Индо-буддийская политическая культура: путь "благоговения перед жизнью"
Образ жизни, основанный на полном непричинении вреда или (в случае крайней необходимости) минимальном причинении вреда всем живым существам – вот высшая добродетель.
Махабхарата
Пусть мысль твоя, объемлющая все живущее, будет подобна матери, которая ценой собственной жизни защищает своего ребенка.
Метта сутта
Долгое время индо-буддийская политическая культура привлекала политологов других стран и народов исключительно своей изысканной восточной экзотикой. Но в последние годы не меньший интерес исследователей вызывает неожиданный успех Индии в области развития высоких технологий: появление "индийской силиконовой долины", быстрые темпы роста экономики. Известно, что 2000 г. прирост экономики в этой стране составил уже 5%, в то время как инфляция упала ниже 2,8%, достигнув самого низкого уровня за минувшее десятилетие. Данные Азиатского банка развития показывают, что прирост производства в Индии может в ближайшие годы превысить 7%-ный уровень, при котором она в течение двух последующих лет смогла бы догнать Китай[1]. По оценкам российских экспертов, Индия уже сегодня обогнала Италию и Великобританию по величине ВВП, рассчитанного по паритету покупательной способности, практически сравнявшись в этом отношении с Германией и разделив с ней четвертое и пятое места[2].
Какие же факторы сегодня генерируют успешное развитие индо-буддийской цивилизации? В чем секрет успеха индо-буддийской политической культуры в XXI в., ведь еще совсем недавно Индия входила в число беднейших стран современного мира?
Ответить на эти вопросы не просто: индо-буддийская цивилизация поражает исследователей своей многогранностью, духовным богатством культуры. "Индия – это земля мечты", – написал когда-то Г. Гегель в "Лекциях по философии истории". Действительно, цивилизацию Индии можно представить как фантастически красочный карнавал: торжество звуков, красок, видов, вкусов, запахов и чувственных наслаждений. Индусы являются людьми с богатым изобретательным гением, они создали обилие мифов и легенд, множество философских систем, различных стилей в архитектуре, музыке и танцах.
Известный индийский писатель М. Менон считает, что индо-буддийскую цивилизацию сформировали два потока, которые шли навстречу друг другу: один – чувственный, другой – умственный, один – формы, другой – мысли. "Они сходились и расходились и снова сходились. Один был дравидским, а другой арийским. Один достиг своего апогея в форме танцующего бога Натараджа, символа космического танца динамичной Вселенной. Другой поднялся до абстрактной концепции монизма в адваите Шанкары. Один создал музыку и танец, живопись и скульптуру, короче говоря, звуки, виды и запахи цивилизации. Другой же создал мир интеллекта – индийскую философию, мышление"[3].
Арийский ум постепенно развивался от идеи формы к принципу бесформенности – идее Бога без форм и атрибутов. Один из авторитетов в области ведического искусства М. Мюллер в ответ на просьбу определить самую выдающуюся черту индийского характера, ответил: "Трансценденция, или тенденция выходить за пределы эмпирических знаний. Трансцендентальный темперамент приобрел, без сомнения, наиболее полное выражение в индийском характере, чем где-либо еще"[4].
Одновременно индийское художественное воображение предприняло утонченную артистическую попытку изобразить тайну Вселенной в форме: так возник образ танцующего Шивы, ставший метафорой космического танцора. Известный индийский философ Шри Ауробиндо попытался интерпретировать этот сложный образ: "...человек должен выйти за пределы простого ублажения чувств. Он должен прогрессировать в мысли. А этого нельзя добиться, если мы прикуем дух к какой-то фиксированной умственной идее или системе религиозного культа, интеллектуальной истине, эстетической норме, этическому идеалу, практической акции... и заявим, что все отступления от этого грозят опасностью... Мы должны освободить свое сознание от этих оков..."[5].
Цивилизация, способная на такие рафинированные эксперименты с истиной, и в сфере политики открыла весьма неординарные подходы. Сложный путь развития политической культуры индо-буддийской цивилизации в определенном смысле можно представить как творческую попытку "прогрессировать в мысли", не сближаясь полностью ни с одной религиозной, политической или этической системой. Сфера современной политической культуры Индии имеет множество граней, она необычайно глубока, поскольку тесно связана с самыми разными уровнями пестрого, часто противоречивого культурного и религиозного мира страны.
Именно религия в этой цивилизации испокон века была призвана укреплять и освещать политическую деятельность. Политик в Индии никогда не добивался успеха, если не опирался на национальную религиозную и культурную традицию. Деятельность каждого крупного религиозного проповедника непременно получала сильный политический резонанс. Поэтому с полным основанием можно назвать политическую культуру индо-буддийской цивилизации сакральной.
Мировоззрение индийцев необычно, даже загадочно, поскольку в этой культуре смещена привычная европейцам черта между жизнью и смертью. Почему это произошло? Отчасти мистическую направленность индуистского сознания может объяснить религия, отчасти – природный ландшафт и история. Волею судеб географическое положение Индии оказалось исключительно благоприятным – щедрые дары природы обеспечивали необходимые условия для духовного развития людей. Океан и Гималаи защищали от иноземных вторжений. Природа в изобилии предоставляла пищу, и человек был избавлен от тяжкого труда и борьбы за существование. Когда нет необходимости отдавать много сил на поддержание физического существования, человек начинает думать о более возвышенных материях. Возможно, расслабляющий климат склонил индийцев к покою и уединению.
