Критика взглядов "исследований науки и технологии" на науку
Кнорр-Цетина и Латур являются видными представителями, а во многом и основателями направления "исследования науки и технологии" (STS)[1], которое многими считается последним словом в философии науки.
Проведем критический анализ изложенных выше концепций с точки зрения "объектной" модели, изложенной в гл. 9 и 10.
Во-первых, попробуем обозначить проблемное поле, связанное с этим движением, и провести некоторое соотнесение его с тем, о чем говорилось в предыдущих главах.
Конечно, физика и химия, т.е. классическая и неклассическая наука, вообще говоря, не являются основной сферой применения латуровской модели "актор-сеть". Действительно, "говоря об объектах “смешанного типа”, современные авторы, как правило, указывают на социотехнические и биотехнические комплексы, информационные и экологические системы, на исследовательские программы Большой науки, в которые вовлечено огромное количество смежных ресурсов, т.е. на такие объекты-процессы, чье развитие может быть понято только исходя из структурного единства их природных и культурных компонентов. Присутствие и распространение таких объектов переопределяет фундаментальные категории нашего самопонимания: как пишет Д. Харавэй, из самодостаточных изолированных от мира индивидов мы становимся узлами глобальной коммуникационной системы (см., например: [13, с. 631, 669–670, 713; 20, с. 149–152; 21, с. 2–6; 30, с. 308–316, с. 309])" [14]. Обращение к физике и химии можно рассматривать как неоправданную экспансию гуманитарных наук на сферу естественных (так же как в случае "сильной программы в социологии науки" (см. параграф 12.2)).
Поэтому мы хотели бы различить попытку взглянуть по-новому на новые реалии и критику "привычных" представлений о классической и неклассической науке. В этом плане мы будем различать науку (классическую и неклассическую), "Большую науку", возникшую в середине XX в., и "технонауку" и Mode 2, появившиеся в конце XX в. (см. гл. 13). В посвященной STS литературе эти три явления часто не различаются, вместо них часто фигурирует неопределенная "современная наука".
Критика критики представлений о классической и неклассической науке
Назад часть главы посвящена критике "привычных" представлений о классической и неклассической науке. Именно с критики этой критики мы и начнем. Этот дискурс является продолжением "научных войн"[2] между сторонниками "классического" взгляда на естественные науки, ориентирующимися на идеи истинности и объективности научного знания, и "сильной программы в социологии науки", пытающейся вывести научное знание о природе из социальных процессов (см. параграф 12.2). Здесь представители STS отмежевываются от обеих воюющих сторон, которые, с их точки зрения, являются отражением устаревшей, восходящей к Р. Декарту дихотомии материальной и духовной субстанции, ведущей к противопоставлению активного субъекта и пассивного объекта, природы и культуры, естественных и гуманитарных наук. В этом плане это направление можно назвать "постсоциологией науки".
Начнем наш анализ с вопроса: против кого они выступают? Кто является для них носителем "привычного" ("классического) взгляда на естественную науку, и как выглядит этот взгляд? Во-первых, это, конечно, логические позитивисты (см. гл. 5), поэтому главным объектом их критического анализа (постмодернистской "деконструкции") является "научный факт" – центральное понятие позитивистов. Во-вторых, это реалисты (см. гл. 8), похоже даже, что "наивные" реалисты типа М. Планка, выступавшего против Э. Маха (см. параграф 4.2), утверждавшие, что выявляемые наукой сущности существуют в природе независимо от людей и их культуры и ученые их открывают подобно тому, как географы открывают новые земли, ибо только из этой позиции можно думать, что "внутри лаборатории природа предстает перед учеными в своем чистом и сущностном виде". При этом они, как и те, против кого они выступают, являются эмпиристами, продолжающими линию Ф. Бэкона.
Но концепции и логического позитивизма, и "наивного" реализма подверглись в третьей четверти XX в. жесткой критике. Стоят ли они того пафоса, который мы видим у К. Кнорр-Цетины и Б. Латура? Попробуем посмотреть на их анализ с позиции, изложенной в гл. 9 и 10, которая тоже противостоит и логическому позитивизму, и "наивному" реализму, но кардинально отличается от позиции упомянутых авторов во взгляде на классическую и неклассическую науку.
