Испания и Португалия
Красноватое руно Турдетании и Баэтики (древнеримские провинции в долине р. Гвадалквивир), упоминаемое рядом античных авторов, не имеет никакого отношения к мериносам, породе овец, которая внесла вклад в возвышение Испании в Новое время. Эта тонкорунная порода, восходящая к переднеазиатским, попала в Испанию в период мавританского владычества. Если не происхождение, то ее название может иметь отношение к Бени-Меринес – племени берберов, мигрировавшему на Иберийский полуостров при Альмохадах (после 1146 г.).
Дважды в год отары пускались в путь длиной от 300 до 700 км, проходя в иные дни до 25 км и даже более. Традиции перегонного скотоводства, обусловленные особенностями природы и климата, веками, если не тысячелетиями, передавались на полуострове от одного народа к другому. Местные бродячие пастухи сослужили прекрасную службу еще карфагенянам; точно так же гоняли отары по Иберии и готы.
Овечьи маршруты нс уникальная принадлежность Испании. Такие же дороги были в античные времена в Италии, Провансе, на Балканах, а также в Алжире.
Название шерсти "lana merina", впервые встречается только в налоговых кодексах 1442 и 1457 гг., но сама порода появилась гораздо ранее XV в. – о высококачественной шерсти Кастилии известно и в начале 1300-х гг.
Еще одна черта, отличавшая овцеводство Кастилии и Леона от других стран, – институциональная основа отрасли. В 1273 г. король Альфонс X Мудрый (1252–1284 гг.) создал Ме́сту (la Mesta), общенациональную корпорацию овцеводов. Места не имела овец и не торговала ими. Назначение Месты состояло только в защите интересов своих членов, и эту задачу она осуществляла, активно воздействуя на политические процессы в стране. Аналогичной общегосударственной организации в соседнем Арагоне не было.
С раннего Средневековья два, иногда три раза в год владельцы отар разных регионов устраивали общие собрания – месты (в некоторых городах эти собрания назывались по-иному, напр. otero (ср. отара), ligallo и пр.), на которых согласовывались и решались вопросы их текущей деятельности. Помимо взаимного возврата "приблудного" поголовья, согласовывались условия найма пастухов, который совершался там же, на месте.
Право голоса имел каждый владелец отары от 50 овец; женщины голосовали наравне с мужчинами. Места строго регулировала порядок и условия торговли; особое внимание уделялось сохранению чистоты пород и проведению скрещиваний.
В середине апреля отары начинали перегонять с южных пастбищ на север, и на этом пути овец стригли. После промывки шерсть отправляли на склады, крупнейший из которых находился в Сеговии. Со складов шерсть поступала на ярмарки (Медина дель Кампо) или в северные порты для отправки во Фландрию или Англию.
Саха de Leruela (1631 г.) и позднейшие писатели (1797, 1827, 1863 гг.) оценивали поголовье овец в Кастилии XVI в. в размере от 5 до 7 млн. Благодаря статистике, которую вела Места, сегодня мы знаем, что они завышали его вдвое: среднегодовая цифра за 1512–1563 гг. (на пике развития) не доходит до 2,59 млн, а максимум – до 3,5 млн (см. табл. 6).