Основная религия Индии – индуизм – своими корнями уходит в глубокую древность. Первые священные книги Индии – это сборники гимнов, которым более 3000 лет. Самая древняя из Вед – Ригведа – "Веда гимнов". Эти гимны пелись во время жертвоприношений с целью умилостивить богов и природу. Великий индийский поэт XIX–XX вв. Рабиндранат Тагор в предисловии к изданию избранных индийских священных текстов писал: "Быть может, самое сильное впечатление, охватывающее читателя собранных здесь гимнов, это то, что они совсем не похожи на заповеди... Скорее, это поэтическое свидетельство коллективного отклика народа на чудо и трепет бытия. Народ с сильным и нерафинированным воображением пробудился на самой заре цивилизации с чувством неисчерпаемой тайны, заложенной в жизни. Это была простая вера, приписывающая божественность каждой силе природы, но в то же время вера мужественная и радостная, в которой страх перед богами был уравновешен доверием к ним, в которой чувство тайны только прибавляло очарования жизни, не придавливая ее своей тяжестью"[6].
Древние гимны возникли в то время, когда жертвоприношения совершались очень просто, без сложной запутанной обрядности, были актом простой благодарности силам природы. Риши (поэты-священники), славящие богов, считали себя обладателями высшей мудрости – ведением (в переводе с сансктита "веды" – знание). Индийский религиозный мистицизм необычайно красив. Речь не идет о шедеврах религиозного искусства – храмах, песнопениях, скульптуре, живописи и других атрибутах внешнего проявления религиозности – шедевры существуют в каждой цивилизации. Речь идет о красоте духовной традиции: о безупречной логике веданты, ошеломляющей всеохватности тантризма, пылкости чувств кришнаизма. Остроумные притчи Рамакришны, изящные формулы Упанишад, страстные гимны Ригведы – все это оставляет сильное, незабываемое впечатление.
Махатма Ганди отметил как-то: "Если бы меня попросили определить индусское вероисповедование, я бы сказал просто: поиски истины ненасильственными средствами. Человек может не верить в бога и все же называть себя индусом". Понятие "индус" – религиозное, а не национальное[7]. Современные индийские ученые подчеркивают, что индуизм не является единой религией, особенно если подходить к его исследованию с традиционными западными критериями. Исторически индуизм сложился как детище многих родителей – ведических певцов, мудрецов, самоуглубленных искателей истины. Так, Л. Рено подчеркивает: "Индуизм нельзя считать религией в традиционном смысле слова. В нем нет веры в единую догму, нет приверженности какому-либо одному пророку, не отдается предпочтение какому-либо одному священному писанию, он терпимо относится к философским расхождениям, к поклонению различным божествам и непоклонению Богу вообще, он включает в себя различные, даже противоречивые друг другу модели религиозного поведения"[8].
Религиозные образы индуизма текучи, подвижны, из них трудно создать какую-то стройную систему. Представление о множественности богов сочетается с верой в Единого: "Един Огонь, многоразлично возжигаемый, едино Солнце, всепроникающее, едина Заря, всеосвещающая, и едино то, что стало всем (этим)"[9]. Душа каждого человека соотносится с Единым, как капля воды с океаном, как воздух, запечатанный в сосуде, с воздухом вокруг него.
Индийское представление о божественном не восходит к образу могущественного небесного Творца, господствующего над миром: это, скорее, представление о принципе, господствующем изнутри. Идентификация атмана (души) с брахманом (создателем) завершает это религиозное развитие. Так возникает центральная доктрина Упанишад. Основными свойствами вещей признаются движение и перемена, однако силы, вызывающие изменения, воздействуют не извне (как в западной традиции), а изнутри, являясь неотъемлемой частью вещества. В конце XX в., когда удалось проникнуть в тайны атомной энергии, человечество убедилось в том, что вещество действительно содержит свет, тепло, звук и движение.
Большинство современных индийских ученых, говоря о тайнах Вселенной, ее происхождении и огромных скрытых силах Космоса, стараются избегать использования слова "Бог". Тем не менее они признают идею трансцендентальной воли, мирового разума, идею эволюции. Веданта, самая интеллектуальная школа индуизма, утверждает, что Брахман – это безличная метафизическая концепция, свободная от какого-либо мифического содержания. Ее невозможно конкретизировать. Примерно таким было представление о Боге у А. Энштейна. Он писал: "Моя религия состоит из скромного восхищения безграничным превосходящим духом, проявляющим себя в мельчайших деталях, которые мы способны воспринимать своими слабыми умами. То глубокое эмоциональное убеждение в присутствии все превосходящей логической силы, проявляющей себя в необъяснимой Вселенной, и является моей идеей о Боге".
Но если индийская мысль выходит из формы в бесформенность в своем логическом движении, то в реальном мире она торжествует и процветает в изобилии форм. Как отмечает М. Менон, антропоморфизм является естественным для поэтов и еще более естественным для простых индусов. Они хотят ублажать своего Бога, поклоняться ему, не задумываясь над его характером. К пураническому индуизму, разрешающему идолопоклонство, принадлежит сегодня большинство индусов[10].
Современные политологи с удивлением отмечают, что даже программисты из Бангалора – индийской "силиконовой долины" – в компьютерных компаниях традиционно поклоняются предметам своей деятельности – компьютерным терминалам, которые украшаются гирляндами цветов, а перед ними стоят курительницы с благовониями. Менеджеры индийских компаний поощряют антропоморфизм в поведении персонала, поскольку "это делает людей счастливыми"[11].
Современные исследования подтверждают высокую степень социокультурной идентификации индийцев со своей традиционной культурой, стремление следовать ей даже в среде представителей бизнес-элиты и интеллигенции. Например, специализирующиеся на производстве программного обеспечения индийские бизнесмены подчеркивают, что они хотят в культурном смысле слова оставаться индийцами, что не мешает им добиваться экономического успеха на глобальном рынке. Известно, что экспорт индийского программного обеспечения вырастает в среднем на 50% в год, и к 2008 г. обеспечит уже 2,2 млн рабочих мест в стране[12], что свидетельствует об успешном сочетании традиционного и ультрасовременного в этой цивилизации.
