Криминализация организованной преступности в России и других странах
В условиях тотального контроля с мафиозными предприятиями (если они не были учреждены самой КПСС или ее вельможными представителями) как-то справлялись. Во время перестройки преступные организации стали заполнять новые экономические и политические ниши. В июле 1988 г. в "Литературной газете" был опубликован диалог А. Гурова и Ю. Щекотихина "Лев прыгнул!"[1], известивший о скачке организованной преступности в СССР. Два месяца спустя в подборке появился отклик от заключенных, один из которых писал: "Лев действительно прыгнул, но обойма вашего (читай: государственного) пистолета на этот раз оказалась пуста"[2]. И это было горькой правдой. Более того, современная российская оргпреступность появилась не в 1988 г., а намного раньше[3].
Российское государство совершенно не было готово к борьбе с растущей организованной преступностью, а специалисты юридической науки криминального цикла долго не находили общего языка. В эти годы расхождения между реалистами-криминологами и некоторыми догматиками уголовного права и уголовного процесса, очарованными "победой либерализма над тоталитаризмом", стали еще значительнее. Нельзя сказать, что до публикации в "Литературной газете" трезво мыслящие российские ученые и практики не изучали организованную преступность. В 1980-е годы эта проблема исследовалась и обсуждалась на конференциях и круглых столах[4]. В МВД СССР было организовано подразделение по борьбе с организованной преступностью. Однако упомянутая публикация на страницах популярной в те годы газеты привлекла внимание не только специалистов.
В отсутствие законодательных норм и статистических данных многим казалось, что организованная преступность в СССР – это миф, созданный консерваторами для запугивания. А. И. Алексеев на одном из собраний криминологов сказал: "В нашей стране ничего не может быть организованного, в том числе и преступности". Но реальность была другой: организованная преступность наступала. И уже в конце 80-х – начале 90-х годов XX в. при Верховном Совете РСФСР стали разрабатываться проекты законов о борьбе с ней. Однако расстрел из танка этого представительного органа 4 октября 1993 г. по приказу Президента РФ Б. Ельцина остановил законодательную работу.
В Государственной Думе в 1995 г. находилось три проекта федерального закона о борьбе с организованной преступностью, два из которых были опубликованы[5]. Не вникая в их различия, укажем, что все они, в том числе обобщенный вариант, принятый Государственной Думой в июле и отклоненный в октябре 1995 г. Советом Федерации "ввиду неприемлемости отдельных положений"[6], определяют организованную преступность как создание организованных преступных формирований трех уровней (преступных групп, преступных организаций и преступных сообществ) и их преступную деятельность. В проекте предусматривались: уголовная ответственность за создание преступной организации и преступного сообщества; руководство ими и участие в них; другие специальные составы преступлений, связанные с организованной преступностью, а также особенности некоторых уголовно-правовых институтов и система органов, осуществляющих борьбу с организованной преступностью, их особая компетенция, оперативно-розыскные меры и другие важные вопросы, которые принципиально не расходились с международными рекомендациями.
22 ноября 1995 г. Федеральный закон "О борьбе с организованной преступностью" был принят Государственной Думой и 9 декабря одобрен Советом Федерации, но 22 декабря отклонен Президентом РФ по мотивам возможного нарушения прав человека при его применении.
Аргумент "возможность нарушения прав человека" обоснованно, а часто и без достаточных оснований, в целях блокирования того или иного нежелательного для соответствующих (часто криминальных) слоев населения законопроекта, используется не только в нашей стране. Его можно применять в отношении любого значимого закона о борьбе с преступностью, ибо эта деятельность в той или иной мере строится на ограничении прав человека. Задержание, арест, лишение свободы, обыск, выемка, подписка о невыезде, контроль почтовой корреспонденции, телефонных переговоров и т.д., по сути, есть грубое нарушение прав человека. Но эти нарушения осуществляются в рамках закона и обусловлены объективной необходимостью. Без этих "нарушений" не может быть сколько-нибудь успешной борьбы с преступностью.
Поиск золотой середины в соблюдении прав человека в отношении лиц, совершивших преступления, и достижение эффективности социально-правового контроля над преступностью – проблема архисложная, требующая тонкого, вдумчивого подхода. Одновременно следует помнить, что преступность – одна из наиболее общественно опасных и исключительно массовых форм посягательства на фундаментальные права и свободы человека и гражданина. В подобных условиях соотношение свободы и безопасности в современном криминальном мире становится проблемой еще более острой. Причем так уж сложилось, особенно в нашей стране (где так называемые правозащитники[7] до последнего времени совершенно не были озабочены массовыми кровавыми преступлениями организованных преступников), что при выявлении малейших нарушений прав самих преступников поднимается мировой скандал. Права организованных преступников должны соблюдаться, но почему игнорируются права потерпевших?
Любое объективно необходимое ограничение прав человека в процессе оперативной и уголовно-процессуальной деятельности можно обеспечить четкими нормативными гарантиями. Именно в этом направлении, на наш взгляд, должен осуществляться поиск золотой середины[8]. С позиций сегодняшнего осознания ситуации в стране в 1995 г. абсолютно очевидно, что президентская "семья" последовательно и настойчиво, отвергая законы о борьбе с организованной преступностью, коррупцией и отмыванием грязных денег, перед очередными президентскими выборами защищала не права простого человека, а собственные интересы – институциональной организованной преступности и коррупции.
