Конфликт разума и нравственности в немецкой классической философии

Ограничение разума. Эпоха Просвещения завершилась Великой французской революцией (1789–1799), однако революционные события привели к результатам, сильно отличающимся от ожидавшихся. Вместо создания образцового "царства разума" Франция погрузилась в хаос междоусобной борьбы, превратившись в средоточие раздоров и войн. Провал теоретически безупречной просветительской программы породил сомнения в способности человека решать все проблемы, опираясь исключительно на разум. Эти сомнения находят свое выражение в идеологии романтизма, предпочитающей разуму эмоцию и чувство, и в критической философии Канта, разума не отвергающей, но требующей четко определить сферу его компетенции.

Иммануил Кант (1724–1804) родился в Кенигсберге, окончил местный университет, в котором и проработал всю жизнь, установив для себя жесткий, размеренный вплоть до педантизма распорядок. Рассказывали, что этот распорядок был нарушен лишь однажды, когда Кант несколько дней не выходил на свою обычную прогулку – читал Руссо.

Деятельность Канта обычно делят на два периода:

† "докритический" период (1746–1770) отмечен созданием "Всеобщей естественной истории и теории неба" (1755), которая и по сей день остается одной из самых распространенных космогонических гипотез;

† "критический" период (1770–1797) ознаменован разработкой основных философских произведений: "Критика чистого разума" (1781), "Критика практического разума" (1788) и "Критика способности суждения" (1790), создание которых сам Кант определяет как "коперниканский переворот в философии". Он утверждает, что вопреки традиционному взгляду не способы организации мышления согласуются с формами бытия объектов, а, наоборот, мир объектов согласуется с формами нашего мышления.

Анализ структуры человеческого познания приводит Каша к выводу о том, что реальность как независимое от наших чувств и разума бытие является принципиально недоступной, непознаваемой для нас. Человеческое познание начинается с опыта, однако отсюда вовсе не следует, что оно целиком происходит из опыта! Знание оформляется в виде суждений об объектах. Внимательно присмотревшись к таким суждениям, мы вслед за Кантом можем заметить, что в них присутствует нечто такое, чего совершенно не было в чувственных впечатлениях.

Предположим, что мы, находясь на солнечной полянке, произносим суждение: "Солнце, освещающее камень, нагревает его". При этом из потока ощущений, обрушивающихся на нас, "отфильтровываются" зелень листвы, щебет птиц, аромат цветов и др. Оставшиеся "стягиваются" к двум центрам, образуя объекты: "солнце" и "камень". Даже не вникая в механизм работы нашего познавательного аппарата, мы можем констатировать, что внутри этого "черного ящика" первичная информация была существенно преобразована. На "входе" мы имели неупорядоченный хаос разрозненных впечатлений; на "выходе" – суждение об отношениях двух объектов.

Еще сложнее обстоит дело с суждениями, в которых мы распространяем наше эмпирическое знание на все объекты подобного рода, например такими: "Все камни, освещаемые солнцем, нагреваются". Подобные суждения обычно трактуются как эмпирические, т.е. основанные на опыте. Кант решительно отвергает привычную трактовку, ведь справедливость суждения обо всех камнях никак не может быть основана на опыте, поскольку он никогда не может охватить все камни. Однако, присмотревшись к формулировке любого научного закона, мы увидим, что он всегда выражен во всеобщих суждениях, например: "Все физические тела притягиваются друг к другу с силой, прямо пропорциональной их массе и обратно пропорциональной квадрату расстояния между ними". Суждения подобного вида Кант называет априорными синтетическими суждениями.

История науки свидетельствует, что естественнонаучное знание, состоящее из таких суждений, эффективно функционирует, поскольку результаты наших действий очень часто совпадают с предсказаниями теории. Философы Просвещения были уверены, что поскольку всеобщность и необходимость подобных суждений является эмпирически обоснованной, то совпадение должно происходить всегда. Но какими бы впечатляющими ни были успехи математического естествознания, провал морально- политической программы просветителей очевиден. Кант предлагает произвести точную демаркацию границы применимости разума: в этом состоит суть основного вопроса его "Критики чистого разума".