Политологи сегодня отмечают высокую притягательность индо-буддийской политической культуры в глазах представителей других цивилизаций. Анализируя неоориенталистский бум на Западе, политологи отмечают, что европейцы, увлекающиеся индуизмом, объясняют это целом рядом аргументов, среди которых внутрирелигиозный плюрализм, космизм, этикоцентризм, высокая оценка возможностей индивида, интеллектуализм, эмпиричность, инструменталъностъ, совпадение по духу с рядом открытий современной науки[13].
Следует подчеркнуть, что внутрирелигиозный плюрализм является одним из самых сильных политических аргументов индо-буддийской цивилизации в диалоге культур. Ведь христианство, ислам, конфуцианство ориентированы на формирование единого духовно-психологического типа. Эти религии предполагают один Путь, одну Истину и одну Жизнь, что означает духовно-психологическую унификацию верующих в религиозной жизни. В индуизме же множество путей, истин и образов жизни нисколько не исключают друг друга. Представителей самых разных культур привлекает в индуизме плюрализм заложенных в нем типов поведения и духовных устремлений: аскеза соседствует здесь с оргиастическими культами, утонченная метафизика – с колдовскими и магическими приемами, тренинг духа – с совершенствованием тела, культивация чувств – с воспитанием беспристрастного отношения к миру. Именно это прежде всего объясняет увлечение индийской мистикой множества людей практически во всех странах современного мира.
Если в европейской, исламской, конфуцианской культурах истина – синоним однозначности и недвусмысленности, то в индуистской это далеко не так. Разные символы могут указывать здесь на одно и то же, а один и тот же символ может выражать разные вещи. Слово и знак – это только намеки, а намеков может быть бесчисленно много. Высший образ, бог представляется одновременно единым и бесконечно множественным: "истина одна; мудрецы называют ее разными именами". Пластичность, многоплановость, многозначность и духовная терпимость – вот что прежде всего поражает исследователей в политической культуре этой цивилизации. Внимание к политическому партнеру, признание его права на выражение собственного мнения, отличного от вашего, – это, несомненно, подкупает каждого, кто сталкивается с представителями данной культуры.
Но не только плюрализм является значимым аргументом индо-буддийской цивилизации. Широко известно, что из Индии сегодня исходит все больше моделей культуры, которые находят поддержку у народов других цивилизаций. На Западе огромной популярностью пользуются упражнения йоги, медитация, тантризм. Такие учителя жизни, или гуру, как Дипак Чопра, Сатья Саи Баба имеют массу последователей в Нью-Йорке и Мюнхене, Лондоне и Париже, их число насчитывает сегодня около 70 млн во всем мире. В Касселе (Германия) можно пройти восьмидневный оздоровительный курс аюрведы, предполагающий питание по особым рецептам, травяные чаи, массаж, индивидуальное лечение с погружением в горячие источники[14].
Одной из причин быстрого распространения идей индуизма в эпоху глобализации большинство исследователей называют принцип синкретизма посредством включения как основной метод популяризации идей. Например, Сатья Саи Баба поощряет своих приверженцев следовать собственным национальным традициям, и в этом его уникальность. Он заявляет: "Я подтверждаю все имена, которые Человек использует для почитания божественного... Продолжайте поклоняться избранному вами Богу сообразно со своими традициями, и тогда вы поймете, что все больше и больше приближаетесь ко мне".
Именно поэтому индо-буддийская цивилизация предоставляет большие возможности для культурной эмиссии – ведь она стирает культурные барьеры, объявляя все типы социально-политического опыта одинаково значимыми и способными к взаимной адаптации.
Для более глубокого проникновения в сущность этоса индо-буддийской политической культуры важно подчеркнуть, что в центре индуистского мировоззрения находится проблема долга – дхарма. Это этическое понятие, включающее кодекс морали, праведность и весь круг обязанностей и ответственности человека. Корень индийского слова "дхарма" означает "держаться вместе". Для индийской политической культуры понятие долга (дхармы) имеет такое же значение, как права личности для западной. И поскольку высшая цель жизни – в слиянии с Единым, необходимо нравственное совершенствование, для достижения которого следует выполнять свой долг: "Долг – средство для достижения высшего совершенства". Поэтому индийцы основное значение придают обязанностям человека, а не его правам.
Этос индо-буддийской политической культуры наиболее полно раскрывают слова Калидаса: "Мир не создан для человека, и человек лишь тогда встает во весь свой рост, когда сознает достоинство и ценность жизни, ему не принадлежащей". Индийцы считают, что жизнь человека в обществе – это прежде всего обязанность и ответственность всех перед всеми.
Индусы трактуют понятие долга в самом широком смысле слова, имея в виду обязанности человека по отношению к другим людям, политическим лидерам, богам, пророкам, предкам и даже животным: "Тот, кто выполняет свои обязанности перед всеми ними – хороший человек"[15]. Один из древнейших индийских правовых трактатов – "Законы Ману" так определяет 10 признаков дхармы: "постоянство, снисходительность, смирение, непохищение, чистота, обуздание чувств, благоразумие, знание Веды, справедливость, негневливость"[16].
С самого начала индийская политическая культура складывалась как этикоцентристская, коллективистская. Нравственный закон здесь имеет абсолютный, космический статус. Понятие "кармы" (воздаяния), предполагает, что в мире существует естественная нравственная причинность: что посеешь в земной жизни, то пожнешь в жизни будущей. И поскольку в соответствии с кармой возмездие настигает преступника неизбежно, политики и государственные деятели здесь очень редко становились тиранами – действовал страх неотвратимости наказания.