В том же 1995 г. Государственной Думой был принят один из вариантов уголовного кодекса. Судя по опубликованному проекту[9], его составители вначале не принимали предложения о криминализации организационной деятельности в целях борьбы с организованной преступностью, но под давлением реалий и общественного мнения вынуждены были их учесть, хотя и в усеченно-фрагментарном виде. Однако и этот проект стал законом после повторного рассмотрения в Федеральном Собрании лишь в июне 1996 г.
Итак, после почти 10-летних споров ученых, практиков и законодателей в Общей части УК РФ (ст. 35) были впервые сформулированы понятия организованной группы и преступного сообщества (преступной организации), а в его Особенной части (ст. 210) криминализированы создание преступного сообщества (преступной организации) для совершения тяжких или особо тяжких преступлений, а равно руководство таким сообществом (организацией) или входящими в него структурными подразделениями, а также создание объединения организаторов, руководителей или иных представителей организованных групп в целях разработки планов и условий для совершения тяжких и особо тяжких преступлений. Уголовная ответственность также была предусмотрена за участие в преступном сообществе (преступной организации) либо в объединении организаторов, руководителей или иных представителей организованных групп.
Кроме того, в 64 статьях (позже бьши введены шесть новых статей) Особенной части Кодекса совершение преступления организованной группой предусмотрено в качестве квалифицирующего состава, а при привлечении к уголовной ответственности по другим статьям, согласно п. "в" ч. 1 ст. 63, в качестве отягчающего обстоятельства. В дополнение к ст. 210 УК РФ еще в восьми статьях (ст. 208 – организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем; ст. 209 – бандитизм; ст. 232 – организация либо ОГЛАВЛЕНИЕ притонов для потребления наркотических средств или психотропных веществ; ст. 239 – организация объединения, посягающего на личность и права граждан; ст. 241 – организация занятия проституцией) предусмотрена уголовная ответственность за специфическую организационную деятельность. В конце 2003 г. в эту группу норм были введены еще две статьи: ст. 282.1 – организация экстремистского сообщества и ст. 282.2 – организация деятельности экстремистской организации, а в декабре 2004 г. ст. 322.1 – организация незаконной миграции. По состоянию на середину 2009 г. в УК РФ было уже 11 статей, предусматривающих уголовную ответственность за организационную общественно опасную деятельность, и процесс криминализации, видимо, продолжится. Он обусловлен ростом организованности преступности и появлением новых доходных видов деятельности.
Сопоставление "замороженного" проекта федерального закона о борьбе с организованной преступностью и норм УК РФ об ответственности за организационную деятельность свидетельствует о существенных различиях, но их анализ не входит в нашу задачу. Важно отметить другое: факт выхода законодателя на нормы о борьбе с организационной и организованной преступностью, что позволяет рассматривать организованную преступность на основе права. Только в этом случае можно с ней бороться, только в этом случае возможно ее более или менее адекватное статистическое отслеживание, только в этом случае можно приблизиться к ее реальному пониманию и совершенствовать эту борьбу в дальнейшем.
Чрезвычайно медленное осознание опасностей организованной преступности в России является одним из доказательств хронического отставания уголовно-правового контроля от криминальных реалий. Аналогичные процессы происходили и в других странах, но там законодатели были более мобильны.
С того момента, как было открыто объявлено о "прыжке" организованной преступности, прошло уже много лет. Отечественная мафия блестяще использовала правовой вакуум, укрепилась внутри страны и за ее пределами, в то время как российские специалисты уголовного права, процесса и криминологи вместе с законодателями и политиками только недавно пришли к соглашению о борьбе с ней. Противоречивых толкований было множество, но мы остановимся лишь на одном, как нам представляется, главном вопросе: можно ли было бороться с организованной преступностью на основе уголовного и процессуального законодательства 1960-х годов?
Одни считали, что можно. Опираясь на теорию классической школы уголовного права XVIII в., симпатию к романтической демократии и антипатию к социологическим и статистическим реалиям, они полагали: что организованная преступность – выдумка беспомощных правоохранительных органов, которые, не умея ловить преступников, требуют для себя специальных законов и особых полномочий; что все преступления, совершаемые организованными преступными формированиями, были предусмотрены в действующем уголовном законодательстве; что институт соучастия позволял привлечь к уголовной ответственности и организаторов; что криминализация организационной деятельности является ненужной и опасной.
Другие доказывали, что нельзя, поскольку от уголовной ответственности продолжают уходить организаторы и руководители преступных сообществ, которые, "чтя уголовный кодекс", стремятся не совершать непосредственно и не организовывать конкретные преступления, предусмотренные в действующем законодательстве. Правоохранительные органы о многих из них были осведомлены, но не могли привлечь преступников к уголовной ответственности, так как составов преступлений за создание преступных группировок и руководство ими не было. Крестные отцы, таким образом, выпадали из института соучастия, в связи с чем преступные сообщества не теряли управляемость, обладали исключительной жизнеспособностью и быстро восстанавливали потери "шестерок". Число квалифицированных маргиналов из вооруженных сил, правоохранительных органов и спортивных обществ растет, и некоторые из них вынуждены идти на работу к мафии.