Обратимся к одной из центральных тем предыдущего параграфа главы – к "конструируемым в лаборатории фактам". Согласно схеме (10.1.1) эксперимент включает операции приготовления, использующие сколь угодно сложные приборы. То, что философы науки обратились к этому совсем недавно (по-видимому, первые работы принадлежат Хакингу, см. гл. 10), это проблема философов, следствие того, что они продолжают полемизировать с позитивистами вместо анализа реальной науки. Отличие естественного явления от технического состоит не в операциях приготовления, а в том, что приготовляется: технический процесс, имеющий функции и цели, или объект, обладающий естественным поведением, т.е. описываемым схемами (9.2.1) в физике или (17.1.1) в химии. Латур любит сравнивать работу архитектора с работой ученого, но существенной разницей между ними является то, что первый идет от идеального к реальному, результатом его деятельности является здание, а второй – наоборот, результатом его деятельности является идеальный объект, фигурирующий в теории. Приготовляется в лабораторном эксперименте не "факт", а "объект", для физики – это то, что движется (в очень общем смысле (см. подпараграф 9.1.3)). При этом эксперимент (в связке с определенной теорией) предполагает сопротивление эмпирического материала. Собственно в этом и состоит отличие естественной науки от натурфилософии[3] (см. подпараграф 9.1.1). Но это сопротивление вполне описывается в классических терминах. Нам представляется, что фиксация этого достаточно тривиального аспекта эксперимента посредством антропологических метафор искажает суть дела, по крайней мере, в случае классической и неклассической науки XVII–XX вв. Создание нового химического соединения (или сверхпроводника) по своему месту – то же, что и в поднятии тела у Галилея на определенную высоту – это техника "приготовления", но трудности, которые надо преодолеть, и сложность задействованной техники несоизмеримы (поэтому за это иногда дают Нобелевские премии).
Теперь обратимся к вопросу о месте лаборатории. Лаборатория – это то место, где производятся эксперименты, где реализуются в материале идеальные объекты, где осуществляются операции приготовления и измерения. То, что там происходит с точки зрения получения знания, рассмотрено в гл. 10. Там говорится, что целым является процесс построения теории явления, а эксперимент – часть этого процесса. С точки зрения этого процесса осмысленными являются вопросы: "когда кончается эксперимент?", "можно ли его считать "закрытым"? и др., обсуждающиеся в гл. 10. Вопрос об истине может стоять только в более широком контексте взаимодействия теории и эксперимента (речь идет о ВИО-типе работы, работы в "нормальной" науке, где есть четкие критерии оценки теории на истинность- правильность). При этом единица анализа должна быть шире, чем лаборатория, но это расширение в другую сторону, чем обсуждается у Латура, в сторону научного сообщества, включающего теоретиков и других экспериментаторов из других мест и времен, а не внешнего по отношению к научному сообществу социума. Именно это целое, через свой элемент в виде личности или лаборатории взаимодействует с внешним социумом. Таковым должно быть "первое приближение" в отношении классической и неклассической науки. Это ставит вопрос адекватности по отношению ко всей программе STS в отношении к науке: что она "отлавливает"? Думем, что в случае классической и неклассической науки – аспекты "внешней истории" (параграф 6.7).
Кнорр-Цетина обсуждает несколько другой вопрос: что происходит в лаборатории, какие "выборы" там совершаются? Представление о том, что эксперимент – это проверка определенной теории, слишком просто, чтобы быть адекватным, что оно и фиксирует. Если рассматривать содержательную часть ВИО-эксперимента, исходя из схемы (10.2.1) и приведенного там критического анализа аргументов Пикеринга, то она должна была бы наблюдать: выбор приборов, наладку приборов (tuning), изменения постановки (дизайна) самого эксперимента, особенно в случае, когда четкой теории нет (в этом случае идет процесс подбора теорий, в зависимости от результатов эксперимента). И это нс противоречит тому, что Кнорр-Цетина наблюдает.
