Мистика

Мистическая духовная традиция – древний и ценнейший пласт культуры. Невозможно представить себе изначальное восхождение к знанию без тайноведения, античную культуру – без мистерий, Средневековье – без гностической эзотерики. Мистика – исторически древний и разноликий феномен. Она вплетена в ткань человеческой культуры, не отторжима от нес. Но эта традиция вовсе не является архаической, прошлой. Она сопровождает историю человеческого рода от истоков до наших дней.

Однако мистический ареал культуры изучен слабо. Несмотря на усилия таких мыслителей, как Я. Бёме (1575–1624), Э. Сведенборг (1688–1772), Р. Штейнер (1861 – 1925), философские интуиции Н. А. Бердяева, У. Джеймса, В. С. Соловьева, многие грани этой традиции остаются неизведанными. В соответствии с господствующей на Западе традицией более основательно осваивается рациональный опыт. Что касается практики иррационального, то она исследуется недостаточно, хотя потребность в феноменологии мистической зоны культуры осознается в европейской культуре все острее и острее.

Как можно определить мистическую духовную традицию? Прежде всего, важно отметить, что ее порождает, на чем, вообще говоря, она основана. В европейской философии укоренен взгляд, согласно которому религия и особенно мистика недоступны рациональному познанию. Вот почему в западной культуре нет признанных определений мистики, острого анализа ее разнохарактерных проявлений. Мистика нередко вообще противопоставляется науке и философии как нечто, не имеющее прочных корней и исторической перспективы.

Европейские исследователи часто проводили различие между философией и мистикой. Если философия при этом рассматривалась как универсальное всеохватное сознание, то мистика нередко воспринималась как сугубо индивидуальное, хотя и распространенное, переживание. Подчеркивалось, что философия в отличии от мистики располагает огромным интеллектуальным потенциалом, ментальной изощренностью. Мистика же вообще не апеллирует к разуму, поскольку имеет дело с обнаружениями чувственного мира. Мистицизм же, т.е. истолкование мистики, хотя и обращается к рассудочной форме, отнюдь не выступает во всеоружии интеллекта.

В европейской культурной традиции философия нередко трактовалась как целостное и всестороннее благоприобретение человечества, как некая высшая форма сознания. Мистика же воспринималась как партикулярный духовный феномен, имеющий крайне узкую сферу бытования. Соответственно за философией признавалось будущее. Ее протагонисту сулили исчезновение в результате развертывания неисчерпаемого потенциала разума.

Разумеется, такое противопоставление философии и мистики прослеживается в европейской культуре не всегда. Средневековье было временем возрождения античной мистики, что, разумеется, сказывалось и на оценке данного феномена. В период романтизма конца XVIII – начала XIX в. мистический опыт оценивался как ценнейшее достояние. Русские религиозные мыслители XIX и начала XX в. признавали за мистикой высокий духовный статус.

В рассуждениях русских философов мистика – отнюдь не свод наивных иллюзий, слепых верований, помутнений души. Это древняя и глубокая духовная традиция. Рассматривая культуру как совокупный духовный опыт человечества, русские мыслители видели в этой сокровищнице достояние, восходящее к специфически человеческому. Без труда они различали в культуре разных эпох просветление разума и чудо, знание и веру, прагматизм и романтику, рассудочность и интуицию, упорядоченность духа и экстаз, аскетизм и чувственность.

Люди верят в существование иных миров, истово собирают сведения о гуманоидах и супербогах из космических цивилизаций. В мистических трактатах они пытаются отыскать древнее утраченное знание, в мантре – возможность слиться с духом. Кое-кто боится всесильного дурного глаза. Многие надеются на внезапное и исступленное богообщение. Кому-то ужасно хочется набросить на себя желтое сари и поставить чудодейственную точку на переносице.

Что же такое мистика? Слово "мистический" часто употребляется в смысле, тождественном по существу со словом "религиозный". Между тем между мистикой и религией существует различие, которое в культурологическом смысле можно считать принципиальным. Осознать это несовпадение двух феноменов можно, судя по всему, если попытаться описать состояние человека, захваченного религиозным или мистическим опытом.

Написанная в начале XX в. книга известного американского философа Джеймса "Многообразие религиозного опыта"^[1] претендует на всепроникающее постижение феномена религии. По существу, это своеобразная энциклопедия мистических переживаний, свод исповедей святых и пророков, размышление над интуитивными прозрениями, к которым автор относится с предельным вниманием и исследовательской пытливостью.

У. Джеймс отвергает бесстрастное, умозрительное, чисто интеллектуальное истолкование религии. Он видит в ней живое, трепетное чувство, невыразимые и многочисленные роптания души и вместе с тем хочет понять, как соотносится религия с самой жизнью, с ее практическими установками.

Столетие только начинается. Философы все еще говорят о неостанавливаемом процессе секуляризации. Едва ли не все крупные ученые предшествующего века, кроме русских философов, убеждены, что наука вытеснит религию. Рождается утилитарное позитивистское миропознание. Религиозный ренессанс кажется немыслимым. В моде рационализм, высокомерно претендующий на разгадку всех секретов бытия. На этом рассудочном фоне Джеймс пытается обмирщить философию, т.е. приблизить ее к глубинным, сокровенным переживаниям конкретного человека, святого или грешника.

С этой точки зрения основные идеи автора кажутся подчас пророческими, по крайней мере, значительно опережавшими время. У. Джеймс еще ничего не знает о двух мистических волнах, которые захлестнут мир в грядущем столетии. Раскрывая психологические предпосылки религии, Джеймс упоминает психоанализ. Однако это учение к тому времени еще не выявило свой богатейший потенциал. Автор описывает огромный материк сублиминального сознания, иначе говоря, подсознательного. Но Джеймс еще далек от того, чтобы вооружиться психоаналитическим методом. Он высказывает догадку, что подсознательное, поскольку оно не проникает в сознание, предстает перед индивидом как нечто, извне олицетворенное. Это, вообще говоря, только подходы к психоанализу.

Зато Джеймс ясно формулирует гипотезу, согласно которой разумное сознание – лишь одна из форм освоения мира. Несомненно, существуют и другие способы мироощущения. Они отделены от интеллекта тонкой перегородкой. Сегодня мы называем эти иные, "готовые и определенные формы духовной жизни" измененными типами сознания, т.е. мистикой. Без них, по мнению Джеймса, представление о мире не может быть законченным.

Более того, Джеймс показывает, что нельзя непогрешимо судить о других реальностях бытия только с позиции разума.

Итак, дистанция между Джеймсом и современным уровнем знания – почти столетие. Но было бы неосмотрительно, зная о новых исследовательских подходах и открытиях, полагать, будто этот автор интересен только историкам философии. Парадокс, но за эти десятилетия никто из ученых не представил более основательной феноменологии мистики. Затрагивая интимные стороны человеческого духовного опыта, Джеймс ведет нас по закоулкам духа.