Модель пятая, Э. А. Орловой

Обоснованная и логически стройная морфологическая модель культуры предложена Э. А. Орловой^[1]. Такая модель позволяет выявить соотношение универсальных и специфичных характеристик в строении определенной культуры.

В структуре культуры выделяются две области: обыденной, или повседневной, и специализированной культуры (рис. 4.4). В свою очередь, в специализированной деятельности можно выделить три функциональных блока:

1) культурные аспекты социальной организации (хозяйственная, политическая, правовая культура);

2) социально значимое знание (религиозная, художественная, философская, научная культура);

3) каналы трансляции социально значимого опыта (образование, просвещение, массовая коммуникация).

В обыденной культуре выделены аналоги специализированной деятельности. Так, организационному блоку соответствует домашнее хозяйство, межличностные отношения, мораль (нравственность); познавательному блоку – суеверия, обыденная эстетика, "народная мудрость", практическое знание; трансляционному болку – передача культурного опыта посредством игры, слухов, бесед, советов и т.п.

Обыденную культуру человек осваивает в среде его повседневного общения (семья, друзья, одноклассники, соседи и т.п.) через образцы деятельности, поведения, оценивания, обычаи и нравы, а также через средства массовой коммуникации. Ценность модели Э. А. Орловой как раз в том и состоит, что она включает и фиксирует область обыденной (повседневной) культуры. Это довольно поздно вычленяющаяся сфера коллективной жизни и соответственно поздно образующаяся в языке область значений.

Рис. 4.4. Структура культуры. Критерий: характер деятельности

В толковом словаре В. И. Даля, по преимуществу ориентированном на более традиционную лексику и семантику, слов "повседневность" и "обыденность" нет, а "быт" понимается исключительно как традиционный (народный, национальный, сословный) уклад коллективного существования. Выделенное по смыслу понятие повседневности появляется в Европе с переходом к современному, или модерному, обществу, а в орбиту исследовательского интереса оно приходит относительно недавно, несколько десятилетий назад.

До периода научного осмысления понятие повседневного формировалось через ценностное противопоставление. На другом конце шкалы находилась область аристократического (высокого), официального (государственного), институционализированного, праздничного и т.п. Повседневное же соответственно представлялось как пространство внеиерархического поведения, где акцент делается на отношениях взаимности и доверия, в основе которых – не власть, а влияние, авторитет.

Повседневное, однако, не исчерпывается и не ограничено рамками малых институтов, неформальных отношений семьи, дружбы, соседства, хотя и связано с ними; это полноценная сфера жизни и деятельности социально зрелого индивида, любого и каждого человека. Пространство повседневного формируется как продукт дифференциации различных сфер социальной жизни, как план коллективного существования и воображения, где конфликты и тяготы социальной дифференциации по возможности опосредуются, так как обыденная жизнь включает в себя (в отличие от официальной) систему рекреации, восстановления физических и психических сил человека. Но поскольку она существует в общей системе культуры, повседневная сфера отражает социальную дифференциацию в формах социально-престижного поведения, демонстративно-символического потребления и т.п. Отличают ее от профессиональной сферы, для которой характерна преобразовательная активность, возведенная в ценность современной цивилизацией, поведенческие, приспособительные, адаптивные ориентации. Иными словами, деятельность, осуществляемая человеком за пределами повседневности, и жизнь обыденная имеют в своей основе разные формы освоения мира – преобразовательную и адаптивную.

Последнее означает, что повседневность находится не в оппозиции к профессиональному (низкое – высокое, поверхностное – глубинное), а в дополнении к нему, т.е. традиционная трактовка повседневности как неважного, второстепенного в структуре культуры неправомерна. Отметим, что в массовом сознании эта установка еще сохраняется, хотя и постепенно вытесняется усилением внимания массы людей (а нс только аристократии, как это было в прошлом) к обустройству обыденной жизни. Это сопровождается появлением целой индустрии дизайна, удовлетворяющего самые разные потребности людей – от упрощенных, рационализированных полуфабрикатов IKEA до изысканных авторских разработок.

