Критический реализм и сатира

Критическая направленность русского реализма XIX в. выдвигает на передний план сатиру и комедию, которые становятся одним из способов типизации жизни. Гоголь включил русскую сатиру в мировой художественный процесс. Сатира пронизывает все искусство, становится особым литературным родом, ее пафосом движется целое художественное направление в России. Исходная точка критики в реализме - идеал; это истинно демократическое начало в искусстве, представляющее народный взгляд на жизнь. Поднявшись на высоту идеала, литература стала глубже вторгаться в жизнь. Русская проза начиная с "Мертвых душ" утверждала Россию песни, широкой дороги, великих надежд и больших мыслей. Богатырство России у Гоголя выражено в образе русской необгонимой тройки. Щедрин отмечал, что сатира Гоголя казнила смехом пороки общества "во имя целого строя понятий и представлений, противоположных описываемым" (Щедрин Н. Поли. собр. соч. в 20 т. М.-Л., 1933-1941. Т. VI. С. 123).

Смех Гоголя национален по своей природе. В нем живет и разгулье удалое народа, просыпающегося к бурной жизни, и сердечная тоска по поводу несовершенства мира, и щемящая грусть, и лирическое одушевление, и бескрайняя бесшабашная веселость, вдруг побеждаемая серьезностью раздумий о будущем, о судьбах России. Этот смех синкретичен, эстетически богат, в нем все оттенки - от юмора до сарказма. Он вбирает в себя огромный художественный опыт человечества.

Салтыков-Щедрин - пионер психологического анализа в сатире. ОГЛАВЛЕНИЕ "Господ Голавлевых" Щедрин определял как "почти все психологическое" (Щедрин Н. Поли. собр. соч. в 20 т. М.-Л., 1933-1941. Т. XIX. С. 67). В центре романа образ вымороченного человека - Иудушки. Внутренняя опустошенность, пустоутробие - "ОГЛАВЛЕНИЕ" его духовного мира. Но эту внутреннюю пустоту "заполняет" злоба бескрайняя, даже отвлеченная от конкретного объекта, злоба, перешедшая социальные границы и ставшая зоологическим отвращением ко всему живому, ненависть к жизни вообще.

Дом и бездомье

Фазиль Искандер пишет:

Два типа творчества в русской литературе - дом и бездомье. Между ними кибитка Гоголя - не то движущийся дом, не то движущееся бездомье. Перед какой бы российской усадьбой ни останавливался се великий путешественник, каждый раз он прощается с горьким смехом - Голодаловка Плюшкина, Объедаловка Собакевича, Нахаловка Ноздрева... И только один раз прощается с нежностью и любовью - "Старосветские помещики". С ними ему явно хотелось бы пожить. Дом-Пушкин и почти сразу же бездомье -Лермонтов. Вот первые же строчки Лермонтова, которые приходят на ум: Люблю отчизну я, но странною любовью... Выхожу один я на дорогу... Насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом... Какой тут может быть дом, если отец промотался. Все связано таинственной, но существующей связью. Непредставимо, чтобы Пушкин сказал: люблю отчизну я, но странною любовью. Но и нет у него стихотворения о родине, равного гениальному "Бородино". Почему? Потому что мучительная раздвоенность Лермонтова в этом стихотворении счастливо преодолевается правотой великого дела защиты родины и возможностью любить ее без всяких странностей. Поэтому его тоскующая душа с такой легкостью подымает громадину "Бородина" (Искандер Ф. Академические тетради. № 1. С. 7).

Герои бескорыстия

"Герой нашего времени" М. Лермонтова - этап в развитии русской словесности. Николай I не заметил этого и писал своей жене Марии Николаевне (письмо от 12/24 июня 1840 г.), что это сочинение способно прививать читателю презрение или ненависть к человечеству! Но это ли цель нашего пребывания на земле? Ведь и без того есть наклонность стать ипохондриком или мизантропом, так зачем же поощряют или развивают подобного рода изображениями эти наклонности!.. По моему убеждению, это жалкая книга, обнаруживающая большую испорченность се автора. Характер капитана намечен удачно. Когда я начал это сочинение, я надеялся и радовался, думая, что он и будет, вероятно, героем нашего времени, потому что в этом классе есть гораздо более настоящие люди, чем те, которых обыкновенно так называют. В кавказском корпусе, конечно, много таких людей, но их мало кто знает; однако капитан появляется в этом романе как надежда, которой не суждено осуществиться. Господин Лермонтов оказался неспособным представить этот благородный и простой характер; он заменяет его жалкими, очень мало привлекательными личностями, которых нужно было бы оставить в стороне (даже если они существуют), чтобы не возбуждать досады... ("Дела и дни". 1921, С. 189). В беспрекословно исполнительном, не любящем "метафизические прения", ординарном Максиме Максимовиче Николай I увидел героя своего времени. Однако национальное своеобразие творчества Лермонтова не раскрыто в этом проникнутом державным интересом отзыве императора.

