Миропроект

Л. Бинсвангер ввел понятие "миропроект". Этот термин вбирает в себя не только текущую жизнь, но главное — ее устремленность в будущее. Одновременно данное понятие раскрывает и тот способ, каким сущее доступно дазайн. С помощью данного понятия вопрос "что?" переводится в вопрос "как?". В миропроекте обнаруживается трансценденция не только как собственно проект мира, но проект самого себя. Только на этих началах можно проникнуть в мир душевнобольных.

Люди издавна накапливали духовный опыт — опыт встречи с неземным, запредельным. Многие ученые и специалисты осознали глубокую пропасть, которая отделяет современную психологию от великих древних или восточных духовных традиций, таких как различные формы йоги, кашмирский шиваизм, тибетская ваджраяна, дзен-буддизм, даосизм, суфизм, алхимия. Накопленное в этих системах за века и даже за тысячелетия богатство глубинного знания о человеческой душе и сознании не получило адекватного признания в западной науке и философии, не воспринималось ею и недостаточно изучалось.

У современных изысканий в области духовного есть исторические предшественники в древней индийской и китайской духовной философии, в работах немецкого философа и математика Готфрида Лейбница. Новые интуитивные прозрения затрагивают такие фундаментальные проблемы, как упорядочивающие и организующие принципы реальности и центральной нервной системы, распределение информации в Космосе и мозге, природа памяти и механизмы восприятия, взаимоотношения частей и целого. Чтобы понять это древнейшее различие части и целого, можно обратиться к поэтическому ожерелью ведического бога Индры. В "Аватамсака-сутре" записано: "В небесах Индры есть, говорят, нить жемчуга, подобранная так, что если глянешь на одну жемчужину, то увидишь все остальные отраженные в ней. И точно так же каждая вещь в мире не есть просто сама по себе, а заключает в себе все другие вещи и на самом деле есть все остальное". Поэт Чарльз Элиот, цитируя этот отрывок, добавляет: "В каждой частице пыли присутствует бесчисленное множество Будд".

Сходный образ древнекитайской традиции можно найти в буддистской школе хуаянь. В ней выражен холистический (целостный) взгляд на Вселенную, воплощающий одно из наиболее глубоких прозрений, когда-либо достигнутых человеческим разумом. Императрица Ву, которая оказалась не в состоянии одолеть сложности хуаяньской литературы, попросила Фа Цанга, одного из основателей школы, дать ей практическую и простую демонстрацию космической взаимозависимости. Фа Цанг сначала подвесил горящий светильник к потолку комнаты, уставленной зеркалами, чтобы показать отношение Единого ко многому. Затем он поместил в центре комнаты маленький кристалл и, показав, что все окружающее отражается в нем, проиллюстрировал, как в Предельной Реальности бесконечно малое содержит бесконечно большое, а бесконечно большое — бесконечно малое. Проделав все это, Фа Цанг заметил, что, к сожалению, эта статичная модель неспособна отразить вековечное, многомерное движение во Вселенной и беспрепятственное взаимное проникновение Времени и Вечности, а также прошлого, настоящего и будущего.

Драгоценное трансцендентное чувство в наши дни во многом утрачено. Заколдованные повседневностью, люди с недоверием относятся к тому, что находится за пределами обжитой реальности. В философии тоже нередко ставится под сомнение даже самое выражение "иная реальность". Сартр склонен считать это сочетание бессмысленным. Ведь, по его словам, всякая реальность должна быть иной по отношению к чему-то1. Разумеется, соотнесенность с иным — фундаментальная характеристика бытия всякого рода. Нечто есть лишь по отношению к иному. Быть — значит отличаться, быть отличным от чего-то. Это прояснил Платон в "Пармениде" и "Софисте".

Помышление об иной реальности не является свидетельством умственного расстройства. Напротив, оно в большей степени выражает специфически человеческое, нежели укорененность человека в земном бытии. Мистика — неотторжимый пласт человеческой культуры. Невозможно представить себе изначальное восхождение к знанию без тайноведения, античную культуру — без мистерий, Средневековье — без гностической эзотерики. Мистика — исторически древний и разноликий феномен. Она вплетена в ткань человеческой культуры, неотделима от нее. Но эта традиция вовсе не является архаической, прошлой. Она сопровождает историю человеческого рода от истоков до наших дней. В рассуждениях русских философов мистика — отнюдь не свод наивных иллюзий, слепых верований, помутнений души. Это древняя и глубокая духовная традиция. Рассматривая культуру как совокупный духовный опыт человечества, они видели в этой сокровищнице достояние, восходящее к специфически человеческому. Без труда они различали в культуре разных эпох просветление разума и чудо, знание и веру, прагматизм и романтику, рассудочность и интуицию, упорядоченность духа и экстаз, аскетизм и чувственность...

Люди верят в существование иных миров. Истово собирают сведения о гуманоидах и супербогах из космических цивилизаций. В мистических трактатах они пытаются отыскать древнее утраченное знание, в мантре — возможность слиться с Духом. Кое-кто побаивается всесильного дурного глаза. Многие надеются на внезапное и исступленное богообщение. Кому-то ужасно хочется набросить на себя желтое сари и поставить чудодейственную точку на переносице.

Что же такое мистика? Слово "мистический" часто употребляется в смысле, тождественном по существу со словом "религиозный". Между тем между мистикой и религией существует различие, которое в культурологическом смысле можно считать принципиальным. Осознать это несовпадение двух феноменов можно, судя по всему, если попытаться описать состояние человека, захваченного религиозным или мистическим опытом.

Бинсвангер считал, что психиатры обычно стараются сосредоточить свое внимание на отклонениях в поведении душевнобольных. Между тем экзистенциальный психоанализ именно в этих отступлениях от привычных норм усматривает не отход от общепринятого поведения, а возможность узрения уникального миропроекта. Это открытие Бинсвангер оценивает весьма высоко. Никакие клинические подробности, взятые сами по себе, изолированно, не приближают ни к диагнозу, ни к избавлению от невроза. Простая регистрация фактов в экзистенциальном психоанализе не приближает к целостному охвату душевного мира пациентов.

Но вот в чем парадокс. Многие экзистенциальные аналитики жалуются на то, что особой уникальности в пациентах они и не обнаруживают. Напротив, проступают обыденные подробности, стереотипные реакции, сходные поведенческие образцы. Пациенты далеки от того, чтобы выразить собственную уникальность, экземплярность, непохожесть на других. Этот феномен Бинсвангер называет экзистенциальной слабостью. Дело вовсе не в том, что данные пациенты, по определению, лишены своей индивидуальности. Нет, они просто блокируют в себе нужные интенции. Сами развенчивают фундаментальные основы своего существования. Собственное бытие они делегируют внешним силам, лидерам, руководителям, государству, секте, традиции, кому угодно.

Такую подверженность внешним авторитетам Бинсвангер квалифицирует как падение духа. Иллюстрируя эту мысль, он описывает сон, в котором летящая птица вдруг начинает стремительно нестись к земле. Именно эта картина в символической форме свидетельствует о том, как проявляется экзистенциальная слабость. Аналогичный феномен можно отыскать и у Р. Лэинга. Он называет такое состояние онтологической незащищенностью. Шотландский психиатр уделяет внимание тому, чтобы его пациенты обрели укорененность в бытии, "стойкое присутствие" в собственном теле и в мире в целом. Онтологически незащищенный человек отчужден от мира и от самого себя. Это представляет для него серьезную опасность.