Глубокого аналитического обсуждения противоположных позиций так и не получилось, хотя было много круглых столов, семинаров, публикаций и исследований[10]. Тем не менее криминологи предпринимали попытки открыто обсудить эту проблему[11]. Их оппоненты чаще всего уходили от серьезного обсуждения, ссылаясь на то, что организованная преступность – проблема криминологическая, а не уголовно-правовая. И это, пожалуй, был самый мягкий и дипломатичный аргумент. А в выступлениях криминологов часто упрекали в антидемократичности и незнании элементарных канонов уголовного права, которые преподносились как незыблемые, Богом данные заповеди.
И. М. Гальперин, например, называл мифом "недостаточность" действующего законодательства для борьбы с организованной преступностью и не допускал возможности отделения организационной деятельности руководителей преступного формирования от совершения конкретных преступлений организаторами и исполнителями[12].
А. В. Наумов, рецензируя материалы одного из круглых столов по организованной преступности, в которых были и сомнительные предложения, отстаивал примерно ту же позицию, дополнив ее аргументацию печальным опытом прошлого, в частности высказываниями А. Я. Вышинского об общей преступной деятельности и соучастии в широком смысле слова: "Участие в группе, осуществляющей преступное действие, может влечь за собой ответственность участника этой группы даже в том случае, если сам он к этим преступным действиям непосредственного отношения не имел и согласия на их совершение не давал... Участник преступной группы должен быть признан ответственным за всякое конкретное преступление, если оно вытекает из общей преступной деятельности". Приводя эту цитату, Наумов писал: "Вот он – ключ к решению проблемы – “общая преступная деятельность”. Преступлений как таковых может и не быть, а “деятельность” будет"[13]. И этот аргумент он использует для критики предложений о криминализации организационной деятельности.
Во-первых, наивно полагать, что сталинские репрессии определялись уголовным законом или речами Вышинского. Все было наоборот. Во-вторых, высказывания Вышинского не имеют прямого отношения к сути предложений криминологов. Введение конкретной уголовной ответственности за создание преступной организации, руководство ею и участие в ней не имеет ничего схожего с "общей преступной деятельностью" или с ответственностью за "чужую вину", как утверждали другие оппоненты. Каждый организатор, руководитель или участник преступного формирования и конкретные организаторы и исполнители преступлений несут ответственность за свои действия в рамках субъективного вменения и действующего института соучастия.
Все это, однако, не принималось во внимание. Поэтому на протяжении многих лет одни пугали общество наглеющей мафией, а другие – возможным возвращением 1937 г. Ни то ни другое к пониманию реальной организованной преступности, к криминологической и уголовно-правовой науке особо отношения не имеет.
Противников криминализации организационной преступной деятельности оказалось довольно много. Они явно демонстрировали приверженность и лояльность новой демократической идеологии и боязнь возврата к прошлому. Они ссылались на результаты применения ст. 58.11 УК РСФСР (1926 г.) и в 90-е годы уже бездействующей, но не исключенной ст. 72 УК РСФСР (1960 г.) об уголовной ответственности за организационную деятельность, направленную на совершение особо опасных преступлений, а равно участие в антисоветской организации.
Статья 58.11 УК РСФСР оставила самый большой кровавый след в репрессивной деятельности 20–50-х годов прошлого века.
Именно это деяние обычно вменялось в вину политически неугодным лицам (партийным, военным и общественным деятелям, поэтам, писателям, ученым и многим другим) за их мнимую организационную деятельность против советской власти. Поэтому в обществе выработалась своеобразная "аллергия" на криминализацию организационной деятельности. И в связи с этим в России долгое время не вводилась уголовная ответственность за общественно опасную организационную деятельность.
В принципе же, криминализация организационной деятельности не была новшеством и в плане общеуголовных деяний. Кроме ст. 72 в УК РСФСР было еще семь статей, предусматривающих уголовную ответственность за организацию преступных образований и участие в них: банд (ст. 77), преступных группировок в исправительно-трудовых учреждениях (ст. 77.1), незаконных вооруженных формирований (ст. 77.2), массовых беспорядков (ст. 79), объединений, посягающих на личность и права граждан (ст. 143.1), азартных игр (ст. 208.1), притонов (ст. 226.1). Президент РФ вносил в Госдуму проект об уголовной ответственности за организацию фашистских объединений и групп (ст. 74.2).
Ученые западных стран, объективно, а не мифологически представляющие демократию и не из газет знающие об организованной преступности в своих странах, не разделяли позицию либерального отношения к организованной преступности и писали, что в России нет необходимого законодательства для борьбы с этим явлением. Американец С. Хендельман, например, полагал, что теневая экономика и всепроникающая коррупция в СССР создавали благоприятную почву для организованной преступности, но ее развитие сдерживалось партийным и государственным контролем. Крах КПСС и советского государства разрушил систему социального контроля и систему уголовного правосудия. Новые условия, для которых характерны практически полное отсутствие законов о борьбе с организованной преступностью и низкая эффективность экономической системы, стали благоприятной средой для развития организованной преступности. Для перехода к рыночной экономике не было разработано четкой системы регулирования. Российская Федерация приступила к созданию рынка свободной торговли, не имея законодательных норм и положений, необходимых для обеспечения его целостности, действенности и эффективности[14].
