Источники доказательств
Размышления о доказательствах в уголовно-процессуальном, да и в целом в судебном праве неразрывно связаны с проблемами, порождаемыми источниками доказательств, их статусом, условиями допустимости, систематизацией, достаточностью, ролью и значением в доказывании. Надо заметить, что до создания ныне действующего УПК РФ эти проблемы пребывали – sit venia verbo – "в тени" доказательств, поскольку их юридическая форма составляла один из нескольких признаков этого понятия. После преобразования текста ст. 69 УПК РСФСР в редакцию ст. 74 УПК РФ произошел всплеск эмоций процессуалистов, потерявших точку опоры в определении подходящего места для источников доказательственной информации. Задуматься об их процессуально-правовой природе пришлось многим авторам – и "новаторам", и сторонникам традиционных доктрин, причем разброс мнений здесь также достаточно широк.
С. А. Шейфер предлагает отказаться в научных исследованиях от употребления термина "источник доказательств"[1]. Стало быть, обсуждаемая правовая категория в действительности существует, но вот наименование ей надо бы дать какое-то другое. Чем же мешает автору название этого ясного, лаконичного и однозначного, казалось бы, понятия? Да только тем, что оно не укладывается в критикуемую нами редакцию ст. 74 УПК РФ, формулировка которой, как отмечалось выше, поглотила в себе и понятие доказательств, и их источников.
В. Т. Томин формулирует и отстаивает тезис о скатывании отечественного уголовно-процессуального законодательства к теории формальной оценки доказательств[2]. Этот оригинальный и неожиданный на первый взгляд тезис у учеников и последователей Валентина Тимофеевича не вызывает принципиальных возражений. Но вот в качестве одного из примеров, подтверждающих эту тенденцию, автор называет "ограничительный перечень источников доказательств, представленный законодателем в ч. 2 ст. 74 УПК"[3], считает его в сочетании с рядом других норм нс только излишним, по и вредным[4]. В этом частном вопросе мы придерживаемся иной, близкой к традиционной, точки зрения. Как мы уже отмечали, перечень источников доказательств, установленный ч. 2 ст. 74 УПК РФ, универсален, но это обстоятельство никак не умаляет ни природу самих доказательств, ни правила их оценки и использования, на чем подробнее остановимся ниже.
Ну а если задаться вопросом: возможно ли хотя бы гипотетически исключить из УПК РФ перечень источников доказательств? Нам представляется, да, возможно при условии сохранения последующих норм гл. 10 УПК РФ. Однако, как мы отмечали ранее, в рамках действующего законодательства в таком преобразовании нет смысла. Названный перечень вполне логичен с точки зрения конструирования действующих ныне норм доказательственного права.
Поиск утраченных законодателем источников доказательств, как и в приведенном выше мнении, побудил отечественных процессуалистов к воспроизводству и развитию идей В. Я. Дорохова о том, что таковыми источниками являются лица – участники уголовного процесса, поскольку без homo sapiens относящаяся к делу информация не может возникнуть и быть воспринята, сохранена и доведена до органов расследования и суда. "Под источником доказательств нами понимается обвиняемый, свидетель эксперт и иные лица, занимающие определенное процессуальное положение, от которых исходят доказательства", – в 1981 г. отмечал В. Я. Дорохов[5]. Три десятилетия спустя В. А. Лазарева, повторяя эту точку зрения, пишет: "...Суд и стороны получают информацию не из показаний свидетеля или потерпевшего, а от самого свидетеля или потерпевшего, которые и являются источниками этих сведений"[6] (хотя буквально через одну страницу автор отмечает, что именно показания являются и доказательствами, и источниками доказательств[7]).
Заметим также, что В. А. Лазарева определяет доказательства: а) в информационном аспекте как сведения об обстоятельствах дела; б) в аксиологическом и логическом аспектах как юридические сведения-факты; в) в формально-процессуальном аспекте как показания, заключения, вещественные доказательства и протоколы[8] (так называемые иные документы в этом перечне отсутствуют, поскольку они, в отличие от других доказательств, "действительно становятся источником сведений для лица, осуществляющего производство по уголовному делу, являясь одновременно формой существования этих сведений и видом доказательств"[9], хотя уже па следующей странице документы включены в равный им по значению перечень доказательств-источников). Не останавливаясь сейчас на правомерности разграничения сведений на (а) являющиеся и (б) не являющиеся в знаниевом значении фактами (хотя законодатель в ч. 2 ст. 17 и в ч. 1 ст. 74 УПК РФ подобного разграничения не допускает), зададимся другим вопросами. В чем смысл объединения в одно понятие – "уголовно-процессуальное доказательство" – информации (данных, сведений) и ее объективированных носителей? Уместно ли буквальное (формально-догматическое) толкование одной из наиболее уязвимых в методологическом плане норм УПК РФ? Когда же далее из контекста узнаешь, что доказательства образуют разноуровневую систему (имея, стало быть, различную, заранее установленную доказательственную силу), что следует разграничивать доказательства на чувственно-практическом и рационально-логическом уровнях, что одно сведение-доказательство может служить источником нескольких фактов и т.п.[10], возникают новые сомнения – в чем смысл такого разграничения в правовом исследовании? Да и в целом небезынтересно, как бы интерпретировались и вообще имели бы право на существование эти рассуждения в условиях действия ст. 69 УПК РСФСР? (На последний из поставленных вопросов напрашивается отрицательный ответ.) Так в чем же здесь, повторимся, заключается истина, если она столь зависима от одного-двух слов, содержащихся в тексте нормативного акта?