"Что я могу знать?" Проблема, которую ставит Кант, заключается в том, что всеобщность и необходимость априорных синтетических суждений не может основываться на эмпирическом опыте, поскольку всегда выходит за его пределы. Это означает, что необходимые и всеобщие синтетические суждения не имеют права на существование. И все-таки они существуют. Предметом кантовской "Критики..." становится анализ таких суждений.

В процессе познания участвуют чувственный опыт и рассуждающее мышление. Если необходимость и всеобщность наших суждений не выводятся из опыта, но тем не менее присутствуют в них, значит, они вносятся рассудком. Кант полагает, что деятельность рассуждающего мышления состоит в синтезе, группировке хаоса чувственных впечатлений согласно наперед заданным универсальным схемам, которые он называет категориями.

Действие этих схем можно представить следующим образом. В книге содержится информация, которую можно извлечь, прочитав книгу. Но если мы возьмем тысячу книг и свалим их беспорядочной кучей, ценность информации обращается в ноль, ибо быстро извлечь из массы книг нужную информацию невозможно. Необходимо, чтобы информация была систематизирована, причем систематизироваться информация должна в момент, когда она поступает. В библиотеке для этого существует система классификации (например, УДК или ББК), которая находится в ней еще до начала работы. В этом смысле каждая библиотека вначале представляет собой "структурированную пустоту", где нет еще ни одной книги, но есть заранее предназначенные места, куда будет направляться каждое новое поступление.

Система категорий рассудка в чем-то подобна такой библиотечной классификации. Кант полагает, что с самого рождения сознание человека содержит универсальную схему организации пока еще только будущего эмпирического опыта, поэтому упорядочивание опыта начинается не после его завершения, а сразу, непосредственно в момент его осуществления. В процессе познания рассудок осуществляет синтез разрозненных впечатлений в целостные комплексы, которые и становятся предметами наших суждений. Именно из этих "сконструированных" нашим сознанием предметов – феноменов (от греч. phainomenon – являющееся) и складывается объектный мир, который становится действительным предметом нашего познания.

По Канту, познанию доступен лишь мир феноменов, или явлений, конструируемых сознанием в актах категориального синтеза чувственных впечатлений, а само сознание рассматривается как некая "машина", которая, обрабатывая чувственный материал, придает ему форму представлений и суждений. Если же мы запустим эту машину, не загрузив ее исходным сырьем – чувственными впечатлениями – она начнет перемалывать пустоту, выдавая результат в "привычной" для себя форме суждений. Так мы получаем то, что Кант называет идеями чистого разума, которых насчитывается три: душа, Вселенная и Бог. Эти идеи традиционно рассматривались как наиболее важные предметы познания. Философы – от Платона до Лейбница – надеялись постичь природу души, Вселенной и Бога, полагая, что все это реальные объекты, между тем как они (и в обнаружении этого Кант видит свою особую заслугу) не более чем идеи разума, обозначающие предел возможностей теоретического познания. При этом Кант отнюдь не отрицает ни бытия Бога, ни бессмертия души. Он показывает лишь невозможность разумного познания и рационального доказательства их бытия. Кант подводит нас к пессимистическому выводу о том, что система "разумной морали", к созданию которой стремились просветители, является чистой утопией. И мы обнаруживаем себя стоящими перед вторым вопросом кантовской критики.

"На что я могу надеяться?" На этот вопрос Кант дает ответ в "Критике практического разума", представляющей его этическую программу. Рассудочное знание всегда обусловлено эмпирическим материалом. Такое обусловленное знание не может выступать в качестве рационального обоснования деятельности человека как свободного существа. Действие, осуществляемое в соответствии с подобного рода знанием, выступает как ответ на возбуждение, вызванное внешним предметом, иначе говоря, есть действие вынужденное. Человек же – существо свободное, действующее не по необходимости, а по собственной воле. Нравственное поведение человека не может быть вынужденным внешними обстоятельствами, в том числе и выводимыми дискурсивным разумом законами природы, которые показывают, что происходит при определенных условиях. Моральный закон есть закон свободы, выражающий требование, которое должно выполняться при любых условиях, ибо он относится не к тому, что есть, а к тому, что должно быть. Должное же, как пока еще не существующее, не может быть предметом эмпирического опыта, поэтому задача различения добра и зла находится вне компетенции дискурсивного разума. Кант абсолютно уверен, что такой разум, имеющий дело с многочисленными частностями, не может ни обеспечить подлинной свободы, ни выработать общие принципы, которые могли бы выступать нравственным основанием человеческих поступков.