Законом кармы обосновывается и социально-политическое устройство Индии – деление на касты: нерадивое исполнение долга своей касты влечет за собой рождение в более низкой касте, а то и в образе животного, часто нечистого; напротив, неукоснительное служение долгу приводит к будущему рождению в более высокой касте. Поэтому в представлении индийцев социально-политическое неравенство является следствием нравственного неравенства людей.
На формирование политической этики этой цивилизации важное значение оказала культивация в индуизме способности человека к приобретению полной власти над собой. Благодаря ощущению глубинной тождественности с Единым, индийцы склонны верить, что они могут не только стать вровень с богами, но даже подняться выше богов, что не свойственно представителям других современных культурных традиций: "Внутреннее и внешнее, (все), касающееся богов и жертвоприношений, прозревают преисполненные знаньем; сынок, это – дважды рожденные, это – боги! В них вмещается вселенная, все бытие, (весь) мир преходящий, нет ничего равного их состоянию, величию их духа. Возникновение, гибель, всю деятельность они всячески превосходят; четыре вида существ, всех владык (мира) и Самосущего (Брахму они превосходят)"[17]. Именно поэтому престиж мудрецов и отшельников, посвятивших все время приобретению власти над собственной природой, достигших освобождения от оков чувственного бытия, необычайно высок.
При описании идеального политического устройства общества, которое можно найти в "Рамаяне", особый акцент сделан на том, что приобретение власти над собой всеми гражданами общины – необходимое условие для гармоничных общественных отношений: "И не было там над собой не имеющих власти"[18]. Гармония общественных отношений в древнеиндийской традиции изначально связана со стабильностью. Если людьми в государстве овладевает смута, если они поддаются дурным инстинктам, теряя власть над собой – все приходит в упадок: сильные начинают губить слабых, свободные превращаются в рабов, никто не может наслаждаться своей собственностью, торговля прекращается, хозяйство рушится и голод охватывает страну.
Индийцы традиционно убеждены в том, что для поддержания стабильности в государстве прежде всего необходим высокий нравственный уровень подданных и самого государя. В трактате "Артхашастра", который называют "Наука политики", и в "Законах Ману" сообщается о тех качествах, которыми должен обладать эффективный политический деятель и его окружение. Но мы не найдем здесь коварных рекомендаций в духе Н. Макиавелли, хотя принципы государственного управления призваны создать "твердую царскую диктатуру".
Индийская политическая традиция в числе первых царских добродетелей называет способность правителя жить интересами своих подданных – так в политике преломляется философский принцип "одно во всем и все в одном". Если царь действительно осведомлен об истинной природе своих интересов и хочет править долго, желая благополучия себе и своим подданным, то он следует главному правилу: "Счастье царя – в счастье подданных, в пользе подданных – его польза. Польза царя не то, что ему приятно, но что приятно подданным – в том польза царю"[19]. "Надо знать, что царь, не соблюдающий правил поведения... неверующий... жадный, не охраняющий (подданных), губящий их, идет в преисподнюю"[20].
Древнеиндийская традиция рассказывает об идеальном государе, обладающем глубоким умом, сильной волей, не изменяющем своему слову, справедливом и правдивом, благодарном и щедром. Он обязан обращать внимание на советы умудренных опытом людей, стараться "все удерживать в памяти, познавать, размышлять по поводу осознанного, отвергать негодное и проникать в истину"[21]. В "Законах Ману" царю, даже погибая, не рекомендуется взимать налог со знатока Веды – так высоко уже в Древней Индии ценилась мудрость в политическом управлении[22].
Кроме того, царь должен умело руководить своим собственным окружением, действуя в высшей степени энергично: "Поэтому царь, всегда напряженный в работе, пусть велит делать то, что нужно. Корень того, что нужно, – это напряженность в работе, противоположное – корень вреда". Когда царь деятелен, то вслед за ним стараются быть деятельными и его подданные, если же он медлителен и равнодушен, то его подданные развращаются и уничтожают его дела: "он одолевается ненавидящими его"[23]. Иными словами, только нравственная неустанность правителя, его моральная активность предохраняют общество от хаоса. В каком контрасте этот принцип индийской культуры находится с западным либеральным принципом laissez faire, уповающем на стихийную самоорганизацию граждан!
Следует заметить, что сегодня Индия – единственная плюралистическая демократия на юге Азии, со всех сторон окруженная авторитарными режимами: на западе она граничит с Пакистаном, на севере – с Китаем, на востоке – с Бирмой. Современные политологи подчеркивают: "Долговечность и постоянство индийской демократии – самый замечательный факт постколониальной Индии, который отличает ее почти от всех азиатских стран"[24]. Несомненно, во многом этот факт объясняется глубокими древними демократическими традициями этой политической культуры.
Путь к совершенному политическому устройству эта цивилизация изначально видела не через совершенствование внешних форм жизни (как западный мир и большинство современных цивилизаций), а через совершенствование самого человека. Несомненно, эта идея во многом сближает политическую культуру индо-буддийской цивилизации с православно-христианской. Но пути совершенствования человеческой личности в православном христианстве и индо-буддизме различны. Если православие делает акцент на нравственно-религиозных и аскетических проблемах воспитания человека, то индуизм решающее значение придает специальным упражнениям йоги. Еще в древности о йогах индийцы рассказывали чудеса, и путешественники из разных стран мира неизменно поражались этому феномену индо-буддийской цивилизации: "Он (йог. – И. В.) может... приручать диких животных; доставать любую вещь с помощью простого желания; знать непосредственно прошлое, настоящее и будущее; видеть через закрытые двери; проходить через каменную стену"[25].
