Коперниканская революция по А. Койре

Разработанный Койре историко-критический анализ генезиса концептуальных структур науки применяется им для исследования внутренней понятийной структуры экспериментальной математизированной физики Нового времени, начало которой положили работы Галилея, а конец — труды Эйнштейна. В физике Нового времени, подчеркивает Койре, принцип инерции, или равномерного прямолинейного движения, рассматривается в качестве основополагающего. Принцип весьма прост: предоставленное самому себе тело находится в состоянии покоя или движения до тех пор, пока к нему не будет приложена внешняя сила. Иначе говоря, какое-либо покоящееся тело будет оставаться вечно в состоянии покоя, если не будет приведено в движение, а движущееся тело вечно продолжит равномерно перемещаться по прямолинейной траектории, пока ему в этом не помешает внешняя сила. Тем не менее движение и покой должны быть различными и абсолютно противоположными состояниями, при этом, как известно, наука Нового времени рассматривает движение в качестве простого геометрического перемещения от одного пункта к другому.

Чтобы принцип инерции проявился в наиболее явной форме, необходимо выполнение трех предпосылок:

1) возможность изолировать тело от его физического окружения;

2) такое представление пространства, которое может быть приравнено к гомогенному, бесконечно продолжающемуся континууму евклидовой геометрии;

3) представление движения и покоя, рассматривающее их в качестве состояний и помещающее их на один и тот же уровень онтологического бытия.

Нет ничего удивительного, пишет Койре, что эти соображения показались современникам Галилея не только неприемлемыми, но и вообще весьма непонятными. Противники Галилея, исходящие из аристотелевских представлений, нашли понятие движения как относительного, постоянного и материального состояния настолько же абсурдным и противоречивым, насколько мы сегодня считаем таковыми знаменитые субстанциальные формы средневековых схоластов. Аристотелевское представление, из которого они исходили, включало в себя:

а) концепцию естественных мест, естественного и насильственного движения;

б) понятие абсолютного покоя, согласно которому движение как процесс, поток, становление неизбежно и без каких-либо особых оснований придет в состояние покоя как цели этого движения просто потому, что Земля по своей природе покоится в центре Вселенной;

в) тезис о том, что для любого движения требуется двигатель, а само движение представляет собой изменение —либо самоизменение, либо изменение в связи с чем-то другим;

г) резкое разграничение и даже противопоставление преходящего и изменчивого движения земных подлунных тел и постоянное, равномерное и вечное движение небесных сфер.

Следовательно, любое движение соответствует определенному роду беспорядка, помехи в мировом равновесии и является либо непосредственным результатом насилия над сущим, либо реакцией на такое насилие, т.е. попыткой в противовес насилию снова найти покой в своем естественном месте. То, что у Аристотеля обозначается как естественное движение, отмечает Койре, как раз и состоит в возвращении к установленному в природе порядку. При этом греческий философ разъясняет мнимое безмоторное движение метательного снаряда реакцией среды-посредника, т.е. воздуха или воды. Для Аристотеля вакуум — это нонсенс, абсурд, поскольку в нем (подобно пространству евклидовой геометрии) отсутствует обозначение места или направления. По Аристотелю, физик исследует действительность, а геометр размышляет об абстракциях, поэтому философ настаивает на том, что нет ничего опаснее, чем смешивать геометрию и физику и чисто геометрический метод применять для изучения природы. В основе аристотелевской физики лежит чувственное восприятие, и потому она является строго нематематической, отрицающей саму возможность математической физики, поскольку:

а) математические понятия не согласуемы с данными чувственного опыта;

б) математика не в состоянии объяснять качество и дедуцировать движение (в мире абстрактных фигур и цифр нет места ни качеству, ни движению).

Анализируя далее аристотелевскую физику, Койре подчеркивает, что древний философ рассматривает местное движение как процесс перемещения, противоположный покою, который понимается как конечная цель всякого движения и, соответственно, как состояние. Кроме того, для Аристотеля исключается не только правомерность, но сама возможность отождествления его тщательно организованного и конечного Космоса с геометрическим пространством и в еще меньшей степени возможность изолировать определенное тело от его физического и космического окружения. Из этого уже следует, что движение, которое представляет собой не состояние, а процесс изменения, происходит не спонтанно либо автоматически, а на основе постоянно действующей причины или постоянно действующего двигателя. Отсюда, в свою очередь, с абсолютной необходимостью следует, что постулируемое с помощью принципа инерции движение является само в себе противоречивым и полностью невозможным.