Австрийский философ и социолог А. Шюц, имя которого мы уже упоминали в связи с процессами типологизации культуры, рассматривая структуру повседневного мышления, подчеркивал, что мир повседневной жизни "существовал до нашего рождения, переживался и интерпретировался нашими предшественниками как мир организованный".

Перед нами он [мир повседневной жизни] предстает в нашем собственном переживании и интерпретации. Но любая интерпретация мира основана на предыдущем знакомстве с ним – нашем лично или передаваемом нам родителями и учителями. Этот опыт в форме "наличного знания" (knowledge at hand) выступает как схема, с которой мы соотносим все наши восприятия и переживания.

Такой опыт включает в себя представление о том, что мир, в котором мы живем, – это мир объектов с более или менее определенными качествами. Среди этих объектов мы движемся, испытываем их сопротивление и можем на них воздействовать. Но ни один из них не воспринимается нами как изолированный, поскольку изначально связан с предшествующим опытом. Это и есть запас наличного знания, которое до поры до времени воспринимается как нечто само собой разумеющееся, хотя в любой момент оно может быть поставлено под сомнение.

Несомненное предшествующее знание с самого начала дано нам как типичное, а это означает, что оно несет в себе открытый горизонт похожих будущих переживаний. Внешний мир, например, мы не воспринимаем как совокупность индивидуальных уникальных объектов, рассеянных в пространстве и времени. Мы видим горы, деревья, животных, людей. Я, может быть, никогда раньше не видел ирландского сеттера, но стоит мне на него взглянуть, и я знаю, что это – животное, точнее говоря, собака. В нем все знакомые черты и типичное поведение собаки, а не кошки, например. Можно, конечно, спросить: "Какой она породы?"

Это означает, что отличие этой определенной собаки от всех других, мне известных, возникает и проблематизируется только благодаря сходству с несомненной типичной собакой, существующей в моем представлении.

Говоря на специфическом языке Гуссерля... черты, выступающие в действительном восприятии объекта, апперцептивно переносятся на любой другой сходный объект, воспринимаемый лишь в его типичности. Действительный опыт подтверждает или не подтверждает мои ожидания типических соответствий. В случае подтверждения ОГЛАВЛЕНИЕ типа обогащается; при этом тип разбивается на подтипы. С другой стороны, конкретный реальный объект обнаруживает свои индивидуальные характеристики, выступающие тем не менее в форме типичности.

Теперь – и это особенно важно – я могу считать этот, в его типичности воспринятый объект представителем общего типа, могу позволить себе сформулировать понятие типа, но мне совсем не нужно думать о конкретной собаке как о представителе общего понятия "собака". В принципе, мой ирландский сеттер Ровер обнаруживает все характеристики, относящиеся, согласно моему предшествующему опыту, к типу собаки. Однако то общее, что он имеет с другими собаками, мне совсем не интересно. Для меня он Ровер – друг и компаньон; в этом его отличие от прочих ирландских сеттеров, с которыми его роднят определенные типичные характеристики внешности и поведения... Я не склонен видеть в Ровере млекопитающее, животное, объект внешнего мира, хотя и знаю, что всем этим он также является.

Таким образом, в естественной установке повседневной жизни нас занимают лишь некоторые объекты, находящиеся в соотношении с другими, ранее воспринятыми, образующими поле самоочевидного, не подвергающегося сомнению опыта. Результат избирательной активности нашего сознания – выделение индивидуальных и типических характеристик объектов. Вообще говоря, нам интересны лишь некоторые аспекты каждого особенного типизированного объекта.

Schutz A. Common-Sense and Scientific Interpretation of Human Action // Collected, Papers. V. 1. The Problem of Social Reality. The Hague, 1962. P. 7-26.

Повседневное восприятие биографически детерминировано, оно имеет свою историю: весь предшествующий опыт систематизируется в привычных формах наличного запаса знаний. Поэтому повседневное восприятие уникально, дано этому человеку и никому другому. Оно имеет огромное значение для человека, так как задает определенные возможности будущей практической или теоретической деятельности. Кстати, именно поэтому так интересна "жизнь замечательных людей", биографии великих, которые дают возможность заглянуть в их повседневную жизнь как "лабораторию" выдающихся достижений.