Родион Раскольников находит рациональное оправдание убийства старухи-процентщицы в том, что оно может быть полезным для многих людей, которым он, имея деньги, сможет сделать немало добра. Но, совершив преступление, Раскольников убеждается, что твердость рациональной аргументации оказывается иллюзорной. Никакие аргументы уже не могут вернуть ему уверенность в правомочности совершенного поступка. Противоречие разума и совести разрывает его сознание, приводя преступника на 1рань безумия. Там, где дело касается отношений человека к человеку, рациональная аргументация неприемлема. Разум – прекрасный инструмент для работы с вещами, но следует ограничить его права там, где речь идет о сфере нравственных отношений.

Этика Канта во многом отличается от предшествующих этических систем. Жизнь в соответствии с нравственным законом – это тяжелый труд, когда приходится преодолевать не только внешние обстоятельства или телесные потребности (подобного рода требования встречались и в прежних системах), по зачастую и доводы собственного разума. Во имя чего должен человек взваливать на себя столь тягостное бремя? Во имя Бога и бессмертной души! Но в отличие от учений традиционной метафизики критическая философия утверждает, что ни Бог, ни душа не могут быть предметом рационального познания: мы не можем знать, что они есть, по мы можем верить и надеяться на это.

"Что я должен делать?" Опорой нравственности является не разум, а моральная вера, в свою очередь опирающаяся на непреложный закон, который Кант называет категорическим императивом. Этот закон можно изложить так: "Сомневаясь в том, совершать ли тот или иной поступок, представь, что ты создаешь прецедент, дающий право всякому поступать так же. Если такая перспектива тебя устраивает, – действуй, если ист, – воздержись". Категорический императив не содержит рецептурных предписаний относительно конкретных действий, но указывает общее направление определения моральной ценности любого поступка. При этом никакие ссылки на объективные трудности или неблагоприятные последствия не могут служить оправданием в уклонении от исполнения долга, который в этической системе Канта выступает как абсолютно безусловное требование: "Делай, что должно, и пусть будет, что будет".

Категорический императив универсален и потому не имеет конкретного содержания. Единственно, что в нем предписывается, – это необходимость всегда рассматривать человека только как цель и никогда не считать его лишь средством, которое можно употребить для удовлетворения чужих, пусть даже и самых возвышенных потребностей. Однако в отличие от предшествующих моральных систем предъявляемое категорическим императивом требование рассматривать другого человека как высшую ценность не связывается с необходимостью самоуничижения, фанатическим презрением к самому себе. "Не становись холопом... Не допускай безнаказанного попрания твоих прав другими" – вот требование, являющееся неотъемлемой частью этики Канта.

Из кантовской "Критики... разума" следует вполне определенная практическая рекомендация. На вопрос о том, можно ли ставить перед человеком задачу навсегда "осчастливить" все человечество путем преобразования мира в соответствии с требованиями некой универсальной теории, как это пытались сделать вожди Великой французской революции, Кант дает определенно отрицательный ответ: нельзя. Всякая целерационально организованная деятельность, направленная на преобразование мира, содержит в себе опасность превращения человека в средство и, следовательно, чревата аморализмом. Что же тогда остается делать человеку? Ему следует руководствоваться нравственным выбором, который он может сделать только за себя и только на своем месте: прислушаться к голосу совести и действовать в соответствии с ним, полностью принимая на себя ответственность за каждый совершаемый поступок.

Кантовская метафизика действительно ознаменовала "переворот в философии" и стала началом периода, который по своему месту в истории философских учений вполне сопоставим с эпохой Платона и Аристотеля. Как и тогда, за исторически очень короткий срок возникает целый ряд фундаментальных систем: философия "наукоучения" Иоганна Готлиба Фихте (1762–1814), трансцендентальный идеализм немецкого философа Фридриха Вильгельма Шеллинга (1775–1854), наконец, диалектическая логика Г. В. (В. Гегеля. В трудах этих философов развивается кантовская идея об определяющей роли мышления по отношению к бытию, поэтому их обычно рассматривают как представителей единой традиции немецкой классической философии, вершиной которой считается гегелевская диалектика.