Что касается "удивлений", что вместо явления, которое можно увидеть, явления представлены набором символов (записями показаний приборов), то согласно указанной схеме эксперимента, использующей приборы, так и должно быть. Удивление связано с неадекватными ожиданиями, основанными на устаревшей на несколько столетий методологии эмпиризма, в которой непосредственный "естественный" опыт "беременен" теорией и мышление человека "извлекает" теорию из этого опыта (см. параграф 10.1), а также с устаревшим на век представлением о непосредственной "наглядности" объектов науки, с которой было покончено в результате научной революции границы XIX–XX вв. (см. подпараграф 9.1.3).
Рассмотрим теперь вопрос: "Насколько обоснована вера в то, что устанавливаемые факты не зависят от избранных методик и аппаратуры?" Во-первых, в естественной науке это выступает как требование к исследуемому явлению, это одна из стандартных форм проверки достоверности результата (см. параграф 10.4). Споры по поводу того, чей же результат является верным, является нормальным и продуктивным элементом этой проверки (это имело место и в описанном в параграфе 11.3 случае попыток обнаружения свободного кварка (см. параграф 10.4)). Альтернативой является вывод о том, что в разных случаях мы имеем дело с различными явлениями (процессами или объектами, именно они, а не "факты" находятся в центре экспериментов).
Что касается описываемой Кнорр-Цетиной случайности "выборов", то этот социальный аспект не сильно влияет на развитие науки, т.е. его вполне можно отнести к "внешней" истории. Действительно, лаборатории, создаваясь обычно под какие-то определенные эксперименты, далее, вследствие того, что современные эксперименты связаны со сложными и дорогими приборами и квалифицированным персоналом, становятся субъектами научной сети. То есть далее они ищут (или их ищут) задачи, которые можно выполнить на основе данного состава оборудования и людей[4]. Это и выявляют исследования Киорр-Цетины и ее коллег. То есть если в прежние времена, скажем в XIX в., была типична ситуация, когда ученый ставил экспериментальную задачу и затем ее выполнял, часто сам или с кем-то, то теперь мы имеем массивы задач, расположенные между массивами теоретиков и лабораторий и более сложную, возможно, сетевую структуру (хотя тут, скорее всего, есть несколько сосуществующих структур разного типа). Кроме того, исследуются лаборатории, занятые нормальной наукой (см. параграф 6.4) или ВИО-типом деятельности (см. подпараграф 9.1.2), поскольку само существование других в некоторый момент истории, не говоря о методе их поиска, является большим вопросом. Поэтому рассматриваемые Кнорр-Цетиной "выборы" определяют судьбы соответствующих ученых и лабораторий, но не науки. Хотя здесь могут возникать некие тренды в плане стимулирования направленности нормальной науки, но это вполне отвечает "внешней" истории. Из этого нс следует тех кардинальных выводов, которые провозглашаются в ее работах.
Другое дело – анализ Латуром работы лаборатории Паскаля. Здесь микроб – это явный ПИО. Но нам кажется, что для нее подходит описание во вполне традиционных понятиях: микроба как ПИО, болезни как ВИО, а вакцинации как технического приложения. Да, это техническое приложение оказало громадное влияние на социум и его институты. Но то же можно сказать и про электричество, где фаза технического применения более четко отстояла от фазы создания соответствующих ПИО и ВИО. Понятия "перемещение", "перевод", "смена масштаба" в случае классической и неклассической науки "наводят тень на плетень", они искажают суть дела, а не высвечивают что-то новое.
В теме "публикации" в предыдущей части главы было несколько аспектов. Один был связан с тем, что описание экспериментального исследования в статье может сильно отличаться от хода исследования. Да, конечно, но это, за редким исключением, не влияет на достоверность того, что выносится в качестве результата, ибо последний связан не с историей, а со средствами обоснования. Что касается темы публикаций как формы фиксации результата, то здесь, как нам кажется, идет развитие куновской темы проблемы внедрения идей. Здесь эта проблема развивается в сторону того, что она существует и в нормальной науке. Это действительно новый аспект, но он тоже вписывается в уровень "внешней" истории.
Нам представляется, что лакатосовское различение "внешней" и "внутренней" истории хорошо работает, по крайней мере, в случае классической и неклассической науки.