Мотив судьбы и смерти

Одним из наиболее выразительных мотивов всей человеческой культуры является мотив судьбы и смерти. Как отмечал П. Тиллих, создавший оригинальную "теологию культуры", именно посредством судьбы и смерти небытие угрожает нашему онтическому (т.е. проистекающему из самого факта нашего бытия) самоутверждению. Тревога судьбы и смерти – наиболее основополагающая, наиболее универсальная и неотвратимая. Любые попытки доказать ее несостоятельность бесполезны. Даже если бы так называемые доказательства "бессмертия души" обладали доказательной силой (которой они на самом деле не обладают), то на уровне существования они все равно были бы неубедительны, ибо на этом уровне каждый осознает всю полноту утраты себя, которую предполагает биологическое умирание^[1].

"Судьба – это царство случайности... иррациональность, непроницаемый мрак судьбы превращают судьбу в источник тревоги"^[2]. За судьбой скрывается абсолютная угроза смерти и относительная угроза судьбы. Небытие угрожает человеку и его целостности, поэтому оно угрожает его духовному самоутверждению так же, как и самоутверждению оптическому. Не случайно тема судьбы и смерти, пронизывающая всю человеческую культуру – от самых ранних ее этапов до сегодняшнего дня, – получила яркое и разветвленное символическое звучание^[3].

Представления о жизни и смерти в любой культуре обусловлены системами миропонимания и выражены в ритуалах и обрядах. Их целью является сохранение равновесия и обеспечение взаимодействия с Природой. В традиционном сознании момент смерти рассматривается не как прекращение существования, а как переход в другое состояние. Это выражено в легендах, мифах, сказках почти всех народов мира, где смерть лишь меняла состояние человека. Так, у ряда африканских народов смерть считалась следствием колдовства, черной магии^[4]. Обряды, совершавшиеся но смерти человека, имели целью обнаружение колдуна, наславшего смерть, с тем чтобы его обезвредить. У племен, придерживающихся традиционных верований йоруба, во время похорон произносилась молитва: "Скорее возродись в нашей семье", так как считалось, что субстанция человека, бывшая вне физического тела, должна воплотиться в новорожденном. И малышам давались имена Бабатунде ("Отец придет снова") и Йетунде ("Мать придет снова").

Ритуал смерти, который имеет специфические черты у разных народов, зависящие от представлений о загробной жизни, всегда считался особенно священным, а правила погребения выполнялись неукоснительно. Архетип смерти, выраженный, в частности, в символической форме погребения умершего в чрево Матери-земли – это влечение к возвращению тела в первоначальное химическое состояние, в материнское чрево; стремление растворить индивидуальность в океане "коллективного бессознательного". Символика мандалы и означает возвращение к всеохватывающей целостности материнского чрева. Кстати, в эпоху неолита труп захоранивался в том же положении, какое имеет плод в материнском чреве.

Подобным образом ритуализировался и весь жизненный цикл человека: рождение, крещение, наречение именем, вступление в разряд взрослых членов общества (инициация), брак. И хотя сегодня многие смыслы ритуальных действий знают только специалисты-этнографы и ряд обрядов потерял актуальность (как, например, инициация), мы по-прежнему стараемся следовать ритуалам, ставшим неотъемлемой частью культуры. Тем самым включается механизм традиции, который играет компенсаторную функцию в ситуации интенсивных социокультурных изменений конца XX – начала XXI в.