Таким образом, продолжает Койре, в царстве чисел действительно нет места качеству, и потому Галилей вынужден отбросить декартов пестрый качественный мир чувственных восприятий и заменить его бесцветным, абстрактным архимедовым миром. По словам Галилея, природа написана геометрическими знаками и точно так же, как физика его истинного учителя Архимеда была геометрией покоя, галилеева физика является геометрией движения. Согласно новой физике тело, однажды пришедшее в движение, сохраняет навечно свое направление и скорость, пока его не выведет из этого состояния внешняя сила. Иными словами, тело, прямолинейно движущееся через бесконечное пустое пространство, не является действительным телом, находящимся в действительном пространстве: это математическое тело, которое перемещается в математическом пространстве.

Таким образом, как видно из проведенного Койре концептуального анализа, физика Галилея и догалилеевская физика представляют собой две различных картины мира, построенной исходя из совершенно разных принципов, что выразилось не только в онтологических представлениях, но и в иной внутренней понятийной структуре физической теории. Новая наука заменила расплывчатые и полукачественные понятия аристотелевской физики системой жестких и строго количественных понятий. По Койре, решающую роль в становлении новой математической экспериментальной физики сыграла философия и потому он специально рассматривает роль философской рефлексии во внутреннем генезисе науки.

В традиционном для философии науки вопросе о соотношении философии и науки, Койре исходит из резкой критики любой формы позитивизма, утверждая, что:

• научная мысль никогда не была отделена от философской;

• великие научные революции всегда определялись изменениями философских концепций;

• научная мысль никогда не развивается в вакууме. Ее развитие происходит в рамках идей и фундаментальных принципов, принадлежащих собственно к сфере философии.

Многие исследователи (а позитивисты прежде всего) выдвигают на передний план борьбу Галилея против авторитетов, в первую очередь против Аристотеля, т.е. против научной и философской традиции, которая была освящена церковью и преподавалась в университетах. При этом особое значение придается той важной роли, которую играют в новой науке наблюдение и опыт. Естественно, отмечает Койре, что наблюдение и эксперимент имеют большое значение. В работах Галилея можно найти многочисленные ссылки на них и иронические высказывания против всякого, кто не доверяет своим глазам, потому что увиденное противоречит каноническому учению. Сеньор Кремонии, например, вообще не хотел смотреть через галилеев телескоп из-за боязни увидеть нечто противоречащее принятой теории. И действительно, Галилей именно потому нанес удар по общепринятым в то время астрономии и космологии, что построил телескоп и, наблюдая через него Луну и другие планеты, открыл спутники Юпитера.

Однако, согласно Койре, спонтанное наблюдение и рассудочный опыт все же не играли той решающей роли в становлении и обосновании новой науки, которую им зачастую приписывают. Напротив, они были для нее помехой, поскольку основывались на аристотелевской физике, гораздо более соответствующей здравому смыслу, чем рассуждения Галилея. Не спонтанный непосредственный опыт, а точно планируемый эксперимент сыграл значительную познавательную роль в формировании науки Нового времени. Экспериментирование представляет собой методическое средство задавать вопросы природе, а необходимым условием для этого является использование языка математики, чтобы сделать ответы понятными и интерпретируемыми. Для Галилея это был язык геометрии, язык кривых, кругов и треугольников. Но выбор языка науки, подчеркивает Койре, не определяется опытом: он восходит к иному философскому источнику.

Анализируя философские корни галилеевой науки, Койре выделяет три ступени, или эпохи, которым соответствуют различные типы мышления:

1) аристотелевская физика;

2) физика импетуса (импульса), возникшая в эпоху Античности и развитая в XIV в. парижскими номиналистами;

3) современная математическая архимедова, или галилеева, физика.

