Куртуазная лирика. Система лирических жанров
Куртуазные поэты создали свою систему лирических жанров, восходящую к народным истокам и в то же время усложненную в соответствии с эстетическими установками провансальских поэтов. Ведущее место в этой системе занимала канцона, жанр сложный, изысканный, призванный уже формой своей передавать утонченность куртуазного чувства. Канцона представляла собой большой по объему текст, вмещающий в своей структуре пять-семь строф, часто завершающихся так называемыми торнадами (посылками). Если каждая строфа содержала, как правило пять- десять стихов, то торнады представляли более укороченную строфу из трех-четырех стихов, причем повторяющих метрическую структуру и рифмы заключительных стихов последней строфы. Назначение торнады предполагало вывод или обращение. Она могла, таким образом, содержать указание на имя воспеваемой дамы, чаще зашифрованное под условным именем – "сеньялем". Так, в одной кансоне Гильом Аквитанский называет свою даму "Воп Vezi" – "Добрый Сосед". Бернарт де Вентадорн в своих песнях может назвать даму "Отрадой Глаз" или "Опорой Вежества". Нам также известно, что прославленную внучку Гильома, Элеонору Аквитанскую, Бернарт называл "Жаворонком".
Уже само обозначение жанра (канцона – итал. "песня") подчеркивало его музыкальность. Последняя создавалась самой структурой строфы, которая распадалась на две или три метрически различные группы, создающие определенный мелодический рисунок за счет "восходящей" и "нисходящей" интонации и чередования длинных и укороченных строк. Часть с "восходящей интонацией", в свою очередь, делилась на "два шага", отмеченные сходным расположением строк и иногда тождественностью рифм. Связь между "восходящей" и "нисходящей" частями поддерживалась рифмой: первая рифма нисходящей части должна была "подхватывать" последнюю рифму восходящей части. М. Л. Гаспаров связывает принцип чередования строк разной длины в канцоне с ее истоками, восходящими к хороводной народной песне: "хоровод под напев двигался на полкруга, потом под напев (того же ритма) возвращался попятным движением к исходному положению, а потом, наконец, под напев нового ритма совершал полный оборот. Эта структура – две короткие части одинакового строения и одна длинная иного строения – сохранилась и в строфе литературной канцоны". Приведем пример из канцоны мастера "изысканного стиля", трубадура Пейре Овернского (Peire d'Alvernhe, ок. 1149–1168). Перевод канцоны "О том, как в любви наступила зима" выполнен исследователем и переводчиком поэзии трубадуров А. Г. Найманом, стремящимся сохранить строфические особенности текста.
Короток день и ночь длинна,
Воздух час от часу темней;
Будь же, мысль моя, зелена
И плодами отяжелей.
Прозрачны дубы, в ветвях ни листа,
Холод и снег, не огласится дол
Пением соловья, сойки, клеста.
Но надежда мне все ж видна,
В дальней и злой любви моей:
Вставать одному с ложа сна
Горько тому, кто верен ей;
Радость должна быть в любви разлита,
Друг она тем, кто тоску поборол,
И тех бежит, в чьих сердцах темнота...
Другим важнейшим жанром куртуазной поэзии была сирвента, структурно соответствующая жанру любовной канцоны, но отличающаяся от нее тематикой общественного содержания: политической и нередко сатирической. В сирвентах трубадуры затрагивали вопросы войны, феодальных усобиц, взаимных отношений. Достоинства и недостатки той или иной персоны или даже целой социальной группы обсуждались в сирвенте со всем пылом, без всякого сдерживания негативных эмоций. Так, к примеру, один из наиболее известных мастеров сирвенты Бертран де Борн (Beitran de Born, ок. 1182/1195–1215) выражал в одной из своих сирвент крайнюю неприязнь к черни.
Мужики, что злы и грубы,
На дворянство точат зубы,
Только нищими мне любы!
Любо видеть мне народ
Голодающим, раздетым,
Страждущим, не обогретым!
Пусть мне милая солжет,
Ежели солгал я в этом!
(Пер. А. Сухотина)
Однако чаще сирвенты были "персональными" и обличали не только нравственные пороки противников, но и их поэтическую бездарность. Так, уже упоминавшийся выше Пейре Овернский запечатлел в своей сирвенте сатирическую "галерею трубадуров".