Изучение возможностей человеческой психики в этой культуре достигло впечатляющих размеров, и это – еще один весьма сильный аргумент индо-буддийской цивилизации в современном диалоге культур. Здесь скрыт важный альтернативный путь развития человечества – не через развитие внешних форм жизни (что преобладает в современном мире), а через совершенствование человеческой психики. Этот путь не может не привлекать интеллектуалов из самых разных цивилизаций, поскольку разочарование в инструментальном освоении Вселенной и открывшиеся пределы такого освоения в виде экологической катастрофы становится очевидными.
Но главные особенности индийского национального характера и политического темперамента связаны с концепцией реинкарнации (перевоплощения). Махатма Ганди в письме к Л. Толстому просил его разрешения исключить места с критикой реинкарнации из статьи последнего об Индии: "Вера в перевоплощение, или переселение душ, очень дорога миллионам людей в Индии, а также и в Китае. Можно сказать, что для многих это уже вопрос личного переживания, а не только теоретической допустимости. Она служит утешением..."[26].
Вера в реинкарнацию предопределила удивительную для европейского сознания неиндивидуалистичность индийцев. Они не склонны придавать основополагающее значение собственной личности как таковой, поскольку она не более чем сменная одежда вечного "я" – человеческой души, которая после смерти бренного тела способна переселиться в другое тело. Поэтому индийцы так терпимы к другим людям, к их мнениям, верованиям, политическим взглядам. Поэтому они проповедуют этику ненасилия, заботы о природе и окружающем мире (ведь после смерти тела душа человека может войти не только в других людей, но и в животных).
Индуистская традиция буквально культивирует глубокое почитание жизни: "Образ жизни, основанный на полном непричинении вреда или (в случае крайней необходимости) минимальном причинении вреда – вот высшая добродетель"[27]. Эта благородная этическая максима в политической сфере приводит к благородному миротворчеству. Миротворческая деятельность во все времена пользовалась здесь особым уважением и почетом: политический деятель только тогда мог снискать национальное признание, когда его деятельность была признана благой для дела мира. Политики помнят, что в царстве Индры (бога княжеской дружины) необходимы вдохновенные речи: "Речью, о жрецы, победите речь врага", "После того как все правители уселись и наступила полная тишина, Кришна, с великолепными зубами и голосом глубоким, как звук барабана, начал говорить: “О Бхарата, я пришел сюда, чтобы установить мир без кровопролития... Помимо этого, о владыка, у меня нет добрых слов... Мир, о правитель, зависит от тебя и меня”"[28].
Вместе с тем существует глубокое противоречие между широтой и многоплановостью духовного кругозора, поразительной терпимостью в вопросах понимания и интерпретации высших символов и обескураживающим догматизмом в вопросах прагматической организации социально-политической жизни. Основные идеи индуистской традиции закрепляют политический консерватизм: мир сложился раз и навсегда и существует в вечном круговороте форм. Добро и зло, войны, неравенство, угнетение – все это естественно. Поэтому надо выполнять предписанное от века. Если ты воин – убивай, если погонщик слонов – коли их своим посохом. Это естественно и священно. Верность кастовой морали должна поддерживать общество в равновесии. Исследователи подсчитали, что почти четверть всех гимнов Ригведы посвящены Индре – богу княжеской дружины: "Следуйте за ним, братья! Уподобьтесь героям! Подражайте Индре отвагой, друзья! Индра с нами, когда наши знамена вместе!"[29]. Индуизм глубоко консервативен в освящении политической власти, утверждая, что она дана человеку богами изначально и не подлежит изменениям.
Гораздо более гибкой в политическом отношении является мораль буддизма, появившегося в Индии значительно позже индуизма, в VI–V вв. до н.э. Исследователи отмечают, что обе эти религии очень близки друг другу: буддийская и индуистская мораль соотносятся примерно так же, как новозаветная и ветхозаветная в христианстве[30]. Известно, что в Индии дважды буддизм становился чем-то вроде государственной религии – при Ашоке в III в. до н.э. и при царях Кушанской династии – во II–I вв. до н.э. Но "старая" индуистская традиция, обновившись под влиянием буддизма, постепенно изменила свою форму и сумела вернуть утраченные позиции.
Убедившись в популярности Будды, индуисты признали его аватарой (воплощением) Вишну. Согласно индуистской теологии Вишну рождается последовательно в образах рыбы, черепахи, вепря, человеко-льва, карлика, дикаря (человека с топором), Рамы, Кришны и, наконец, Будды. В свою очередь, буддизм попытался также приспособиться к народным верованиям, "просветляя" индуистских богов и даже признавая их бодхисаттвами[31]. Буддисты включили в свой культ яркие индуистские праздники, а индуисты стали отмечать дни рождения и просветления Гаутамы. Сегодня без помощи теологов средний человек вряд ли сумеет разобраться, чем одна религия отличается от другой. Существует и развивается единая духовно-религиозная традиция, накладывая свой отпечаток на все сферы общественной жизни.
Буддизм во многом смягчает крайние проявления сословного консерватизма, свойственные индуизму, обращаясь к каждой личности, минуя касты, сословия, племена: "Закон один и тот же для всех. Закон заботится и о низшем, и о среднем, и о высшем... Никто не может противиться закону"[32]. Однако в целом современная политическая этика все еще не преодолела полностью сословный, кастовый характер. На буддийском Цейлоне (Шри Ланка) кастовый строй существует сегодня в несколько смягченной форме. В Индии сейчас насчитывают 70 млн неприкасаемых, которым запрещено пользоваться общими колодцами, ходить по правой стороне улицы, посещать храмы.
