшее развитие этих идей на протяжении всего Нового времени у представителей либеральной общественно-политической мысли ограничимся лишь несколькими примерами.

Так, И. Канг в своем "Проекте вечного мира", обнародованном в 1795 г., в частности утверждал, что распространение республиканской формы правления ознаменуется наступлением эры международного мира.

Вслед за Кантом многие теоретики либеральной традиции были убеждены в том, что глобальная демократизация будет способствовать установлению мирных международных отношений, создавая все более расширяющуюся зону мира. Так, представители манчестерской школы в XIX в., исходя из идеи экономического интереса, пришли к выводу, что свободная торговля сделает войну ненужной и нерациональной.

Один из основателей позитивизма О. Конт обосновывал мысль о том, что уже в его время войны стали анахронизмом. Война, подчеркивал Конт, была необходима в доиндустриальную эпоху для принуждения ленивых и склонных к анархии людей к груду, а также для создания больших государств. С наступлением индустриального общества, где богатство зависит не от завоеваний, а от научной организации труда, исчез военный класс, а с ним и причины воевать, главенство перешло к трудовой деятельности, трудовым ценностям. Поэтому, утверждал Конт, "наступила эпоха, когда серьезные и продолжительные войны должны полностью исчезнуть у лучшей части человечества"^[1].

Показательно, что довольно крупные авторы XX в. рассматривали Первую мировую войну как своего рода аберрацию. В несколько модифицированной форме повторяя мысль Λ. К. Сен-Симона об армии, например, Т. Веблен и Й. Шумпетер считали, что империализм является остатком феодализма, противоречащим духу индустриального общества. Вспомним в данной связи, что, вступая в Первую мировую войну на завершающей ее стадии, тогдашний президент США В. Вильсон провозгласил своей целью ни много ни мало как "спасение мира для демократии".

Предполагалось, что она будет последней войной, призванной положить конец всем войнам. Однако всего лишь через 20 лет после Версаля и известных "Четырнадцать пунктов" В. Вильсона вся планета стала ареной всемирной бойни, невиданной в истории человечества как по своим масштабам, так и по своей жестокости.

Когда 9 ноября 1989 г. пала Берлинская стена, многие уповали на то, что в Европе, да и в мире в целом, наступит, наконец, период гармонии и порядка. Сложилось убеждение, согласно которому тенденция к утверждению во все более растущем числе стран и регионов демократии в конечном итоге приведет к коренному изменению самой природы внутри- и внешнеполитических отношений во всемирном масштабе.

Главным же ее результатом, по мнению многих исследователей и наблюдателей, станет исчезновение войн из жизни человечества в силу формирования международной системы, основанной на фундаментальной идеологической, социальной и экономической трансформации современного мира на путях рыночной экономики и либеральной демократии. Появилось множество работ, лейтмотивом которых являлся тезис о том, что в современную эпоху по мере утверждения во всем мире западной демократической модели жизнеустройства войны становятся достоянием истории.

Однако было бы неразумно делать слишком обобщенные оптимистические выводы из западного опыта послевоенных десятилетий, хотя многое можно сказать о корреляции между демократией и миром. Нельзя забывать, что в доконфронтационный период западноевропейцы были сплочены прежде всего перед лицом грозного противника, угрожавшего, как им казалось, самому их существованию. Стабильность обеспечивалась в рамках двухполюсного миропорядка, где две сверхдержавы жестко диктовали и удерживали своих союзников от каких бы то ни было самостоятельных действий. К тому же одним из парадоксов послевоенного периода следует считать тот факт, что контроль над вооружениями был достигнут в относительно спокойной зоне конфронтации между Востоком и Западом, практически не затронув остальные регионы.

Верно, что взаимоотношения государств в современном мире нельзя представлять как гоббсовскую войну всех против всех. Нельзя также изображать дело таким образом, будто насилие или угроза применения насилия и сейчас постоянно неотвратимо витает над странами и народами. Но все же необходимо признать суровую реальность конфликтов и войн и их неискоренимости из жизни международного сообщества. Как справедливо отмечают сторонники политического реализма, конфликт может быть урегулирован, но не ликвидирован. В современных условиях можно не соглашаться с их тезисом, согласно которому мира как такового не может быть никогда, только перемирие, поскольку у побежденного всегда есть неистребимое стремление взять реванш.