...О любви своей песню Роджьер
На ужасный заводит манер –
Первым будет он мной обвинен;
В церковь лучше б ходил, маловер,
И тянул бы псалмы, например,
И таращил глаза на амвон.
И похож Гираут, его друг,
На иссушенный солнцем бурдюк,
Вместо пенья – бурчанье и стон,
Дребезжание, скрежет и стук;
Кто за самый пленительный звук
Грош заплатит – потерпит урон.
Третий – де Вентадорн, старый шут,
Втрое тоньше он, чем Гираут,
И отец его вооружен
Саблей крепкой, как ивовый прут,
Мать же чистит овечий закут
И за хворостом ходит на склон...
(Пер. А. Наймана)
Подобно тому, как канцоны прямо или же через доверенное лицо переправляли к адресату, сирвенты посылали врагу, и они нередко воспринимались как вызов, па который отвечали действием или словом. Такова, к примеру, сирвента "О том, что невыносимо", написанная трубадуром Монахом Монтаудонским (Monge de Montaudon, ок. 1193–1210) как шутливое продолжение "сатиры" Пейре Овернского. Пародийный эффект в сирвенте Монаха Монтаудонского создается за счет сохранения принципа сатирического "ряда", однако "ряд" этот наполняется уже объектами "внеперсональными" и заметно сниженными в проявлении своем:
Хоть это и звучит не внове,
Претит мне поза в пустослове,
Спесь тех, кто гак бы жаждет крови,
И кляча об одной подкове;
И, бог свидетель, мне претит
Восторженность юнца, чей щит,
Нетронут, девственно блестит,
И то, что капеллан небрит,
И тот, кто, злобствуя, острит.
Претит мне гонор бабы скверной
И нищей, а высокомерной;
И раб, тулузской даме верный
И потому ей муж примерный;
И рыцарь, о боях и проч.
И как до рубки он охоч
Гостям толкующий всю ночь,
А сам бифштекс рубить не прочь
И перец в ступке натолочь...
(Пер. А. Наймана)
Заметим, однако, что при всей противоположности содержания канцона и сирвента, бывало, сближались в тех случаях, когда строфы с политической и военной тематикой включали в своем составе и похвалы возлюбленной. Подобным соединением мотивов отмечены, к примеру, отдельные образцы поэзии трубадура Пейре Видаля (Peire Vidal, ок. 1183– 1204). В качестве примера приведем отрывок из сирвенты, в которой трубадур выпрашивает у своего покровителя коня:
Жаль, нет коня, а будь я на коне,
Король бы почивать мог в сладком сне,
На Балагэр спустился бы покой;
Я б усмирил Прованс и Монпелье,
И те, что еле держатся в седле,
В Кро не посмели б учинить разбой.
А встреть я близ Тулузы, на реке,
Бойцов с дрожащим дротиком в руке,
Услышав "Аспа!" и "Оссо!" их вой,
Их в быстроте превосходя вдвойне,
Ударю так, что к крепостной стене,
Мешаясь, повернет обратно строй.
Губители людей достойных, те,
Кто в ревности погряз и клевете,
Кто радость принижает волей злой,
Узнают, что за мощь в моем копье.
Я ж их удары, шпаг их острие,
Приму как на павлиньих перьях бой.
Сеньора Вьерна, Милость Монпелье,
И эн Райньер, любите шевалье,
Чтоб славил он Творца своей хвалой.
(Пер. А. Наймана)
Своеобразную разновидность "персональной сирвенты" представляет жанр плача, нацеленный на прославление достоинств и подвигов умершего лица. Куртуазные поэты оплакивали своих высоких покровителей или собратьев- трубадуров. Изредка этот жанр предназначался и для оплакивания возлюбленной Дамы. Один из наиболее известных текстов Бертрана де Борна содержит его плач по своему политическому кумиру, рано умершему сыну Генриха II Плантагенета – Джефри, герцогу Бретонскому, которого при жизни Бертран дс Борн побуждал к восстанию против отца. Герцогу Джеффри было суждено умереть в самый разгар военных действий (1183), но не от боевых ран, а от горячки.