Теоретически эти запреты в современной республике Индии отменены, за неприкасаемыми забронированы места в парламенте, в высших учебных заведениях, они имеют равные политические права с другими гражданами страны. Но в сельской местности все остается по-старому. Попытки воспользоваться своими законными правами вызывают погромы, иногда с человеческими жертвами. В городах сегодня такие погромы случаются редко. Но европейские журналисты отмечали: когда лидер неприкасаемых (ныне покойный) адвокат Амбедкар вел дела в суде, служащие, принимавшие от него дела, совершали потом омовения, а клиенты – воры и проститутки – отсаживались подальше от своего защитника, чтобы "не потерять касту"[33].
Интересно отметить, что социологические исследования последних лет показывают: даже среди высокообразованной городской молодежи большинство респондентов согласны позволить своим родителям выбрать для них супруга из своей касты. Но тут же признались в симпатиях к коллеге по работе и попытках объяснить это своим родителям. Поэтому все чаще внутрикастовые браки в городах заменяются межкастовыми и межрелигиозными, хотя традиция следовать во всем своей касте все-таки пока доминирует[34].
Одновременно с появлением в последние годы прогрессивных тенденций исследователи констатируют и проявления религиозного фундаментализма, который нередко приводит к политическим конфликтам и даже преступлениям. Известно, что корова в Индии – священное животное, коров не убивают, им дают спокойно умереть. С европейской точки зрения почитание животных доходит до абсурда, судите сами: и сегодня в Индии человека, купившего на базаре кусок говядины, могут избить до полусмерти. Почти каждый год здесь происходят мусульманские погромы (мусульмане употребляют мясо). Ультраиндуистские партии (такие как Джан Сангх) пытаются использовать религиозные противоречия для укрепления своего политического влияния.
Можно возразить, что фундаменталисты других религий также устраивают погромы, это вовсе не отличительная особенность индо-буддийской цивилизации. Однако подобные констатации не снимают проблему: кастовая, догматическая религия вызывает страстное чувство протеста у индийской интеллигенции. Р. Тагор в драме "Жертвоприношение" писал об Индии как о "сумрачном храме", "недоступном лучам, недоступном ветрам", где спит душа народа, опившись дурмана, окунувшись в мир грез:
Сколько времени так протекло в полусне?
Погрузившись в себя, жил я в смутной стране.
Озираясь, душа возносилась на миг
Точно огненный, взвившийся к небу язык,
Но потом цепенела и гасла. Я сник
Без лучей в духоте. Кровь застыла во мне.
Сколько времени так протекло в полусне?[35]
В среде индийской интеллигенции достаточно распространено свободомыслие, это реакция на консерватизм застывших культовых форм духовно-религиозной традиции. В XIX–XX вв. было предпринято несколько попыток реформировать индуизм, но все они вырождались в сектанство. Современные религоведы отмечают, что совершенствование индо-буддийской цивилизации сегодня в значительной мере зависит от буддизма: эта религия содержит глубинные мотивации развития человеческого духа, в сфере политики она представляет собой конкретную внесословную жизненную программу, посильную человеку.
Верная "срединная дорога", истинный путь спасения нацелен на прекращение человеческих раздоров через внутреннее самосовершенствование: "истинное воззрение, истинное намерение, истинная речь, истинные поступки, истинный образ жизни, истинное усилие, истинное памятование, истинное сосредоточение"[36].
Что это означает в сфере политики?
Восемь ступеней верной срединной дороги могут быть осмыслены как универсальная схема действий нравственно ориентированного политика-миротворца. Истинное воззрение – усвоение четырех кардинальных истин Будды: есть страдание, есть причина страдания, есть прекращение страдания – нирвана, есть путь, ведущий к прекращению страдания, – верная срединная дорога. Стремление к власти – несомненный источник страдания:
"Это жажда, себя поддерживающая,
прелесть, сопряженная со страстью,
то тем, то этим готовая прельститься,
а именно:
жажда обладать,
жажда быть, жажда избыть".[37]
Буддийский идеал в политике предполагает освобождение от привязанностей к доброму и злому, бесстрастие (нирвана в переводе с санскрита означает "остывание"). Монах Нагасенна, обращаясь к государю, подчеркивает: "Да, государь... умом воспринимаема нирвана. Чистым, возвышенным, прямым, не корыстным, свободным от помех умом истинно делающий арийский слушатель видит нирвану"[38].
Истинное намерение – принятие всех четырех истин как личной жизненной программы:
"А вот, монахи, каково пресечение тяготы:
без остатка всей этой жажды
бесстрастное пресечение, уход,
покидание, свобода, безуютность".[39]
Истинная речь – воздержание от лжи. Истинные поступки – ненасилие, ненанесение вреда живому: "Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она"[40]. "Все боятся смерти – поставь себя на место другого. Нельзя ни убивать, ни понуждать к убийству"[41].
Истинный образ жизни – развертывание истинных поступков в линию поведения. При этом буддийские идеалы предостерегают политика от крайностей: "Но ни к той, ни к другой крайности не клонится верная срединная дорога... к умиротворению, к постижению, к пробуждению, к успокоению ведет"[42]. Интересно, что истинный образ жизни предполагает также свободу выбора, и это весьма важно для формирования демократической политической культуры. Никакой авторитет не должен становиться между человеком и истиной, даже авторитет самого Будды, каждый должен открыть истину сам и только сам: "Будьте сами своими светильниками". "Сам человек совершает зло и сам оскверняет себя. Не совершает зла и сам очищает себя. И чистота, и скверна связаны с самим собой. Никто не очистит тебя, кроме самого тебя".
И последним звеном является истинное усилие: постоянное бодрствование и бдительность, так как дурные мысли имеют свойство возвращаться: "Ученики Гаутамы, наделенные великой бдительностью, всегда бодрствуют. И днем и ночью их ум радуется ненасилию"[43].