Это подтвердили и две разработки 1997 и 2000 г. о российской организованной преступности и коррупции Центра стратегических и международных исследований под руководством бывшего директора ЦРУ США У. Вебстера[15]. Авторы рассматривают Россию как государство криминальных синдикатов, где имеются большие трудности в борьбе с организованной преступностью и взаимосвязанной с ней коррупцией законодательного, организационного, экономического и политического характера. При всей политизированности и тенденциозности этих исследований, в которых четко прослеживается стремление авторов показать Россию только с отрицательной стороны и еще больше усилить ее реальный негатив, в них сделаны важные выводы, которые российской законодательной, исполнительной и судебной власти, а также Генеральной прокуратуре РФ и другим правоохранительным органам следовало бы проанализировать.
В США, Италии и многих европейских странах поднимаемые вопросы правового и организационного обеспечения борьбы с организованной преступностью и коррупцией более полно отражают криминальные реалии[16].
Уголовное законодательство, на наш взгляд, должно быть прагматичным. Оно не выполнит своего назначения в современном динамичном мире, если его догматизировать или политизировать. Прагматизм и здравый смысл с трудом приживаются в российской социальной и юридической науке и практике. Поверхностное представление о социально-правовом контроле, на котором основана демократия развитых стран, неспособность законодательной, исполнительной и судебной власти в России установить и поддерживать правовой порядок привели к образованию в нашей стране беспрецедентной "предпринимательской" ниши, где интенсивно формируется новая криминальная элита, для которой руководство и управление преступной средой стали высокоприбыльной и абсолютно безопасной (если не считать внутренних разборок) сферой приложения своих интеллектуальных и профессиональных способностей.
Между социологическими и криминологическими данными, с одной стороны, и уголовным правом (законодательством), с другой, не может быть непримиримых противоречий. Когда социология и криминология, объективно (!) отражая реальность, выявляют какое-то новое общественно опасное явление, которое не контролируется действующим законодательством и не вписывается в привычные уголовно-правовые схемы, прагматическая уголовноправовая наука и законодатель, если они действительно озабочены общественной безопасностью, на вызовы криминальной реальности должны адекватно, своевременно и цивилизованно реагировать. Давно известно, что правовые отношения не могут быть поняты в отрыве от реалий[17]. Уголовно-правовой догматизм и консерватизм полезны лишь в рамках объективно отражаемой ими общественно опасной действительности.
Но если наука, в данном случае уголовно-правовая, отдаляется от эмпирически установленных фактов и начинает развиваться в автономном режиме, апеллируя не к действительной, а только к писаной реальности (законам, комментариям, политическим сочинениям), то она неизбежно попадает в мир абстрактных понятий и представлений, которые могут быть изящны и притягательны (как коммунизм в XIX в.), но утопичны, непрактичны и даже вредны. Здесь можно вспомнить слова А. С. Пушкина: "Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман"[18].
Социально-правовой и криминологический подходы к изучению проблемы организованной преступности и коррупции предполагали анализ реальных условий жизни, которая складывается на основе действующих норм права. Ее нельзя познать, основываясь на изучении законов, отдельных приговоров и статей в журналах. Чисто логическое мышление не приносит знания эмпирического мира. Серьезная наука начинается с измерения. Между догматической и социологической позициями нет китайской стены: объект исследования один и специализация одна. Мудрый А. А. Герцензон при втором рождении криминологии в 60-х годах XX в. писал, что нельзя отделять уголовное право от криминологии, одно замкнется на догматике, а другая оторвется от права. Однако его не послушали. Социология уголовного права – это часть самого уголовного права, внутренне ему присущая. Своевременное обращение к ней исключило бы 10-летний схоластический политизированный спор о реальности организованной преступности.
Директор ФБР США Луис Дж. Фри, посетивший Москву в июле 1994 г., высказал мнение, что Россия быстро осознала опасность организованной преступности, на что Америке понадобилось 50 лет. Так ли это? Организованная преступность в США в 20–60-е годы прошлого века развивалась и приобретала опыт намного медленнее, чем это происходит в наши дни. Но в это время в стране уже действовали законы о борьбе с рэкетом (1946 г.), о контроле над наркотиками (1956 г.), о контроле над преступностью и безопасности на улицах (1968 г.), об ответственности за неуплату налогов, которые прямо или косвенно были направлены на борьбу с организованной преступностью. Американцы довольно быстро осознавали новые опасности. В 1970 г. это осознание генерализировалось, был создан Национальный совет по организованной преступности и принят закон о контроле над ней. Цель закона, сформулированная в его введении, состояла в "попытке искоренения организованной преступности в Соединенных Штатах путем усиления правовых средств в процессе сбора доказательств, установления новых уголовных запретов и применения усиленных санкций и новых мер правовой защиты для борьбы с незаконными действиями тех, кто занимается организованной преступностью".