Славился своими плачами также трубадур Сордель (Sordcl, ок. 1220–1269). Среди его плачей выделяется плач, посвященный Блакацу (ум. 1236), провансальскому сеньору, который снискал известность своей щедростью и покровительством по отношению к трубадурам, а также отличался поэтической одаренностью. Среди собратьев-трубадуров этот плач вызвал резонанс содержащимся в нем мотивом "съеденного сердца"[1]. Сордель в своем плаче призывал ряд современных властителей к "вкушению" сердца умершего с целью укрепления мужества. Трубадур Бертран д'Аламон (Bertran d'Alamanon, ок. 1229–1266), к примеру, по-своему возражал Сорделю, предлагал делить сердце не между трусами, а между достойными Дамами. Заметим, что позднее Данте в своей "Божественной комедии" выводит Сорделя как общего для них с Вергилием спутника по Чистилищу. Примечательно, что в ходе этого путешествия трубадур показывает Данте и Вергилию души тех правителей, которых он представил в своем плаче по Блакацу.
Куртуазные поэты не только часто пели полемику друг с другом, но и нередко культивировали формы с внутренней диалоговой природой. Так, своеобразный диалог-спор представлял собой жанр тенсопы. Трубадуры спорили на темы рыцарского этикета и касались не только тонкостей куртуазной любви, но и предпочтительных форм ее изображения. К примеру, они могли обмениваться мнениями, что лучше: быть мужем Дамы или ее любовником, предпочесть служение Даме или бранной славе и т.д. В области поэтического творчества наиболее значимой была полемика о различиях "простого" и "темного" стиля. Нередко генсону сочиняли два поэта, и они же совместно ее исполняли. Так, известностью пользуется тенсона, в которой два поэта – Рамбаут д'Ауренга и Гираут де Борнейль – рассуждают о мотивах своего пристрастия к разным стилям: первый отстаивает достоинства "темного" стиля, изысканной, утонченной манеры, – trobar cius, второй отдает преимущество простой и ясной, более доступной поэзии – trobar lieu. Приведем фрагмент из указанной тенсопы, в которой обращает на себя внимание подчеркнуто учтивая манера спорящих.
Гираут, зачем тогда, чудак,
Трудиться, зная наперед,
Что труд усердный попадет
Не к знатокам,
А к простакам,
И вдохновенных слов поток
В них только вызовет зевок?
– Линьяурс, я – из работяг,
Мой стих – не скороспелый плод,
Лишенный смысла и красот.
Вот и не дам Своим трудам
Лишь тешить узенький мирок,
Нет, песни путь – всегда широк!
– Гираут! А для меня – пустяк,
Широко ль песня потечет,
В стихе блестящем – мне почет.
Мой труд упрям,
И буду прям, –
Я всем свой золотой песок Не сыплю, словно соль в мешок!..
(Пер. В. Дынник)
Диалоговая структура отличает также жанр пастурели. В генезисе этого жанра слились две традиции: античная (эклога Феокрита, римская сатура) и фольклорная средневековая (весенние, свадебные песни). На фоне идеального пейзажа, чаще всего весеннего или летнего, разворачивается описание встречи рыцаря с пастушкой. Разговор между этими представителями разных сословий развивается в духе содержательного и стилевого контраста, создающего комическую тональность. Рыцарь, пытающийся соблазнить пастушку, соединяет свои домогания с формулами утонченной куртуазии. Но крестьянская девушка оказывается устойчива против грубой лести и с насмешкой парирует реплики навязчивого кавалера, который остается ни с чем. Один из ранних образцов пастурели находим в поэзии трубадура XII в. Маркабрюна.