Практическая этика буддизма указывает политику на этику ненасилия как на конечную цель: ненасилие выше борьбы между добром и злом. Более того, оно есть добро, не ограниченное необходимостью противостоять злу. Нравственность интерпретируется здесь в ее практически-действенном выражении, как путь спасения. Человек, отказывающийся убивать, не бездействует: он действует иначе. Джатаки дают множество образов буддийских царей-святых, управлявших государством по закону любви, а не выгоды. Но в реальной истории Индии, конечно, таких правителей было мало. Народ Индии сохранил память о легендарном императоре Ашоки, содрогнувшемся при виде десятков тысяч людей, которых пришлось убить его армии, чтобы покорить царство Калингу (на юге страны). После этого к царю пришло "просветление": он приказал вырезать на скалах по всем границам империи, что навсегда отказывается от войны и больше не будет посылать в чужие страны войска, а только буддийских миссионеров, проповедников ненасилия. И сегодня надписи Ашоки можно прочесть на скалах, время пощадило их. Символично, что Колонна Ашоки со львами на капи- телии стала гербом республики Индия.
Буддисты в Индии понимают, что они не в силах преобразовать сразу все общество, поэтому они собирают в общину беглецов от мирового зла – нищих монахов, живущих по законам сострадания и любви. Монастырская община призвана быть маяком, издали светить миру, указывая на пути истинной жизни. Надежда на то, что когда-нибудь все общество примет буддийские законы ненасилия и сострадания, вызвала к жизни миф о Будде Майтрейе[44]. Этот Будда будущего мира, он должен прийти, чтобы утвердить любовь на земле. Красивая буддийская легенда похожа на христианский миф о втором пришествии Христа.
Универсализм буддийской этики позволяет надеяться, что эта религия способна стать внутренним стержнем динамичного развития цивилизации по пути все большей демократизации политических и социокультурных форм. В современной Индии буддизм стал не сектой или группой сект (как, например, джайнизм), а религией для всех слоев общества, для всех каст и сословий. Универсальный образ совершенного человека, созданный буддизмом, во многом перекликается с евангельским: "Я называю брахманом того, с кого страсть и ненависть, гордыня и лицемерие спадают столь же легко, как горчичное зерно с острия шила..." (ВМ, 81).
В определенном смысле индуизм только выиграл, потеряв монопольное положение в обществе. Соперничество с буддизмом заставляет его развиваться, оставлять мертвых богов и обогащать представление о живых. В целом политическую культуру индо-буддийской цивилизации можно характеризовать как глубоко контрастную, бинарную, "расколотую": утонченно-философскую в понимании высших целей общества (здесь проявляется ее сакральность, многоплановость, пластичность, миротворчество, плюрализм) и консервативно-сословную в понимании социальноклассовой структуры общества (кастовость, иерархичность, сегментарностъ).
В XXI в. политическая культура этой цивилизации продолжает динамично развиваться, открывая новые пути и перспективы политического развития. Важно подчеркнуть, что сегодня здесь сложились и продолжают совершенствоваться альтернативные западным принципам политической этики идеи единства политики и морали, единства истины и политики, единства ненасильственных действий или гражданского неповиновения.
Современная индийская политическая культура, как и древнеиндийская, не только не разводит политику и добродетель, но, напротив, самосовершенствование общества напрямую связывает с нравственным совершенствованием. Это выгодно отличает индо-буддийскую интеллектуальную традицию от западной, где политика и мораль расходятся особенно сильно. В Индии для занятий политикой традиционно требуются чистота и непорочность души: "Нравственное совершенство – первая ступень к божественному знанию"[45]. При этом политика связана с моралью и добродетелью не на уровне интеллекта, а на уровне высшего духовного мышления или сверхзнания – источника вдохновения поэтов, пророков, ораторов, политических трибунов и художников. В этой культурной традиции не только несовместимы гений и злодейство, но любое духовное творчество с малейшей нечистотой помыслов.
Основным принципом индо-буддийского политического мировоззрения является принцип недвойственности мышления – целостный взгляд на мир. Если в современной западной культуре, где возобладал рационализм, мышление идет по принципу "одно" и "другое" (сегодня полезно и рационально одно, завтра – другое), то здесь принципиально иной тип связи – "одно в другом", или, точнее, "одно во всем и все в одном". Осознание этого принципа является главным признаком начала "просветления". В сфере политики принятие такой презумпции означает весьма важные нравственные выводы: принцип "разделяй и властвуй" становится неприемлемым.
Высокие принципы политического управления, культивировавшиеся в индийской традиции в течение тысячелетий, нашли творческое преломление в оригинальной политической концепции М. Ганди "сатьяграха" ("упорствование в истине", или гражданское неповиновение), в политической деятельности С. Радхакришнана и Д. Неру, которые оказали огромное влияние на развитие современной политической культуры Индии. Понять сегодняшнюю политическую культуру Индии, не оценив теоретический и практический вклад в нее этих выдающихся политических деятелей, невозможно.
Имя Махатмы Ганди (1869–1948) известно всему миру благодаря его пламенным общественно-политическим выступлениям и оригинальным научным трудам, среди которых особое место занимают две книги: "История моих экспериментов с истиной" (1927 г.) и "Сатьяграха в Южной Африке" (1938 г.). А. Эйнштейн сказал о М. Ганди: "Грядущие поколения едва ли поверят, что такой человек, как он, ходил по земле и был создан из плоти и крови". Сам Ганди признавался, что его главным желанием было бы "осушить все слезы на всех глазах"[46].
Жизнь этого выдающегося человека стала воплощением его философии. Концепция политической этики, которую он развивал на протяжении всей своей жизни, была творчески воспринята индийским народом и последовательно использована в процессе национально-освободительной борьбы против британского колониального владычества. Принцип гражданского неповиновения во многом стал современным принципом развития национальной политической культуры Индии.