Таблица 6
Поголовье овец в Кастилии в 1512–1563 гг.[1]
|
Год |
Поголо вье |
Год |
Поголо вье |
Год |
Поголо вье |
Год |
Поголо вье |
|
1512 |
2 590 661 |
1527 |
2 853 648 |
1539 |
2 905 548 |
1552 |
2 863 750 |
|
1514 |
2 895 471 |
1528 |
3 014 440 |
1540 |
2 678 947 |
1553 |
2 857 214 |
|
1515 |
2 745 546 |
1529 |
2 613 000 |
1541 |
2 528 590 |
1554 |
2 750 000 |
|
1516 |
2 775 250 |
1530 |
2 528 883 |
1542 |
2 711 213 |
1555 |
2 372 000 |
|
1517 |
2 860 632 |
1531 |
2 521 200 |
1543 |
2 780 764 |
1556 |
2 622 890 |
|
1518 |
2 934 057 |
1532 |
2 600 000 |
1544 |
2 302 018 |
1557 |
2 180 074 |
|
1519 |
3 177 669 |
1533 |
2 500 000 |
1545 |
2 580 000 |
1558 |
1 903 636 |
|
1520 |
3 027 608 |
1534 |
2 600 000 |
1546 |
2 712 548 |
1559 |
1 746 811 |
|
1521 |
2 538 270 |
1535 |
2 380 000 |
1547 |
2 693 302 |
1560 |
2 034 911 |
|
1523 |
2 822 264 |
1536 |
2 495 797 |
1548 |
2 738 677 |
1561 |
2 128 797 |
|
1524 |
2 543 961 |
1537 |
2 066 554 |
1549 |
2 705 000 |
1562 |
1 673 551 |
|
1526 |
3 453 168 |
1538 |
2 650 914 |
1551 |
2 227 182 |
1563 |
2 303 027 |
Примечание: в подсчет вошло некоторое количество коров, лошадей, коз и свиней, проходивших через пропускные пункты с отарами. При этом коровы и лошади принимались за 6 овец каждая, а козы и свиньи считались 1:1.
Приведенный ряд свидетельствует, между прочим, что поголовье стало сокращаться задолго до реформ начала XVII в., на которые иногда списывают тенденцию упадка. Достигнув пика в первое десятилетие царствования Карла V, оно стало падать уже в 1550– 1560-е гг., т.е. за 100 лет до того, когда, как считается, Места стала разваливаться.
По ходу перегона отар шла активная торговля, и таким образом попутные города втягивались в рынок. Перегонщики продавали (одна из привилегий Месты: пастух имел право продать до 60 овец в любом попутном городе, независимо от наличия там запрета на торговлю иностранцев) и покупали овец, сыр и т.п.
Феодальная раздробленность накладывала здесь отпечаток. Путь перегона овец в Арагоне пересекал Кастилию, и в местечке Huelamo стояла таможня, где облагали пошлиной даже продукты для собственного потребления, которые везли с собой пастухи. Что трудно объяснить: после объединения Кастилии и Арагона таможня продолжала работать как прежде.
В 1172 г. король Англии Генрих II (1154–1189 гг.) во имя защиты интересов местных производителей запрещает ввоз испанской шерсти. Этот факт имеет место за 100 лет до того, как к европейцам попал компас, и за несколько веков до того, когда "официально" наступает эпоха протекционизма.
Век спустя, когда уже 25 лет действует Места и кастильские мореплаватели прокладывают Испании дорогу к господству на море, регулярный экспорт шерсти уже свершившийся факт. На северном побережье, в портах Сан Себастьян, Сантандер и Бильбао, организуются товарищества (confradias) купцов и общества перевозчиков. Оттуда с 1303 г. суда практически ежегодно везут ее в Англию (Саутхэмптон, Сэндвич и Портсмут) и Фландрию, где в Брюгге испанские купцы открывают торговый дом.
Поэтому короля Альфонса XI (1312–1350 гг.), начавшего самостоятельное правление в 14-летнем возрасте (1325 г.), трудно назвать основоположником важнейшей экспортной отрасли Кастилии. Он "всего лишь" упорядочил и задал направление развития тому, что стихийно сложилось еще до его рождения.
Прежде всего был наложен запрет на вывоз овец и установлен строгий контроль за оборотом отар вблизи Португалии, Арагона и Наварры. Если пастух не предъявлял регистрационных карточек на овец, обнаруженных в приграничной зоне (12 лиг), на него налагался существенный штраф.
Великая чума 1348–1350 гг. унесла жизни сотен тысяч кастильцев и их короля. Как на одно из косвенных ее последствий иногда указывают высвобождение участков под пастбища – бегетрии (behetria). Вольные крестьянские общины избежали "огораживания". Накануне смертоносной эпидемии на кортесах 1348 г. в Алькале король успел провести "Устав Алькала", в котором подтверждалась личная свобода крестьян. Повинности, связанные с поземельной зависимостью, были сохранены.