Каждый взрослый человек включен одновременно в профессиональную деятельность и в обыденную, повседневную жизнь, он является носителем и той, и другой культуры, и можно проследить взаимосвязь между этими сферами па уровне личности, выделить факторы, влияющие на изменение тех или иных знаний, навыков и норм. В ряде случаев у человека могут возникать напряжения, связанные с рассогласованностью, разбалансировкой этих двух сфер. Следует заметить, что и на уровне культуры в целом возникают такого рода напряжения, и тогда мы фиксируем ситуацию культурного конфликта в системе межкультурной коммуникации. Напряжения и конфликты могут возникать как "по горизонтали", например, между правовой культурой и моралью обыденной жизни, так и "по вертикали", например, между экономической и правовой культурами.

Современные коммуникативные каналы, посредством которых происходит обмен продуктами культуры, выступают как механизмы распространения продуктов культуры. Техническая цивилизация принципиально изменила средства, способы, каналы и технологии передачи культурной информации, влияющие на объемы и скорость этой передачи. Произошла глобализация информационных процессов, практически сиявшая вопрос о государственных, политических и иных границах. В новом информационном пространстве выживает только то, что массово востребовано, а таким свойством обладают стандартизованные, унифицированные продукты массовой культуры, потребителем которой и является человек-масса (X. Ортега-и-Гассет). Это и обусловливает отбор продукции культуры, осуществляемый профессионалами средств массовой коммуникации, который определяется в основном двумя обстоятельствами. Во-первых, их собственной культурой и специальностью (продюсеры, музыканты, литераторы, ученые – каждая категория действует в своей области). Во-вторых, выбором такой тематики, которая легко встраивалась бы в формат СМИ, а ее отличает минимум информации, легкость изложения и легкость для понимания.

Становится понятно, почему в коммуникативных каналах так мало важнейших научных и технических проблем современного мира, почему политическая информация ограничивается, как правила, фактами, но чрезвычайно редко сопровождается серьезной аналитикой и почему такое засилье разнообразных ток-шоу. Чтобы представить музыку Г. Малера, А. Шнитке или теорию торсионных полей широкому кругу радиослушателей и телезрителей, продюсер, журналист должны сначала сами преодолеть трудности доступа к этим сложным явлениям, представляющим несомненную ценность для современной культуры. Преодолеть трудности освоения, понимания – в этом, возможно, одна из основных причин, объясняющих, почему средства массовой коммуникации не отвечают своему информационному назначению. Лишь малая часть программ претендует на решение задачи сделать доступным большее или меньшее число важных вещей – весьма неполно, сознательно обращаясь лишь к некоторой части слушателей, которая, как предполагается, имеет высокий уровень образования и, следовательно, способна в принципе заинтересоваться сообщением и понять его. Таким образом, эти программы рассчитывают на активное сотрудничество получателей сообщений, на их внимание и интеллект.

Особое место в современной структуре коммуникации занимает Интернет с его сетевой организацией коммуникативного пространства (М. Кастельс). Несмотря на то что Интернет имеет своеобразные характеристики, позволяющие многим исследователям диагностировать возникновение нового типа культуры (мы остановимся на этом в гл. 12), точкой отсчета которой и выступает интернет-коммуникация, в данном контексте он также группируется в трансляционный блок, поскольку имеет и эту функцию в своей структуре.

Недостатки СМИ, описанные выше, в определенной мере компенсируются в системе образования, задача которого – дать не фрагментарное, а системное знание. Однако надо понимать, что численность потребительской аудитории у этих двух каналов коммуникации несоизмерима.

Каждая из описанных моделей как бы высвечивает определенную конфигурацию культуры. В то же время, когда возникает необходимость исследовать и полно описать тот или иной ее аспект, целесообразно использовать все имеющиеся модели, исходя из принципа дополнительности, так как в случае абсолютизации одного из подходов ускользают некоторые существенные для понимания культурных процессов аспекты, особенности, смыслы.