Печорин - один из провозвестников галереи героев, лишенных корысти, желания вписаться в официальную общественную ситуацию, карьерно утвердиться в ней. Он не стремится ни к богатству, ни к славе, ни к положению. Печорин одушевлен нравственными исканиями. Это нравственные эксперименты, которые в экзальтированной форме продолжат герои Достоевского.

В русском критическом реализме есть почти "эндемичные" образы. После Дон-Кихота в западной литературе редко появлялись персонажи, живущие духовными ценностями, бескорыстные, детски непосредственные. Все больше авантюристы, искатели богатства, карьеры, положения. На их фоне прелестен и неподражаем взрослый ребенок мистер Пиквик Диккенса. В русской литературе от толстовского Платона Каратаева до Сонечки Мармеладовой Достоевского и Матрены Солженицына на таких людях "земля стоит".

Разработаны в русской литературе образы и бескорыстных людей, отшлифованных культурой, - это образы интеллигентов - личностей с творческой натурой и самостоятельными принципами отношения к миру, живущих по законам духа, а не по законам карьеры и меркантильных интересов (Пьер Безухов, Нехлюдов, князь Мышкин, Настасья Филипповна).

Эти люди непрактичны, их материальный проигрыш неизбежен, как и постоянна их моральная победа и нравственное превосходство над всеми "победителями", выигрывающими имущество, должности, чины, деньги, положение. Эти герои одушевлены метафизическими мыслями о мире, о человечестве, в этих образах личностное и общечеловеческое сопрягаются. Тоска по совершенству человека, по гармонии общества, по справедливости мира одушевляет русскую классику, делает звучание ее образов всемирно-историческим. И зачинается вся эта проблематика в удивительном образе-открытии - в пушкинском Евгении из поэмы "Медный всадник". Это образ разночинца, вышедшего из обнищавшего боярского рода, образ молодого интеллигента, решившего сосредоточиться на поисках личного счастья в семье. Однако герой вынужден переосмыслить свою жизнь и свои отношения с миром. Он потрясен гибелью своей невесты и вдруг становится отрешенным от всего меркантильного, от всех материальных интересов и обращается к высшим интересам мировой справедливости:

Или вся наша жизнь. Как сон пустой. Насмешка неба нал землей?

Это трагическое вопрошение о метафизическом смысле бытия и есть главный вопрос, волнующий Евгения после его внутреннего преображения. Именно поиск ответа на сие трагическое вопрошение и посылает безумного Евгения к подножию кумира и вызывает в его душе огненную и черную волну бунтарства. Это вторая жизнь Евгения - его безумная жизнь, в которой вдруг страшно проясняются мысли и пробуждается нравственный пафос. Вот оно начало "идиотизма" князя Мышкина! Вот оно донкихотство нового времени! Вторая жизнь Евгения и есть жизнь человеческого духа, жизнь интеллигента, сосредоточенного на проблемах социальной справедливости мира. Образ Евгения зачинает целую галерею всемирно-исторических образов людей духа, составляющих противотечение привычной жизни карьеристов, авантюристов, стяжателей.

Доведенность до края и шаг за этот край, выпадение не только из обыденного благополучия, но и из привычной человеческой жизни или разрушают личность, или вдруг открывают в ней такие источники энергии, благородства, духовной красоты, что перед удивленным человечеством предстает совершенно необыкновенный человек, высочайших духовных достоинств, вызывающий восхищение. С переступания через край и начинается высшая жизнь духа у

Евгения, и у Нехлюдова, и у Пьера Безухова, и у Мышкина, и у Настасьи Филипповны, и у Сонечки Мармеладовой. Евгений переступает через край после того, как рухнули его планы на семейное счастье, что было вызвано стихийным бедствием и социальной несправедливостью. У Нехлюдова изменение принципов жизни - результат нравственных мук, духовного приобщения к бедствиям Катюши Масловой и ощущения своей первопричинной виновности в этих бедствиях. У Сони Мармеладовой переступание через край вызвано бедственными обстоятельствами ее жизни и желанием вызволить своих близких из нищеты и обреченности. У Пьера Безухова причина - обстоятельства Отечественной войны, всенародные бедствия и личная погруженность в них (плен, общие с народом судьбы). И всякий раз из этого выпадения героя за край жизни возникает человек духа, ценящий не ценности суетного мира, а только самую сердцевину человеческой жизни - ее духовность, ее гуманный смысл.

Так на страницах русской классики возникает человек, устремленный к богатству духа, ориентированный на духовные ценности. Открытие и художественное воплощение образа такого человека и есть вклад русской культуры в сокровищницу мировой культуры.