"Генрих IV Бессильный – король Кастилии, внук Генриха III Больного"[2]. Столь ироничное начало статьи русского энциклопедиста начала XX в. о Генрихе IV (1454–1474 гг.) создает парадоксальный фон для восприятия содержания эпохи, связанной с именем его сестры Изабеллы – королевы Кастилии (1474–1504 гг.). Утверждения того же источника, что и правление их отца, Хуана II (1406–1454 гг.), было слабым и "привело Кастилию в расстройство"[3], еще более затрудняет представления о возникновении предпосылок возвышения Испании и ее превращении в мировую сверхдержаву.
Брак Изабеллы с королем Арагона Фердинандом в 1479 г. привел к династической унии обоих государств, а фактически – к объединению Испании. Основой экономической политики Испании стал меркантилизм, но не в "ранней", а скорее в поздней его версии, когда акцентируется необходимость вывоза готовых изделий. В этом вопросе Изабелла выступила не как инициатор, а как продолжатель курса своего отца.
Начиная с 1440 г. Хуан II издал ряд эдиктов по торговле шерстью, а для поддержки суконных производств в 1442 г. утвердил особый прейскурант. В это время суконные мануфактуры возникали по всей Кастилии; крупнейшими центрами были Барселона, Тортоса и Герона. Товар экспортировался на Сардинию, Корсику и Сицилию, в Неаполь, а также в Сирию, Египет и северную Африку.
В 1451 г. были приняты новые решительные протекционистские меры, включая повышение импортного тарифа. Продолжая эту линию, в 1462 г. Генрих IV издал эдикт, ограничивающий экспорт шерсти квотой в 2/3 годового настрига, и подтвердил запрет 1390 г. на вывоз лошадей, коров и овец.
Оценивая развитие Испании от эдиктов 1462 г. и до правления Изабеллы, Дж. Клейн (США) отмечал, что в этот период "впервые в истории коммерческие интересы страны администрировались на основе тщательно спланированной политики"[4]. Главной целью этого экономического курса Клейн считал "экспорт такого сырья, при экспорте которого можно получить наибольшее количество золота и иностранных товаров".
Остается напомнить, что историки экономических учений отождествляют такую постановку задачи с поздним меркантилизмом – политикой, к которой Англия, Италия и Франция пришли лишь 100 лет спустя.
Однако сводить всю экономическую политику Фердинанда и Изабелы только к расширению экспорта шерсти было бы неверно, хотя именно при них этот сектор развивался особенно активно. В 1504 г., незадолго до смерти супруги, Фердинанд утвердил тщательно проработанный устав швейных гильдий.
Рекомендованная в нем надомная система представляла собой процесс, последовательные технологические стадии которого были распределены между отдельными группами производителей. Управление этим процессом и поддержание связи между производствами возлагались на посредников, роль которых была тождественна антрепренёрам (entrepreneurs) швейной промышленности Франции XVII в.
Отведя участки под canadas – трассы перегона скота, – испанские короли одновременно дали стране "первоклассную систему дорог", облегчившую экономические и политические связи центра и периферии.
Почему Испания, несмотря на реформы Изабелы, Фердинанда и их предшественников, не развила текстильную промышленность до уровня, сопоставимого с тем, которого достигла Фландрия? Наиболее сомнительным представляется объяснение этого лоббированием экспорта шерсти со стороны Месты. Теоретически овцеводу должно быть все равно, кто заплатит ему за шерсть: перекупщик, действующий по поручению экспортера, либо отечественный сукнодел, – при условии, если последний выручает за продажу готового изделия достаточно, чтобы предложить за сырье конкурентоспособную цену.
Но чтобы регулярно сбывать сукно с выгодой, нужно иметь устойчивую связь с покупателем.
Лоббирование экспорта шерсти Места мотивировала помимо прочего тем, что благодаря этому росла задолженность Англии и Фландрии перед Кастилией. Этот аргумент противоречит "классическому" объяснению: Места убеждала королей, что ограничение мощности главного источника пополнения казны (каковым был вывоз шерсти) вредит интересам страны. Действительно, если поставки шерсти оплачивались с отсрочкой платежа, то Испания либо недополучала ресурс при учете векселей, либо упускала выгоду своевременного инвестирования экспортной выручки.