Президент США Р. Никсон тогда определил: "Организованная преступность в США имеет три цели: эксплуатацию, коррупцию и уничтожение. То, что она не может эксплуатировать непосредственно, подвергается коррупции; то, что непосредственно не поддается коррупции, подвергается уничтожению"[19]. Он призвал ликвидировать ее, как злокачественную опухоль. Следующим шагом было принятие закона о постоянно действующем преступном предприятии (ССЕ), направленного против лиц, участвующих в крупномасштабной торговле наркотиками (1970 г.).
Судебное толкование Конституции США не разрешало законодательному органу запрещать само членство в какой-либо организационной структуре. Криминальная реальность заставила искать адекватные ответы на вызовы времени в рамках Конституции. И они были найдены в Законе 1978 г. о рэкете и коррумпированных организациях (RICO), где в качестве преступления рассматривается участие какого-либо лица в делах предприятия в форме рэкетирской деятельности, а сама она в упомянутом законе охватывает практически все виды серьезной преступной деятельности, запрещенной федеральными законами и законами штатов.
Согласно закону RICO под предприятием имелись в виду отдельное лицо, партнерство, корпорация, ассоциация, объединение без прав юридического лица, группа лиц, фактически действующих совместно. К преступным деяниям, связанным с организованной преступной деятельностью, отнесены преступления по уголовному праву штатов (убийство, похищение людей с целью выкупа, поджог, ограбление, преступления, связанные с наркотиками, эксплуатация азартных игр, вымогательство, взяточничество, непристойное поведение), а также преступления по федеральному уголовному праву: преступления, связанные с наркотиками, преступления по закону Хоббса (вымогательство и грабеж), мошенничество с использованием почты (телеграфа), гангстерское ростовщичество, взяточничество, фальшивомонетничество, вооруженное ограбление грузовиков (воздушное пиратство), профсоюзный рэкет, отмывание денег, операции с валютой, тайный ввоз иностранцев, убийство по найму, перевозка похищенного имущества из одного штата в другой, мошеннические операции с ценными бумагами, торговля "белыми рабынями" (проституция).
Наряду с этим изменялись многие действующие нормы: федеральный обвинитель получил право осуществлять уголовное преследование за деяния, которые являются преступлениями по уголовному праву штатов; расширены пределы конфискации в гражданско- правовом и уголовном порядке; установлены другие виды нарушений Закона RICO (вложение денег, полученных от совершения организованных преступлений, в предприятие, осуществляющее сношения между штатами или с иностранными государствами, приобретение доли в таком предприятии посредством организованной преступной деятельности, участие в ведении дел таких предприятий посредством организованной преступной деятельности); сговор лиц с намерением нарушить Закон RICO или попытка такого нарушения были признаны оконченным преступлением.
Судебное преследование должностных лиц федерального уровня, как пишет С. Конлон, осуществляется по законам о взятках, о денежном вознаграждении в связи с конфликтом интересов, за действия в качестве агентов иностранных государств, сговор на совершение преступления, мошенничество при голосовании, покровительство, по закону о предвыборных кампаниях, за растрату или кражу федеральной собственности, за мошенничество, за налоговое мошенничество. Несколько меньше перечень законов, которые распространяются на должностных лиц местного уровня. С. Конлон приводит пример операции "Грейлорд" в графстве Кук, проведенной прокуратурой США, ФБР и службой внутренних доходов, в результате которой по Закону RICO были осуждены 15 судей и 49 адвокатов, а также привлечены к дисциплинарной ответственности 103 судьи, лишены прав адвокатской практики 66 человек и временно отстранены от работы 25 человек[20].
Помимо Закона RICO борьбы с организованной преступностью касаются законы о всестороннем контроле над преступностью (1984 г.), об ответственности за отмывание денег (1986 г.), о борьбе со злоупотреблением наркотиками и контроле над ними (1987 г.), о контроле над насильственной преступностью (1994 г.) и др.
В дополнение к этим законам в уголовном законодательстве США с 1909 г. (с уточнением в 1948 г.) действуют нормы об общем преступном сговоре и о сговоре с целью занятия торговлей наркотиками. Американская концепция сговора преступной организации была положена, например, в основу Нюрнбергского процесса. Ее автор М. Бернейс писал, что если руководствоваться "ранее действовавшими понятиями и процессуальными нормами, мы никогда не сможем арестовать и осудить не только всех важных преступников стран оси, но даже сколько- нибудь значительное их количество"[21]. Беспрецедентная концепция сговора преступной организации, обставленная юридическими гарантиями, после продолжительных споров была принята. И это послужило правовым выходом из сложной международной ситуации.
Подробно остановившись на законодательстве и практике борьбы с организованной преступностью в США, автор тем самым пытался показать как, несмотря на сложность американского законодательства (с позиций нашего кодифицированного права), адекватно организуется там борьба с этой опасной преступной деятельностью. Причем рассматриваемая борьба осуществляется на иных оперативных, организационных и законодательных основах, чем в отношении других преступлений, что никак не хотели принять некоторые российские специалисты уголовного права и уголовного процесса. Это, конечно, не означает, что в США покончили с организованной преступностью, но они удерживают ее на социально терпимом уровне и не допускают во власть, как в России.
