Начало творческого пути

В восприятии современников и людей последующих поколений Толстой был живым воплощением гениальности, но мы знаем: всему, чего добивается гений, он обязан только самому себе. В связи с этим нам нужно обратиться к фактам духовной биографии писателя, а следовательно, к его дневнику, с которым он никогда не расставался и который был стенограммой его души. В 1844 г. Толстой отправляется в Казанский университет, в то время один из лучших университетов России, и сначала поступает на факультет восточных языков, а затем переходит на юридический факультет. Дневник, который он начал подробно вести в студенческие годы, сыграл громадную роль в формировании, как говорят в таких случаях психологи, ранней писательской направленности Толстого и выполнял несколько функций.

Во-первых, это была функция самовоспитания или, по словам писателя, самосовершенствования. Молодой Толстой ставил перед собой одну за другой нелегкие задачи и тщательно следил за их выполнением. Однако поскольку он сделал себя объектом самых пристальных наблюдений, эта нравственная работа, работа "для себя" становилась работой "для других", для будущих читателей, ведь писатель постепенно вырабатывал способность психологического анализа, умение постигать тончайшие движения души. "Чем глубже самого себя зачерпнешь, – говорил он позднее, – тем лучше для читателей".

Во-вторых, дневник становился для автора своеобразной кладовой памяти. Толстой неутомимо вносил в него все новые и новые наблюдения и нередко затем, по его словам, "грабил" дневник и записные книжки, работая над тем или иным произведением. С. Цвейг в книге "Великая жизнь" говорит о бесконечно точной памяти Толстого и добавляет при этом: "Ничто не стирается в ней твердым напильником лет". Однако напрасно Цвейг добавляет эту подробность: именно стирается и очень часто и быстро стирается. Непосредственные наблюдения, несущие в себе множество тончайших оттенков, обертонов смысла, эмоциональных красок, тускнеют, лишаются вскоре своей выразительности, яркости. Даже хорошо тренированная память оказывается бессильной перед временем.

Дневник Толстого схватывал драгоценные мгновения жизни и фиксировал их по горячим следам событий. Достаточно привести два примера. Князь Андрей Болконский, почитатель Монтескье, как он говорит о себе, вступает в спор с Μ. М. Сперанским по поводу одного из основных положений "Духа законов" и утверждает, что мысль, изложенная в этом сочинении, свидетельствующая о том, что основание монархии есть честь, кажется ему "несомненной". Но ведь это дневниковая запись Толстого еще молодых студенческих лет, оставленная в его дневнике 1847 г.: "Montesquieu признавал только одну честь основанием (principe) монархического правления..." Или, прочитав статью критика Дружинина, Толстой замечает в дневнике 1856 г.: "Его слабость, что он никогда не усумнится – не вздор ли это все". Однако вспомним, как тот же князь Андрей, наблюдая за Сперанским, делает для себя вывод: "Видно было, что никогда Сперанскому не могла прийти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя все-таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли все то, что я думаю, и все то, во что я верю". Читатель и не предполагает, сколько годами накапливаемых наблюдений приходилось автору порой вложить в какую-нибудь короткую фразу его творения, реплику, "мимолетную" деталь.

В-третьих, на страницах дневника появляются первые попытки осуществления уже самих художественных замыслов. Толстой стал печататься рано (повесть "Детство" была опубликована в 1852 г., когда писателю было 24 года), но еще раньше начал писать. В этом секрет успеха его литературного дебюта, когда перед читателями вдруг появился уже вполне сложившийся писатель со своим "почерком", своими приемами, никогда прежде не существовавшими в русской литературе.

Наконец, в-четвертых, с дневниковых записей стала вырабатываться оригинальная система эстетических представлений Толстого, стремившегося к тому, чтобы открыть перед читателем возможность с наибольшей интенсивностью, эмоциональностью использовать свой жизненный опыт, дорисовывая картину, которую ему показывает художник, так, как ему подсказывает сто чувство правдивого. Он создавал свои гениальные произведения не только благодаря интуиции и художественному дару, но и потому, что отдавал себе отчет в истинных законах искусства, законах творчества и читательского восприятия. Один из героев повести Бальзака "Неведомый шедевр" говорит: "Художник должен рассуждать только с кистью в руках!" Толстой так и делал: он рассуждал об искусстве, творя шедевры.

Необычно начался и творческий путь Толстого. В 1851 г. он уехал на Кавказ в действующую армию. Вскоре он станет офицером-артиллеристом легкой полевой батареи и постоянно будет находиться на грани жизни и смерти, и только счастливые случайности сохранят для русской и мировой литературы гениального писателя. Толстой по крайней мере несколько раз, по его же собственным признаниям, должен был погибнуть, но остался жив. Понятно появление потрясающих, поистине толстовской силы многочисленных сцен драматического ухода человека из жизни. Чтобы описать эти десятки смертей, автор должен был сотни раз пережить собственную смерть в "потрясенной душе", как проницательно заметил С. Цвейг.