Далее других в направлении развития позиций В. Я. Дорохова шагнул Е. А. Доля. Круг субъектов, "источающих" доказательства, автор очертил в ст. 741, которой им предлагается дополнить УПК РФ. Процитируем ее заголовок и ч. 1 дословно, чтобы читателю были предельно ясны наши претензии:
"Статья 741. Источники доказательств
1. Источниками доказательств являются подозреваемый, обвиняемый, потерпевший свидетель, эксперт, понятой, дознаватель, следователь, судья, автор иного документа, от которых в ходе производстве следственных и судебных действий, являющихся способами формирования доказательств, исходят относимые к делу сведения"[11].
Оставим сейчас в стороне поиск ответов на далеко не второстепенные, но не главные в контексте настоящей лекции вопросы. Хотя их и немало. Почему, например, в предлагаемой формулировке упущены прокурор и защитник, предъявляющие суду воспринятые ими доказательства, являясь сторонами в судебном заседании? Отчего не удостоился чести служить источником доказательств специалист, так же как и эксперт, дающий показания и заключения? Чем мыследеятельность (по Г. П. Щедровицкому) отсутствующего в предлагаемом перечне переводчика, участвующего в допросе лица, не владеющего языком судопроизводства и удостоверяющего правильность протокольных записей, им же – переводчиком – сформулированных, уступает функции понятого, включенного в перечень источников доказательств? Почему проигнорированы гражданский истец, гражданский ответчик, представитель и законный представитель: достаточно ли для этой констатации того обстоятельства, что данные участники уголовного процесса допрашиваются по правилам допроса свидетеля? Что, от них не исходят относимые к делу сведения? Кого назвать автором документа, полученного с помощью технического устройства? И еще: допустимо ли уравнивать статусы дознавателя, следователя и судьи, формирующих доказательства, свидетеля и эксперта, сообщающих сведения, и понятого, лишь удостоверяющего те или иные обстоятельства?
Хотелось бы также почувствовать и понять, чем и как реально, а не на декларативном уровне, могут укрепиться статусы участников уголовного процесса (об этом утверждает Е. А. Доля в названной выше работе) в результате предлагаемых преобразований.
Главное же, однако, не в этом, а в констатации факта – методологически уязвимая формулировка понятия доказательств, предложенная в ст. 74 УПК РФ, повлекла за собой ряд негативных последствий. Да еще так, что порой трудно различить, в каких ситуациях используются понятия гносеологии, а в каких – философские категории формы и содержания. При этом теряются и традиционные процессуальные формы существования фактических данных.
Весьма проблематичным представляется и предложение В. И. Зажицкого о дополнении ст. 5 УПК РФ пунктом следующего содержания: "Источник осведомленности – соответствующие объективные факторы, в силу которых источники доказательств (живые лица) становятся обладателями сведений, образующих ОГЛАВЛЕНИЕ доказательств по уголовному делу"[12]. Абстрагируемся от присущего рассуждениям про- понента натуралистического подхода (дескать, доказательства как готовые субстанции черпаются из живого человека как из их источника). По существу же, во-первых, то, что уместно и оправданно в теоретическом контексте, не обязательно будет также восприниматься в его прагматическом (нормативном) выражении; во-вторых, в известном нам зарубежном законодательстве нет следов подобных дефиниций; и – last, but not least – не может не вызывать недоумения попытка автора каким-то странным образом понятие "фактор" (т.е. причину, движущую силу) трансформировать в "источник" чего-либо.
Наряду с солидными и аргументированными позициями на страницах юридической литературы, даже учебной, встречаются и пассажи, также являющиеся продуктом гиперболизации концепции единства фактических данных и их источников. Так, например, С. В. Российский в перечне источников доказательств не обнаружил протоколов следственных и судебных действий. Во втором издании курса лекций по уголовному процессу он рекомендует именовать их не протоколами, а результатами этих действий, поскольку протокол, по его мнению, вопреки ч. 2 ст. 74 УПК РФ не является доказательством-сведением[13]. Зададимся вопросом: почему этот вывод сделан только для протоколов? Если уж быть последовательным, то заключения экспертов и специалистов и так называемые иные документы, так же как и протоколы следственных и судебных действий, не есть доказательства-сведения. Почему бы и их не переименовать в результаты соответствующих исследований и действий? Что же касается вещественных доказательств, то от них до сведений еще более долгий путь. Ведь сведения существуют нс иначе как в речевой форме. Вполне очевидно, автор курса лекции в очередной раз (берусь утверждать о существовании и других уязвимых мест в его работе) "споткнулся" о формулировки ст. 74 УПК РФ, но не отверг их, а отнесся как к чему-то заданному свыше.
Существуют и иные поддерживаемые или отвергаемые нами мнения. Например, современные "толкователи" УПК РФ приходят к мысли о том, что перечень источников доказательств вовсе и не исчерпывающий, а носит открытый характер[14] и т.д. Каждое из приведенных выше суждений требует пристального внимания и глубокой аргументации в критическом анализе. В этом плане имеет смысл, базируясь на сформулированной выше платформе о понятии доказательств в уголовном процессе, более подробно остановиться далее на одной из точек зрения – о целесообразности или даже необходимости дополнения перечня ч. 2 ст. 74 УПК РФ новыми источниками доказательств. Таковыми наряду с "результатами" ОРД чаще всего называют материалы, полученные в результате применения научно-технических средств (НТС) при производстве следственных действий[15].