Личностное переживание времени

Относительно субъективного характера, который приобретает время в представлении, Г. Гегель писал:

"...В созерцании время становится для пас коротким, когда мы созерцаем многое, долгим, напротив, когда недостаток данного материала побуждает нас к рассмотрению нашей бессодержательной субъективности... те промежутки времени, в которые мы были многообразно заняты, кажутся нам долгими, тогда как те, напротив, когда мы были мало заняты, кажутся нам короткими. Здесь, в воспоминании, мы имеем в виду нашу субъективность как внутренний мир и определяем меру времени сообразно тому интересу, который оно для нас имело. Так, в созерцании, мы погружены в рассмотрение предмета; время кажется нам коротким, если оно получает постоянно сменяющиеся заполнение, — длинным, напротив, если его однообразие ничем не прерывается".

Чтобы выразить ход времени, в языке есть множество глаголов разнообразного смысла. Время идет и бежит, тянется и летит, течет и незаметно наступает. Время то ускоряет свой бег, то как бы замирает. Наблюдательный глаз народа подметил: счастливые часов не наблюдают. "Время (дело известное) летит иногда птицей, иногда ползет червяком; но человеку бывает особенно хорошо тогда, когда он даже не замечает — скоро ли, тихо ли оно проходит". Правда, эту мудрость мрачный А. Шопенгауэр повернул неожиданно любопытным образом. В произведении "О ничтожестве и горестях жизни" (1819) он пишет: "Часы протекают тем быстрее, чем они приятнее, и тем медленнее, чем они мучительнее, ибо страдание, а не наслаждение, — то положительное, наличность чего нами ощущается. Точно так же, скучая, мы замечаем время, а развлекаясь — нет. Это доказывает, что наше существование счастливее всего тогда, когда мы его меньше всего замечаем: отсюда следует, что лучше было бы совсем не существовать". Вот только неведомо, спрашиваем мы Шопенгауэра, откуда мы могли бы знать и чувствовать, что мы более всего счастливы именно тогда, когда нас нет?

"На свете, — утверждает Н. В. Гоголь, — нет ничего долговременного, а потому и радость в следующую минуту за первою уже не так жива; в третью минуту она становится еще слабее и наконец незаметно сливается с обыкновенным положением души, как на воде круг, рожденный падением камешка, наконец сливается с гладкою поверхностью" ("Нос").

Томас Манн говорит в "Волшебной горе": "...Ждать — значит догонять, значит чувствовать время и настоящее не как дар, а как препятствие, значит, отвергая их самостоятельную ценность, упразднить их, духовно как бы через них перемахнуть". Напряженное ожидание "растягивает", а переживание удовольствия, радости "сокращает" время, делает его "уплотненным"; время как бы "съеживается". "Говорят, что когда ждешь, время тянется. Но вместе с тем — и это, пожалуй, ближе к истине — оно летит даже быстрее, ибо ожидающий проглатывает большие массы времени, не используя их и не живя ради них самих. Можно было бы сказать, что человек, занятый одним лишь ожиданием, подобен обжоре, пищеварительный аппарат которого прогоняет через себя массы пищи, не перерабатывая ее и не усваивая ее питательных и полезных элементов. И эту мысль можно было бы продолжить: как непереваренная пища не укрепляет сил человека, так же не делает его более сильным и время, проведенное в пустом ожидании".

Опыт показывает, что если молодость "живет медленно", то зрелость (а тем более старость) бежит все проворнее, все торопливее: годы как бы несет ветер, и они летят. Длительность для человека определяется событиями: жизнь, бедная ОГЛАВЛЕНИЕм, воспринимается как долго тянущееся существование.

"Жизнь долга, если она полна... Будем измерять ее поступками, а не временем", — призывал Сенека. Отсюда следует этическая установка мудрых людей: беречь время, ибо время — ткань жизни. "Ничто не является более тягостным для мудрого человека и ничто не доставляет ему большего беспокойства, чем необходимость тратить па пустяки и бесполезные вещи больше времени, чем они того заслуживают", — утверждал Платон. По словам Данте, "...мудрый человек тот, кого больше всего раздражает потеря времени". Нельзя медлить: "Промедление, иногда столь полезное в спокойное время, может оказаться гибельным в часы испытаний", — считает французский поэт и политический деятель А. Ламартин. Но торопиться нужно с умом: "Скорость нужна, а поспешность вредна" (А. В. Суворов). Никогда ничего не стоит откладывать: "Отсрочка — это воровка времени", — полагает К. Г. Юнг.

Неотвратимость и необратимость хода времени рождают у человека философические переживания. Здесь примирение и умиротворение: кажется, что время как бы какой-то дымкой затягивает раны, успокаивает боли. "Время залечивает все раны" (Менандр). Но рождается и противоположное ощущение некой обреченности и подвластности: "Время уносит все; длинный ряд годов умеет менять и имя, и наружность, и характер, и судьбу" (Платон).

Размышляя над искусством овладения временем жизни, Сенека утверждал: "Все у нас, Луцилий, чужое, одно лишь время наше. Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владение природа... Так и поступай, мой Луцилий! Отвоюй себя для себя самого, береги и копи время, которое прежде у тебя отнимали или крали, которое зря проходило. Сам убедись в том, что я пишу правду: часть времени у нас отбирают силой, часть похищают, часть утекает впустую. Но позорнее всех потеря по нашей собственной небрежности. Вглядись-ка пристальней: ведь наибольшую часть жизни тратим мы па дурные дела, немалую — па безделье, и всю жизнь — не на те дела, что нужно. Укажешь ли ты мне такого, кто ценил бы время, кто знал бы, чего стоит день, кто понимал бы, что умирает с каждым часом? В том-то и беда наша, что смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за плечами, — сколько лет жизни минуло, все принадлежит смерти. Поступай же так, мой Луцилий, как ты мне пишешь: ни упускай ни часу. Удержишь в руках сегодняшний день — меньше будешь зависеть от завтрашнего. Не то, пока будешь откладывать, вся жизнь и промчится". Вряд ли кто усомнится в мудрости такого совета.

В характере иных людей наличествует скверная черта, которую можно бы было бы назвать так: феномен необязательности перед временем. Жизнь взывает нас к бережному отношению ко времени, к обостренному учету того, чего стоит не только день, но даже минута, ведь в бережном отношении ко времени мы отвоевываем себя для самих себя.

Время кажется всепоглощающим. С собой оно может приносить и зло, так же как и добро. В этой мысли видна тончайшая субстанция идеи времени, осознание его как внешней человеку сущности. Кажется, что не люди проводят время, а время "проводит" их. Рождается образ бега времени:

Что войны, что чума? — конец им виден скорый,

Им приговор почти произнесен.

Но кто нас защитит от ужаса, который

Был бегом времени когда-то наречен?

Анна Ахматова