Лекция 23. МЕТАМОРФОЗЫ ИДЕЙНО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ТЕЧЕНИЙ
В предыдущей главе более или менее подробно был рассмотрен кризис левизны в целом и марксизма в особенности. Одним из проявлений и в то же время фактором, способствовавшим расширению и углублению этого кризиса, стал распад СССР и связанные с ним процессы и тенденции. Кризис оказал существенное влияние на системные характеристики не только марксизма, но и других ключевых течений общественно-политической мысли и идеологии.
Консерватизм
Более или менее существенные изменения в конце 1970–1990-х гг., когда в общественных настроениях населения западных стран наметился поворот вправо, заговорили о консервативной, или неоконсервативной, волне. Консерватизм, по сути дела, заполнил вакуум, который образовался с утратой левыми своих позиций, дефицитом дееспособных идей и концепций па левом фланге.
Результатом этих процессов стали приход к власти в США Р. Рейгана в 1980 г. и его выдвижение на второй срок в 1984 г., победа консервативной партии во главе с М. Тэтчер в Англии три раза подряд (1979–1990) и ХДС/ХСС во главе с Г. Колем в ФРГ (1982-1998).
В этот ряд укладываются негативные для левых сил результаты парламентских и местных выборов в Италии, Франции и ряде других стран Европы. Они показали, что идеи и принципы, выдвигавшиеся консерваторами, оказались созвучными настроениям довольно широких слоев населения.
Естественно, консерваторы начали с критики государственного вмешательства в социальную сферу и экономику, государства благосостояния, социальных реформ и т.д. По их мнению, чрезмерно разросшиеся программы социальной помощи подрывают принцип опоры человека на собственные силы, воспитывают в людях иждивенческие настроения. Поэтому консерваторы решительно отстаивали принципы свободного рынка и свободной конкуренции.
Тем не менее представители большинства консервативных политических сил, учитывая изменения, происшедшие за последние десятилетия в структуре капитализма, сознают невозможность демонтажа механизмов государственного регулирования. Это особенно наглядно обнаруживается при анализе их позиций в отношении программ социальной помощи. Большинство трезвомыслящих консерваторов выступает за сохранение государства благосостояния в тех или иных модификациях. Как отмечал, например, американский неоконсерватор И. Кристол, неоконсерватизм – это "не развитие в стиле laissez-faire, его цель – консервативное государство благосостояния"[1].
По мнению же одного из отцов-основателей американского неоконсерватизма II. Глейзера, "рейгановская администрация продемонстрировала полное приятие идеи государства благосостояния времен “Нового курса”... Победа Рейгана в 1984 г. – это победа консерватизма, впитавшего в себя основные постулаты государства благосостояния"[2]. А американский консервативный публицист Дж. Уилл даже написал статью под характерным названием "В защиту государства благосостояния"[3]. Немецкий исследователь Р. Зааге пытался обосновывать идею "этатистского неоконсерватизма"[4].
Возможно, такая, на первый взгляд, несвойственная консервативному менталитету позиция объясняется тем фактом, что большинство американских неоконсерваторов – бывшие социал-демократы и перебежчики из либерального лагеря. Таковы, например, И. Кристол, С. Липсет, Д. Белл, П. Мойнихен, Н. Подгорец, Дж. Киркпатрик и др. В молодости многие из них придерживались социал-демократических, коммунистических и даже троцкистских воззрений.
Немецкий неоконсерватор Г.-К. Кальтенбруннер вышел из леволиберальных кругов, Г. Машке в конце 1960-х гг. увлекался идеями студенческого самоуправления, X. Люббе и А. Шван – в прошлом социал-демократы.
Как правило, в качестве одной из важнейших составляющих консерватизма традиционно рассматривалось неприятие его приверженцами теории и идеологии. Считается даже, что консервативное мышление носит "антитеоретический" характер. Конечно, речь идет не о том, что у неоконсерваторов вообще нет идей и теорий, но они отдают предпочтение прагматизму, а не абстрактным схемами, опыту, а не теории и прежде всего ищут пути решения проблем на практике и в конкретных делах.
Неоконсерваторы против абсолютизации каких бы то ни было идей, тем более их осуществления в "чистом" виде. Заметим, что в этом они совершенно правы. Ведь в истории есть множество примеров, когда попытки реализации самых, казалось бы, совершенных идей (как это было в СССР и Германии) заканчивались установлением диктаторских режимов.