Итальянские законодатели вынуждены были еще более жестко отреагировать на распространение организованной преступности. С 1956 по 1990 г. ими было принято 16 законодательных актов по контролю над мафией, в том числе криминализирующие сговор с намерением заниматься незаконной торговлей наркотиками. Однако вследствие некоторых особенностей, присущих итальянской мафии (закон молчания и др.), факт сговора доказать стало практически невозможно. Тогда в 1982 г. итальянцы вынуждены были принять закон, предусматривающий, кроме действующей ст. 416 (группировка для совершения преступления), новый состав преступления (ст. 416 bis) – группировка мафиозного типа.
В Италии действует более 15 законов и декретов о борьбе с мафией: "О превентивных мерах в отношении лиц, опасных для безопасности и общественной морали" (1956), "Предписание против мафии" (1965, базовый закон), "Срочные меры по координации борьбы против мафиозной преступности" (1982); в 1982 г. также было принято "Предписание по вопросу мер пресечения имущественного характера. Учреждение парламентской комиссии по борьбе с мафией". Этот акт предусматривал административные преграды для контролируемых мафией фирм и разрешал арест всего их имущества, если контрольный пакет акций принадлежит лицу, входящему в преступную организацию. Так законодательство по борьбе с мафией совершенствовалось почти ежегодно.
Приведем ОГЛАВЛЕНИЕ упомянутых статей Уголовного кодекса Итальянской Республики:
"Ст. 416. Группировка для совершения преступления
Когда три человека и более объединяются с целью совершения преступлений, те, кто предлагают, учреждают или организуют группировку, наказываются лишением свободы от трех до шести лет каждый.
В случае единичного факта участия в группировке наказание – лишение свободы от одного года до пяти лет.
Руководители подвергаются такому же наказанию, как и инициаторы.
Если участники группировки совершают преступление с использованием оружия, они наказываются лишением свободы на срок от пяти до 15 лет.
Наказание увеличивается, если число участников группировки составляет 10 человек или более.
Ст. 416 bis. Группировка мафиозного типа
Любой участник группировки мафиозного типа, состоящей из трех человек и более, наказывается лишением свободы от трех до шести лет.
Те, кто предлагают, учреждают или организуют группировку, наказываются лишением свободы от четырех до девяти лет. Группировка является объединением мафиозного типа, когда те, кто в ней участвует, насильно используют требование группового обязательства, условия подчинения и круговой поруки для совершения преступлений, для захвата прямым или косвенным путем руководства или во всяком случае – контроля над экономической деятельностью, над концессиями, полномочиями, подрядами и общественными службами и для получения незаконных доходов или выгод для себя или других.
Если группировка вооружена, применяется наказание в виде лишения свободы от четырех до 10 лет в случаях, предусмотренных в первом абзаце, и от пяти до 15 лет в случаях, предусмотренных во втором абзаце.
Группировка считается вооруженной, когда участники для достижения конечной цели имеют возможность использовать оружие или взрывчатые материалы, а также если оружие или взрывчатые материалы данной группировки спрятаны или находятся в месте хранения.
Если экономическая деятельность, в которой участники группировки намереваются захватить руководство или установить контроль, финансируется (в цене, продукте или доходе) в целом или частично за счет совершенных преступлений, наказание, установленное в предыдущих абзацах, увеличивается от одной трети до половины.
По отношению к осужденным всегда обязательна конфискация предметов, которые служат или были использованы для совершения преступления, и предметы, являющиеся ценой, продуктом, доходом, не могут быть использованы ими в дальнейшем (кроме того, теряют право лицензии полиции, торговли, бирж и т.д., если осужденный имеет таковые)".
Положения данной статьи применяются к каморре и другим группировкам, как бы они ни именовались, если они основаны на запугивании, совместном обязательстве, преследующем цели, соответствующие тем, которые имеют группировки мафиозного типа.
Конфискация имущества подрывает могущество мафии. Она возможна в уголовно-правовом и гражданско-правовом режиме. Ее проведение детально прописано в законах. Закон "Предписания в области управления арестованным и конфискованным имуществом" (1996) имеет особое значение в плане конфискации имущества мафии. Он вобрал в себя все изменения и дополнения законов, принятых после вступления в силу базового закона "Предписание против мафии" (1965)[22]. Конфискация незаконно полученного имущества при помощи мер, выходящих за рамки уголовного процесса, есть в США и даже в Англии.
Некоторые результаты борьбы с мафией в Италии автору этих строк удалось увидеть своими глазами, когда в октябре 2002 г. он участвовал в семинаре на тему "Использование конфискованного имущества мафиозных организаций для социальных целей", который проходил в провинции Сицилия в форме встреч и бесед с руководителями префектуры и мэрии города Палермо, организаторами ассоциации "Либера", изучающей вопросы конфискации имущества у мафии, руководством прокуратуры и суда, а также с представителями властей, руководителями предприятий и ассоциаций, которые используют конфискованное недвижимое имущество в социальных целях[23]. Сицилийцы добились больших успехов в борьбе с этим многовековым явлением, разумно используя уголовно-правовые и иные юридические меры и воздействуя на мафию экономически.