Однако необходимо признать, что изменения, происшедшие в последние годы, в том числе переход целой группы стран на рельсы демократического развития, не уменьшили риска войн и вооруженных конфликтов.

Сама демократия (хотя она, возможно, самая справедливая форма правления) сопряжена с множеством издержек именно с точки зрения развязывания страстей, эмоций, враждебности и конфликтов. Гипотетическое господство демократии во всемирном масштабе способно стимулировать нестабильность и конфронтацию между различными странами. Более того, при определенных условиях народ может стать не меньшим, а порой значительно большим, чем единоличный диктатор, тираном.

Предоставив народу panem et circenses, т.е. хлеба и зрелищ, римские императоры завоевали почти всю известную в тот период ойкумену. Разного рода посулами А. Гитлер принудил немецкий народ избрать его канцлером Веймарской республики. Неожиданное впадение немецкого народа в "неслыханное варварство" С. Л. Франк рассматривал как "проявление духовного заболевания всего европейского человечества"^[2].

Было бы опрометчиво утверждать, что нынешние демократии застрахованы от подобной болезни. Охваченная звездной болезнью, Америка претендует на роль единоличного арбитра в вопросах как демократии, так и сохранения мира во всем мире. Мечтая о некоем монополярном мире, где она будет единолично доминировать, Америка предлагает себя в качестве "хранителя (или спасителя) мира для демократии". При этом, как показывают действия США в отношении отдельных стран (например, Ирака), разного рода интриги, тайные операции и войны отнюдь не выбрасываются из арсенала демократии.

Нельзя забывать, что демократия развязывает у масс страсти, которые столь часто служили причиной кровавых конфликтов. Парадоксальным образом одновременно с увеличением числа стран, вставших на путь демократического развития, возросло также число стран, где вспыхнули гражданские войны.

Способствовав расширению демократии, мировые процессы последнего времени одновременно сдетонировали внутриполитическую нестабильность в целом ряде стран и регионов. Со всей очевидностью обнаружилось, что увеличение числа стран с демократическими режимами не всегда и не обязательно ведет к утверждению демократических принципов в отношениях между государствами.

Зачастую поставленные в соответствующие условия или руководимые высшими, на их взгляд, побуждениями, будь то божественными или дьявольскими, люди способны пренебречь любыми этическими, материальными или рациональными соображениями, чтобы реализовать то, что они считают выше всех этих соображений.

Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что, вопреки риторике в духе миролюбия и постконфронтационного подхода к мировым делам, народы и государства в принципе не отказались от традиционного видения путей, форм и средств обеспечения национальной и международной безопасности. В этом плане война и другие насильственные формы разрешения споров и конфликтов отнюдь не потеряли роль средств достижения политических целей.

Более того, с величайшим сожалением приходится констатировать, что ядерное оружие отнюдь не отменило возможность невозможного, поскольку, как показывает исторический опыт, человек и человеческие сообщество часто действовали вопреки очевидному.

Как бы то ни было военная сила и силовые методы в обозримой перспективе останутся важнейшим фактором международных отношений. Поэтому нельзя сказать, что ядерное оружие вообще не пригодно для решения политических проблем. Сохраняется в частности их политическая значимость как очевидных показателей мощи государства.

В течение всей истории человечества, во всяком случае вплоть до недавнего времени, господствовал постулат политического реализма, согласно которому мир есть временное состояние, его никак нельзя исключить из отношений между государствами, поскольку проигравшая в войне сторона никогда не примирится со статусом подчиненной и всегда будет стремиться к реваншу. Мир всякий раз оказывался перемирием, которое неизменно нарушалось как только какая-либо из сторон чувствовала возможность изменения существующего положения вещей в свою пользу. Поэтому конфликты и войны в мировом сообществе могут быть урегулированы, но не могут быть ликвидированы.