Сделав поворот на 180 градусов, консерваторы выступили с призывом реидеологизации политики, восстановления определяющей роли идеологии. В этом направлении в 70–90-х гг. минувшего века в позициях консервативного лагеря произошли существенные сдвиги. Один из лидеров американского неоконсерватизма И. Кристол заявил, что "неидеологическая политика – это безоружная политика"[1].
Соответственно, Кристол ратовал за реидеологизацию, идеологическое перевооружение государственной политики, прежде всего во внешнеполитической сфере. Характеризуя положение дел в Великобритании с этой точки зрения, английский публицист Д. Уотсон писал: "Впервые со времен Дизраэли британский консерватизм охвачен идеологической лихорадкой"[6].
Идеологизация, или реидеологизация, данного варианта консерватизма выражается в защите его представителями принципов свободно-рыночных отношений, индивидуализма, свободной конкуренции, в критике государственного вмешательства, государства благосостояния, социальных реформ и т.д. Большую часть этих принципов в свое время отстаивали представители классического либерализма.
Подобные принципы нашли отражение в установках так называемого Вашингтонского консенсуса, который многие аналитики называли идеологией глобализации: он пользовался довольно заметным влиянием в 1990-х – начале 2000-х гг. Как известно, основные положения Вашингтонского консенсуса, такие как установки на наивозможное сокращение роли государства в сфере экономики, распространение принципов свободной конкуренции и рыночной экономики, свободной торговли и т.д., сформулированные в начале 90-х гг. XX в., соответствовали широко распространенным в тот период идеям об окончательной победе либерализма и западной модели политической демократии во всем мире.
Традиционно консерватизм отождествлялся с защитой существующего порядка вещей в обществе, хотя, как уже отмечалось, его приверженцы не могли полностью игнорировать все изменения. Консерваторы выступали за медленные и постепенные реформы "сверху", чтобы избежать революционных потрясений "снизу".
Следует признать, что в этом плане неоконсерваторы проявили изрядную степень гибкости и прагматизма, способность приспосабливаться к создавшимся условиям. Они чутко уловили настроения широких масс населения, требующих принятия мер против застоя в экономике, безработицы, стремительно растущей инфляции, расточительства государственных средств, негативных явлений в социальной жизни.
В значительной степени разгадка успеха представителей консервативных сил сначала в Англии и США, а затем в ФРГ, Франции и других странах кроется в том, что они предложили программу решительных действий в момент, когда большинство избирателей желали смены курса. Лейтмотивом предвыборных платформ большинства консервативных партий стали обещания перемен. Их словарь изобиловав такими понятиями, как "поворот", "переоценка ценностей", "новая ориентация", "консервативное обновление" и т.п.
Самое парадоксальное в позициях большинства консерваторов состоит в том, что они выступают инициаторами перемен. Объявив о "смене тенденции", они выдвинули лозунг "консервативного обновления". Более того – объявили себя радикалами и революционерами.
Подчеркивая, что речь отнюдь не идет о "реставрации" консерватизма XIX в. или возвращении в "прежнее русло эры Аденауэра и Эрхарда", представитель немецкого консерватизма Г.-К. Кальтенбруннер утверждал, будто "именно консерватор нашего времени знает, что не только многое изменилось, но и что многое нужно изменить". Быть консервативным означает "маршировать во главе прогресса", – заявлял Ф.-Й. Штраус в 1973 г. на съезде ХСС. По словам видного деятеля ХДС Р. Вайцзеккера, консерваторы – за прогресс, ибо "тот, кто закрывает дорогу прогрессу, становится реакционером".
Особенность современного консерватизма состоит также в том, что, отказавшись от антитехницизма, неоконсерваторы прошли своеобразную метаморфозу и превратились в приверженцев технического прогресса. И наоборот: антисциентизм, в отличие от прежних сто форм, которые, как правило, возникали в рамках философского иррационализма, в нынешних условиях характеризуется не правой, или консервативной, ориентацией, а левой и даже левоэкстремистской. Еще представители Франкфуртской школы как бы "отняли" аитисциентизм у правых и интегрировали в идейно-политические и социально-философские конструкции левых сил.
Сложилась ситуация, при которой апелляция к науке как средству решения стоящих перед обществом проблем стала рассматриваться как защита статус-кво и тем самым как выражение политического консерватизма. В то же время по-своему толкуемый аитисциентизм стал лозунгом отдельных левых и либеральных группировок, выступающих за преобразования существующей системы на основе принципа "меньше – это лучше", постматериальных ценностей и т.д.