|
"Дева, вы милы, пригожи, С дочерью сеньора схожи Речью – иль к себе па ложе Мать пустила не мужлана; Но. увы, я девы строже Вас не видел: как, о боже, Выбраться мне из капкана?" |
"Дева, в вас видна порода, Одарила вас природа, Словно знатного вы рода, А совсем не дочь мужлана; Но присуща ль вам свобода? Не хотите ль, будь вы подо Мной, заняться делом рьяно?" |
|
"Дон, родня моя – ни кожи, Если всмотритесь, ни рожи, Их удел – кирка да вожжи, – Мне сказала дочь мужлана, – Но творить одно и то же Каждый божий день – негоже И для рыцарского сана". |
"Ваши речи полны меда, Но, сеньор, такого рода Куртуазность – ныне мода, – Мне сказала дочь мужлана. – Прячет ваш подход невзгоду, Так что: ходу, дурень, ходу! Иль вам кажется, что рано?" |
(Пер. А. Наймана)
Диалоговой структурой и фольклорным генезисом отмечен также жанр альбы – "песни на рассвете" (прованс. alba – утренняя заря). Происхождение песни связывают с фольклорными свадебными и женскими песнями. Нередко альба строится как лирический монолог героини, сетующей на наступающее утро, разлучающее ее с возлюбленным. В структуре песни характерно повторение слова "альба" в конце каждой строфы.
|
Plagues a Deu ja la noitz non falhis, Nil ineus antics lonh de mi nos parties, Ni la gaita jorn ni alba no vis! Oi Deus, oi Deus, de Г alba! Tan tost ve. |
- Ax, если б ночь Господь навеки дал, И милый мой меня не покидал, И страж забыл свой утренний сигнал. Увы, рассвет, ты слишком поспешил. |
(Пер. В. Дынник)
Приведенный фрагмент одной из ранних провансальских альб, принадлежащих неизвестному автору, на русском языке известен в прекрасном переводе В. Дынник по первой строке "Боярышник листвой в саду поник...". Упомянутая альба отличается страстностью монолога лирической героини и насыщенностью природных образов, напоминающих о традиции весенних песен. Свидание происходит в саду под кустом боярышника, своей листвой прикрывающего влюбленных. Альба передает атмосферу тайного свидания, когда на заре, которую часто возглашает пение птиц, влюбленные должны расстаться. Альба может представлять также и диалог влюбленных, содержащий горестную жалобу на неумолимость времени и предстоящую разлуку. Традиция Альбы отчетливо ощущается в шекпировской трагедии "Ромео и Джульетта" в сцене утреннего расставания влюбленных (Акт III, сцена 5):
Джульетта.
Ты хочешь уходить? Но день не скоро:
То соловей – не жаворонок был,
Что пением смутил твой слух пугливый;
Он здесь всю ночь поет в кусте гранатном.
Поверь мне, милый, то был соловей.
Ромео:
То жаворонок был, предвестник утра, –
Не соловей. Смотри, любовь моя, –
Завистливым лучом уж на востоке
Заря завесу облак прорезает.
Ночь тушит свечи: радостное утро
На цыпочках встает на горных кручах.
Уйти – мне жить; остаться – умереть.
(Пер. Т. Л. Щепкиной-Куперник)
Важную роль в альбе может играть также страж или друг, покровительствующий влюбленным и напоминающий им о наступающем утре, таящем угрозу разоблачения. Приведем отрывок из знаменитой альбы XII в., принадлежащей трубадуру Гирауту де Борнелю. Эта альба целиком строится как монолог стража, надежного друга рыцаря:
"Прелестный друг, сном долгим вас корю,
Проснитесь – иль проспите вы зарю,
Я вижу, свет звезды с востока хлынул,
Уж близок день, час предрассветный минул.
Заря вот-вот займется".
"Прелестный друг, увидьте наяву
Бледнеющую в окнах синеву
И верный ли, решите, я глашатай;
Проснитесь – или я ваш враг заклятый!
Заря вот-вот займется".
"Прелестный друг, я песней вас зову,
Проснитесь – ибо, спрятавшись в листву,
Приветствует зарю певец пернатый:
Ревнивца месть за сон вам будет платой –
Заря вот-вот займется".
"Прелестный друг, я не встаю с колен
С тех пор, как вы ушли: всю ночь согбен,
К Спасителю взываю многократно,
Чтоб невредимо вы прошли обратно:
Заря вот-вот займется"...
(Пер. А. Наймана)
Круг понятий и проблем
Жанры: канцона, торнада, сеньяль, сирвента, плач, диалоговые формы, тснсона, пастурель, альба.
Задание для самоконтроля
Расскажите о Бернарте де Вентадорне, Бертране де Борне, Сорделе, Маркабрюне.