Койре полагает, что галилеева физика ни в коей мере не вдохновлена парижскими предшественниками, поскольку физика импетуса не поддается математической обработке и представляет собой тупик в развитии физической науки. Соответственно, истинным прародителем физики Нового времени является Архимед (ок. 287 — ок. 212 до н.э.), а не Жан Буридан или Николай из Орезма. Чтобы, следуя архимедовой статике, построить математическую физику, нужно полностью отбросить представление об импетусе (импульсе) и развить новое оригинальное понятие движения, чему мы и обязаны Галилею, который скорее осуществил важную методологическую, чем научную работу в современном смысле этого слова. Такой выход в сферу философско-методологической рефлексии был необходим, поскольку решение астрономических проблем зависело от обоснования новой физики и прежде всего от ответа на философский вопрос о роли математики в науке о природе.

То, что создал Галилей, — это математическая философия природы, или геометрическая математизация природы, т.е. замещение конкретного пространства догалилеевской физики абстрактным и однородным пространством евклидовой геометрии. Наука Нового времени исходит из необходимости объяснить все явления природы на основе чисел, фигур и движения, поскольку книга природы написана языком математики. Смелость Галилея заключается в том, что он впервые попытался заместить действительный мир каждодневного опыта представлениями геометрии и объяснить действительное через невозможное, поскольку в природе не существует кругов, треугольников или прямых. По мнению Койре, для Галилея, его учеников и современников это означало ясный выбор между двумя различными философскими школами — аристотелизмом и платонизмом, по-разному оценивающими математику как науку и ее роль для обоснования естествознания. С точки зрения последователей Аристотеля, физику нельзя рассматривать в качестве прикладной геометрии, поскольку математика — вспомогательная наука, работающая с абстракциями, а физика — реальная наука, основывающаяся на опыте и чувственном восприятии. Для платоников, напротив, математика занимает приоритетное место в исследовании природных вещей. Именно как возвращение к Платону, как победа Платона над Аристотелем, подчеркивает Койре, воспринималась современниками и учениками Галилея, да и им самим, его наука и философия природы. Галилей, вероятно, был первым, кто поверил в действительную реализацию математических форм в реальном мире. Все существующее в этом мире подчинено геометрическим формам, все движения и формы (не только регулярные и, возможно, вообще не имеющие места в природе, но и нерегулярные, являющиеся также геометрическими и точными, хотя и более сложными) подчинены математическим законам^[1].

Важное место в своих исследованиях генезиса науки Койре уделяет проблеме соотношения науки и техники, в особенности анализируя роль технически организованного и математизированного эксперимента в науке Нового времени. Критикуя довольно распространенную точку зрения, согласно которой наука Нового времени является ничем иным, как продуктом ремесленников или инженеров, он утверждает, что порожденная Галилеем и Декартом наука есть плод глубокой теоретической работы и все, что они построили, — это лишь мыслительные конструкции.

Галилей и Декарт никогда не были людьми ремесленных или механических искусств и ничего не создали, кроме мыслительных конструкций. Не Галилей учился у ремесленников на венецианских верфях, а напротив, он научил их многому.

Пример

Галилей первым создал действительно точные научные инструменты — телескоп и маятник, ставшие результатом реализации теории. При разработке своего телескопа он не просто усовершенствовал голландскую подзорную трубу, а исходил из оптической теории, стремясь сделать наблюдаемым невидимое, и математического расчета, стараясь достичь точности в наблюдениях и измерениях. По сравнению с созданными Галилеем измерительные инструменты его предшественников были еще ремесленными орудиями.

Новая наука заместила расплывчатые и качественные понятия аристотелевской физики системой твердых и строго количественных понятий. Обыкновенный опыт Галилей заменил основанным на математике и технически организованным экспериментом. Декартова и галилеева наука имела огромное значение для техников и инженеров. То, что на смену миру "приблизительно" и "почти" в создании различных технических сооружений и машин ремесленниками приходит мир точности и расчета новой науки, заслуга не инженеров и техников, а теоретиков и философов. Для Койре создание научных инструментов также принадлежит внутренней истории науки, ибо они являются продуктом не столько практического ремесла, сколько результатом точных математических расчетов. Таким образом, казалось бы, внешние для науки влияния преломляются им в специфически внутренние моменты генезиса науки^[2].