В Уголовном кодексе Германии 1871 г. (в ред. 1987) есть четыре параграфа, предусматривающие уголовную ответственность за организационную деятельность: нарушение запрета на объединение (§ 85), создание вооруженных групп (§ 128), создание преступных сообществ (§ 129), создание террористических сообществ (§ 129а). Аналогичные нормы имеются в Уголовном кодексе Франции 1992 г.: образование боевых групп, объединений и участие в них (ст. 431.13, 431.14, 431.15), образование объединений преступников и участие в них (ст. 450.1–450.3) и др.
В других странах в той или иной мере организационная деятельность также криминализирована. Наиболее широко эта криминализация используется в Уголовном кодексе КНР. Его ст. 26 дает определение преступного сообщества, ст. 30 и 31 предусматривают ответственность юридических лиц (компаний, предприятий, организаций, учреждений и коллективов), ст. 103–106 – за организацию преступлений против государственной безопасности, ст. 120 – за организацию, руководство или активное членство в террористической организации, ст. 170 – за руководство группой фальшивомонетчиков, ст. 294–за создание, руководство и активное участие в организации нелегального характера, ст. 318 – за организацию нелегального пересечения государственной границы, ст. 358 – за организацию занятия проституцией и др.[24]
По иному принципу построена ответственность за организованную преступную деятельность в Японии. В действующем Уголовном кодексе Японии 1907 г. в ст. 65 о соучастии вообще нет упоминания о группе лиц. В разделе "Преступления" есть лишь ст. 208-Н (собрание с приготовлением орудий преступления)[25]. Но в этой стране наряду с Кодексом действует множество других законов, в том числе Закон о превентивных мерах против насильственных групп, который А. М. Иванов называет "специальным законом об организованной преступности". Он пишет, что процесс принятия закона был достаточно долгим, так как высокопоставленным чиновникам, тесно связанным с организованными преступными группировками, такие законы совершенно не выгодны, что является общемировой тенденцией. Но таким образом закон удалось детально проработать. Он дает определение банды и объединения банд, обязывает при определенных условиях официально регистрировать банды (борекудан) и обнародовать этот факт. При оценке правовых основ борьбы с организованной преступностью в Японии надо учитывать особые традиции в японском обществе, практику разрешения споров на основе процедур "джидан", "вакаи" и "готей" и другие нормы социального регулирования. Следует иметь в виду также и широкие дискреционные полномочия судей, что позволяет многие вопросы решать в судебном порядке[26].
В Уголовном кодексе Украины (2001 г.) криминализация общественно опасной организационной деятельности близка к российской. Об этом свидетельствует раздел о соучастии в преступлении (ст. 28), ОГЛАВЛЕНИЕ квалифицирующих признаков в некоторых составах преступлений, ряд видов преступлений против общественной безопасности, в которых криминализирована сама организационная деятельность (ст. 255 – создание преступной организации, ст. 257 – бандитизм, ст. 260 – создание вооруженных формирований и др.).
В Уголовном кодексе Республики Беларусь (1999 г.) совершение преступлений организованной группой и преступной организацией вынесено в отдельные статьи, в ряде составов организованная группа является квалифицирующим обстоятельством, криминализирована и организационная деятельность (ст. 285–287, 332 и др.). Аналогичные подходы мы видим и в уголовных кодексах других стран СНГ – Киргизской Республики (1997 г.), Грузии (1999 г.), Азербайджанской Республики (2000 г.), Республики Казахстан (2001 г.), Республики Узбекистан (2001 г.), Республики Таджикистан (2001 г.), Республики Молдова (2002 г.).
В Уголовном кодексе Литовской Республики (2000 г.) примерно та же концепция, а вот Эстонская Республика сохранила Уголовный кодекс советского периода, внеся в него в 1992 г. множество существенных изменений и дополнений, в том числе ст. 196.1 "Принадлежность к преступному сообществу, или его организация, или вербовка в сообщество членов, или руководство таким сообществом либо его частью". Наиболее либеральным по отношению к организованной преступности является Уголовный закон Латвийской Республики (1998 г.). В его Общей части имеется лишь ст. 21 "Организованная группа", но в качестве отягчающего обстоятельства используется "группа лиц" или "группа лиц по предварительному сговору". В Особенной части есть криминализирующие организационную деятельность ст. 224 (бандитизм) и ст. 225 (массовые беспорядки). Таким образом, на постсоветском пространстве идея криминализации организационной деятельности была в той или иной форме воспринята.