Другими словами, в оценке научно-технического прогресса и сциентизма консерватизм и либерализм (левый либерализм), а также левые, по крайней мере отдельные группировки их приверженцев, как бы поменялись местами.
Очевидно, что правые и консервативные группировки пытаются обновить и обогатить свой идеологический и идейно-политический арсенал путем заимствования отдельных идей и концепций, свойственных вчерашним либералам и даже левым. В данной связи интерес представляют рассуждения Г.-К. Кальтенбруннера, который, в частности, писал: "О новых консерваторах можно сказать: они консервативны, потому что они либеральны".
Более того, по его словам, для консерватора возможна ситуация, при которой он может, "оставаясь на правом фланге, рассуждать в духе левых". В своих доводах Кальтенбруннер идет настолько далеко, что говорит о возможности сотрудничества "социал-консерваторов" с отдельными группировками социал-демократов и даже "марксистских ревизионистов".
В то же время современный консерватизм сохраняет приверженность социокультурному и религиозному традиционализму. Отказ от традиционных ценностей по-прежнему рассматривается им как главная причина всех негативных явлений в современном обществе. Поскольку лишь физический, чувственный мир стал считаться единственно реальным, то, но мнению консерваторов, начался упадок веры, дисциплины, патриотизма, приверженности закону и порядку. Они настойчиво приводят доводы и аргументы в пользу восстановления авторитета традиционных идеалов, акцентируя внимание на ценности семьи, общины, церкви и других институтов.
Фактом является и то, что в плане радикализации консерватизма нынешнее поколение его приверженцев, получивших название неокопов, пошло значительно дальше своих предшественников. Особенно отчетливо эта тенденция проявилась у американских неоконсерваторов, или неоконов, которые разрабатывали идеологическую платформу внешнеполитической стратегии администрации президента США Дж. Буша-младшего.
У нсоконов идеи и установки неоконсерваторов первой волны приняли фундаменталистский характер. Иначе и не могло быть, поскольку они взяли на себя задачу идеологического обоснования политики экспорта демократии и прав человека по всему миру. Четко и ясно эту позицию озвучил заместитель госсекретаря США по политическим вопросам Н. Бернс, который в одном из выступлений утверждал: "Мы должны продвигать наши американо-европейские демократические цели дальше на восток – в Россию, Украину, на Кавказ и в Среднюю Азию"[7].
В этом контексте показательна книга представителей неоконсерватизма У. Кристола и Л. Ф. Каплана "Война за Ирак", где можно прочитать такие слова: "Миссия начинается в Багдаде, но им не заканчивается... Мы стоим на рубеже новой исторической эпохи... Речь идет не просто об Ираке. Речь идет даже не о будущем Ближнего Востока и войны с террором. Речь идет о той роли, которую Соединенные Штаты намерены играть в двадцать нервом веке"[8].
Не случайно один из патриархов мировой дипломатии Г. Киссинджер, оценивая позиции неоконсерваторов и их предводителя Дж. Буша-младшего, писал: "Мне кажется, что неоконсерваторы очень сильно сродни троцкистам в том смысле, что и те и другие думают, будто внешнеполитические проблемы – эго на самом деле проблемы внутренней структуры той или иной страны, и если ее поменять, то внешнеполитические проблемы решатся сами собой"[9].
Как не без оснований отмечал и известный политолог Д. Сайме, акции США в Афганистане и Ираке основаны на "неотроцкистской вере в перманентную революцию (пусть даже демократическую, а не пролетарскую)"[10].
Такие оценки нельзя принимать буквально. Но в то же время было бы не совсем корректно рассматривать их как вовсе лишенные оснований инсинуации противников бушевской администрации, как и наивно было бы предполагать, что американцы стремятся завоевать весь мир, подчинить его своему господству.
Но фактом остается то, что во многих аспектах внешнеполитическая стратегия администрации Буша-младшего действительно содержала в себе элементы несколько перевернутой формы троцкистской теории перманентной революции, принявшей облик империализма демократии и прав человека. Выступая в Вашингтоне по случаю 20-летия основания Национального фонда за демократию (National Endowment for Democracy), Дж. Буш 6 ноября 2003 г. объявил о "новой внешней политике" США, призванной способствовать "глобальной демократической революции", началом которой было провозглашение агрессии против Ирака[11]. Ее целью было объявлено "освобождение" от авторитарного правления сначала ближневосточных мусульманских стран, а заодно с ними других, прежде всего постсоветских стран.