Литературный процесс рубежа xx–xxi веков

После изучения данной главы студент должен:

знать

• основные особенности литературного процесса рубежа XX– XXI вв.;

• писателей, участвующих в современном литературном процессе;

• проблемы периодизации истории русской литературы XX в. и современного литературного процесса;

• как изменились представления об объеме и содержании литературы XX в. к середине 1990-х гг., когда завершился период публикаторства;

• в чем состоит закономерность доминирования постмодернистской эстетики в 1990-е гг.;

уметь

• ориентироваться в современном литературном процессе;

• определять основные черты постмодернизма, постреализма, реализма;

• объяснить, почему современная литература начинается на рубеже 1980-1990-х гг.;

• анализировать многообразие стилистических тенденций современной литературы;

• сопоставить два рубежа эпох: конец XIX – начало XX в. и конец XX – начала XXI в.;

владеть

• понятиями "постмодернизм", "постреализм", "реализм", "модернизм";

• пониманием основных закономерностей современного литературного процесса;

• навыками анализа современной литературы;

• навыками литературно-критической интерпретации произведений современной литераторы.

Утрата литературоцентризма

События, произошедшие в литературе на рубеже 1980– 1990-х гг., были неожиданны, стремительны и судьбоносны для отечественной словесности; резко изменили характер и направление литературного процесса. Они оказались подобны некому геологическому катаклизму, приводящему к замене одной формы жизни на другую. Именно это, в сущности, и произошло в последнее десятилетие XX в. Изменились не только формы литературной жизни, динамика и направление литературного процесса; трансформировались сущностная основа литературы, представления о ее роли и назначении в жизни общества, о задачах творческой личности, о том, с чем обращается писатель к своему читателю. Последствия этого катаклизма коснулись, по сути, всех сфер культуры, но наиболее значимые изменения произошли в литературе: значительная часть ее перестала быть учебником жизни. Роль писателя как учителя жизни оказалась поставлена под сомнение.

Масштабы этих изменений можно представить особенно наглядно, если вспомнить, что, начиная с пушкинской эпохи, русская культура была литературоцентрична: словесность, а не религия, философия или наука, формировала национальный тип сознания, манеру мыслить и чувствовать. Русская литература XIX и XX вв. стала формой социально-политической мысли, что было неизбежно в ситуации несвободного слова, стесненного цезурой – царской или советской. Именно это имел в виду А. И. Герцен, когда писал: народ, лишенный трибуны свободного слова, использует литературу в качестве такой трибуны. Литература стала формой выражения всех без исключения сфер общественного сознания: философии, политики, экономики, социологии. Писатель оказался важнейшей фигурой, формирующей общественное сознание и национальную ментальность. Он принял на себя право бичевать недостатки и просвещать сердца соотечественников, указывать путь к истине, быть "зрячим посохом" народа.

Именно в литературе XIX в. сформировались национально значимые образы, своего рода архетипы национальной жизни, такие как "Обломов и обломовщина", "тургеневские девушки", "лишние люди" Онегин и Печорин. В XX в. ситуация почти не изменилась: достаточно вспомнить широкие образы-символы, пришедшие из литературы в действительность 1980-х гг. "Манкурт" Чингиза Айтматова, "белые одежды" Владимира Дудинцева, "пожар" Валентина Распутина, "покушение на миражи" и "расплата" Владимира Тендрякова, "раковый корпус", "Красное Колесо", "шарашка", "архипелаг ГУЛАГ" Александра Солженицына сложились в своего рода код эпохи и стали категориями общественного сознания. И вдруг, внезапно, меньше чем за десятилетие, литература обрела иные функции, выдвинула иной тин творческой личности и заняла принципиально иное, значительно более скромное место в системе культурной и духовной жизни общества.

Читателями, традиционно рассматривавшими литературу как учебник жизни, а писателя – как "инженера человеческих душ", нынешнее положение осмысляется как драма пустоты, драма своего рода культурного вакуума. Причины происшедших изменений лежат и в политической, и в социокультурной, и в собственно литературной сфере. Чтобы понять их, необходимо проследить этапы изменения литературной ситуации второй половины 1980-х гг.

С достаточной степенью условности начало современного периода литературного развития можно возвести к 1985–1986 гг. – эти два года как бы "закрывали" последний исторический период и начинали новейший. Именно тогда в журналах были опубликованы три произведения ведущих писателей, которые оказались в центре литературно-критического сознания: "Пожар" (1985) В. Г. Распутина, "Печальный детектив" (1986) В. П. Астафьева и "Плаха" (1986) Ч. Т. Айтматова. Практически каждая критическая статья 1986 г. начиналась и заканчивалась разговором об этих произведениях. Значимость их появления вполне объяснима. Два русских писателя, создавших феномен деревенской прозы, киргизский писатель, пишущий на русском языке и заслуженно снискавший славу одного из самых крупных философов-романистов второй половины XX в., одновременно обратились к темам ранее запретным для советской литературы: рост уголовной преступности, экзистенциальные корни зла ("Печальный детектив"), распространение наркомании и ее дьявольская, онтологическая сущность, нарушение баланса между человеческой цивилизацией и миром всего живого ("Плаха"), обреченность на огонь и мор неправедных форм человеческой жизни ("Пожар").

Тогда казалось, что начинается новый этап литературного развития; что наконец-то темы, ранее табуированные – эти или подобные, – станут предметом художественного исследования. Но этого не произошло. Темы, поднятые авторами трех названных повестей, оказались перехвачены журналистикой и подверглись не художественному, а публицистическому исследованию. Стало ясно, что у трех самых заметных произведений середины 1980-х гг. совсем иная историко-литературная миссия: не открывать новый период литературного развития, а завершать предшествующий. С особенной очевидностью это демонстрировала повесть В. Г. Распутина "Пожар": в этом поистине трагическом произведении автор констатировал конец предмета изображения всей деревенской прозы. В сознании читателей она воспринималась в контексте знаменитого "Прощания с Матёрой", как своего рода завершение сюжета Матёры. Стало ясно, что нет больше тысячелетнего мира русской деревни; что жизнь в поселке-бивуаке, куда попали распутинские герои после затопления Матёры, не имеет продолжения; что этот мир обречен Пожару; что круг тем деревенской прозы, увы, исчерпан, как и исчерпан мир, породивший ее.

Однако 1986 г. содержал в себе и потенциал новой литературной ситуации, обозначенной публикацией в журнале "Москва" романа Владимира Набокова "Защита Лужина". Событие это имело значение в силу целого ряда причин. Во-первых, это было первое набоковское произведение крупной эпической формы, опубликованное в легальной советской печати. Во-вторых, это был неполитический роман, в нем не содержалось ничего специфически "антисоветского". Стало ясно: литература русской эмиграции помимо пафоса политического противостояния советской власти несет и собственно эстетическое, общечеловеческое качество, что резко изменяло представления о смысле литературного творчества, литературных задачах, поставленных и решенных русской диаспорой. В-третьих, это событие знаменовало собой условную веху, завершающую неестественное разделение живого древа русской литературы на три подсистемы: литература метрополии, диаспоры и потаенная, "катакомбная" литература. Начинался период публикаторства задержанных, нс пришедших вовремя к своему читателю книг.