Анализируемые нормы по своему основному содержанию в разных странах схожи – наказывается организационная деятельность, направленная на совершение преступлений. Вместе с тем имеется множество национальных особенностей. Уголовный кодекс ФРГ, например, не допускает распространения § 129 на политические партии, если они не были признаны федеральным законом антиконституционными. Во французском и итальянском уголовном законодательстве таких прямых запретов нет, хотя судебная практика аналогична. Во Франции для привлечения к уголовной ответственности за организацию объединений преступников требуется один или несколько фактов, одно или несколько деяний, за которые назначается наказание сроком 10 лет тюремного заключения. В итальянском и немецком кодексах таких условий нет. Эти особенности можно рассматривать как плюсы или минусы законодательной технологии. Идеальных законов, к сожалению, нет, Nulla lex satis commoda omnibus est ("Нет закона удобного для всех").
Можно не сомневаться в том, что итальянские законодатели хорошо знают классическую теорию уголовного права, разработайную их соотечественником Ч. Беккариа, но в тяжелых криминологических реалиях они не стали возводить ее в ранг незыблемых заповедей. Они ищут и принимают адекватные цивилизованные меры в рамках выработанных историей важнейших принципов уголовного права и правосудия. А мы, как и в советское время, руководствуемся не здравым смыслом, не опытом других стран и международными рекомендациями, а новой "идеальной" идеологией.
На международной конференции "Mafia che fare?" ("Мафия, что делать?"), проходившей в Палермо (Сицилия) 10–12 декабря 1992 г., итальянские законодатели предоставили нашим участникам полную подшивку законов, декретов и ордонансов президента, направленных на борьбу с мафией[27], которые затем были переведены на русский язык при Верховном Совете РСФСР, но так и остались невостребованными.
Мировое сообщество, однако, более практично. В справочном документе ООН к Всемирной конференции по организованной преступности говорится: "Правоохранительные органы, прокуроры и судьи полагают, что с признанием участия в деятельности какой-либо преступной организации конкретным преступлением они получили мощное средство для борьбы с преступными организациями. Многочисленные обвинительные акты, вынесенные в США на основе Закона RICO, и положительные результаты применения ст. 416 bis Уголовного кодекса Италии позволяют предположить, что распространение этих категорий на другое внутригосударственное законодательство может принести определенные преимущества"[28].
В выводах упомянутой Конференции (п. 96) указывается: "В области материального права усилия по борьбе с организованной транснациональной преступностью можно было бы существенно подкрепить реформами законодательства, уделяя особое внимание следующим вопросам: а) введение уголовных наказаний за участие в преступной организации; b) введение уголовных наказаний за сговор или аналогичные формы несостоявшихся преступлений; с) введение запрета на отмывание доходов от преступной деятельности; d) принятие мер по конфискации товаров и мер, препятствующих сокрытию незаконных доходов, с целью подрыва экономического могущества преступных организаций"[29].
Важной вехой в борьбе с организованной преступностью в отдельных странах и в мире в целом было принятие в 2000 г. Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности с двумя протоколами (о предупреждении и пресечении торговли людьми, особенно женщинами и детьми, и наказании за нее, а также против незаконного ввоза мигрантов по суше, морю и воздуху). Эту Конвенцию 19 декабря 2000 г. на Международной конференции ООН о транснациональной организованной преступности в Палермо (Италия) от имени России подписал бывший секретарь Совета Безопасности РФ С. Иванов. В УК РФ и раньше были решены некоторые вопросы, затронутые Конвенцией, но это был комплексный международный акт, который имел отношение ко многим отраслям права, а в этом плане в нашей стране оставалось еще много нерешенных законодательных проблем. Перечислим наиболее важные из них: криминализация участия в организованной преступной группе; криминализация отмывания доходов от преступлений и меры по борьбе с отмыванием денежных средств; криминализация коррупции и меры против коррупции; конфискация и арест; международное сотрудничество в целях конфискации; выдача, взаимная правовая помощь; совместные расследования; специальные методы расследования; криминализация воспрепятствования осуществлению правосудия; сотрудничество между правоохранительными органами; сбор и анализ информации о характере организованной преступности; предупреждение транснациональной преступности; помощь жертвам торговли людьми и их защита; статус жертв торговли людьми в принимающих государствах; регистрация жертв торговли людьми; предупреждение торговли людьми; меры пограничного контроля; уголовное преследование мигрантов и криминализация этой преступной деятельности; меры противодействия незаконному ввозу мигрантов и т.д.
Этот неполный перечень мер, которые нашли отражение в Конвенции и протоколах к ней, показывает ее особую актуальность для нашей страны. Тем не менее столь важный нормативный акт до сих пор Россией не ратифицирован и, соответственно, не нашел полного отражения в отечественном законодательстве, несмотря на то что большинство его составляющих крайне необходимы для более эффективной борьбы с различными формами организованной преступности, коррупцией, отмыванием грязных денег и другими опасными видами преступлений в нашей стране.
В связи с ростом организованной преступности за последнюю четверть минувшего века в мире сложилась устойчивая тенденция к формированию нового адекватного уголовного законодательства, отвечающего на вызовы времени, согласно которому само участие (создание, управление, руководство) в организованном преступном сообществе теперь считается преступлением[30].
Российские криминологи стали развивать тему организованной преступности около 15 лет назад. Но России, ошибочно принявшей обретение свободы за саморегулирующийся процесс, вероятно, нужно было пройти через большую кровь и пропитаться страхом, чтобы осознать наконец всю мощь и опасность организованной преступности.