Согласно политической этике гражданского неповиновения человек не должен идти двумя традиционными путями: вступать в политическую борьбу, применяя насилие, или принимать пассивную альтернативу. Несправедливость глубоко пятнает души людей – и жертвы, и того, кто поступил неправедно, но отвечать на несправедливость насилием – безнравственно. Несправедливость и насилие оскорбляют человеческое достоинство, и поэтому было бы вдвойне ошибочно пребывать в бездействии. М. Ганди нашел выход из этого сложного положения. Его "третий путь" к истине таков: положить конец несправедливости, изменяя сердце человека, поступающего неправедно, – последовательно, шаг за шагом, любовью и самопожертвованием пробуждая в нем чувство справедливости.
Первый шаг политика по пути "гражданского неповиновения" – тщательный анализ всех факторов, ведущих к переговорам и возможному полюбовному соглашению. При этом необходимо оставаться открытым для обмена политическими мнениями, помня, что каждая сторона в конфликте обладает лишь частичным видением проблемы и нуждается в критической перспективе другой стороны, чтобы отделить истину от лжи. В учении "Бхагавадгиты" М. Ганди находил лучшее выражение своей точки зрения. Главная идея "Гиты" – "действие, свободное от привязанности к его результатам". Такое действие выражает любовь и смирение. Оно ведет к преодолению эгоизма, а значит, способно изменить человеческую душу в лучшую сторону.
Если соглашение все же срывается, политик должен обратиться к прямым действиям "гражданского неповиновения". Не нападая на противника, ему следует отвечать любовью на эмоциональное или физическое насилие, даже ценою собственных страданий. Политик обязан открыто заявить о своих планах и упорствовать в них, принимая все проявления враждебности, пока вопрос не будет решен к взаимному удовлетворению. М. Ганди часто цитировал слова Кришны из "Бхагавадгиты": "Каждый должен действовать, чтобы поддерживать Вселенную". В политической борьбе, ведущейся по модели М. Ганди, о победе можно сказать лишь в том случае, когда обе стороны удовлетворены[47].
Несомненно, путь "гражданского неповиновения" при решении политических конфликтов очень сложен: он предполагает личное мужество, твердую волю и необычайное терпение. Этот путь требует от человека почти невозможного – стать вровень с богами: быть божественно великодушным и щедрым к противнику. Но ведь это один из древнейших архетипов индо-буддийской культуры, и М. Ганди своей общественно-политической деятельностью доказал успешность этого пути. Более 30 лет он возглавлял движение гражданского неповиновения в Индии (с 1917 по 1948 г.). За политическую деятельность его трижды бросали за решетку, и в общей сложности он провел в тюрьме семь лет. В эпоху британского правления в Индии он руководил несколькими общественно-политическими движениями: в Чампаране за улучшение бедственного положения крестьян, выращивающих индиго (1917 г.); в Ахмедабаде за улучшение положения ткачей (1918 г.); общенациональным движением отказа от сотрудничества с английскими властями (1920–1922 гг.); движением "Прочь из Индии!" (1940–1942 гг.).
Гражданское сопротивление использовало самые разные методы ненасильственных действий: бойкот иностранных товаров (особенно текстильных), сидячие забастовки, длительные марши протеста и демонстрации. Идеи М. Ганди постепенно вошли в плоть и кровь индийского народа, действительно поверившего, что любовью, а не насилием можно изменить политический мир. Сила его личности была такова, что даже многие откровенно романтические политические идеи по-настоящему увлекали его последователей. Например, идея осуществления Рама Радж ("Царства Рамы") как золотого века, который должен наступить вновь. Для М. Ганди "Царство Рамы" означало идеальное политическое устройство, в котором все люди должны будут отказаться от материальной роскоши (даже от передвижения посредством машин и других привычных благ технической цивилизации) и избрать простую крестьянскую жизнь. Он искренне верил, что, принимая аскетический образ жизни, каждый человек сможет обрести подлинное счастье и развить в себе способности служения обществу.
Джавахарлал Неру справедливо критиковал романтические увлечения Ганди. Ему было не по душе идиллическое возвеличивание бедности и страданий, свойственное Махатме. Неру подчеркивал, что человек имеет право на экономическое благосостояние: люди смогут гармонично развиваться только в том случае, если удовлетворены их физические потребности. Справедливое общественное устройство вовсе не предполагает сведения общих жизненных стандартов до уровня "простого крестьянина": напротив, каждому следует открыть путь к достижению высокого уровня жизни. В отличие от Г анди, романтизировавшего крестьянскую культуру, Неру был убежден, что крестьяне в сельских районах должны получить доступ к "возможностям городской культуры". Он полагал, что Махатма заблуждается, ставя во главу угла индивидуальное спасение и греховность, а не благосостояние общества в целом[48].
Если философская критика Д. Неру по отношению к Ганди может быть признана справедливой, то его практически- политическая позиция во многом уступала Махатме. Активно участвуя в движении гражданского неповиновения, Неру не всегда был согласен с методами, разработанными Ганди. Признавая способности великого Махатмы "зачаровывать все классы и группы общества, собрав их в одну пеструю толпу, движущуюся в одном направлении",[48] он критиковал последнего за излишний пиетет перед ненасильственными методами.
Неру не считал ненасилие самоцелью гражданского сопротивления: перед лицом прямых провокаций властей и полицейского террора индийцам было трудно воздерживаться от активных действий. Решение Махатмы отойти от движения гражданского сопротивления после массового убийства полицейских крестьянами в Чоури Чоура (1922 г.) вызвало критику с его стороны. Осуждая расправу как "прискорбное событие", Неру тем не менее считал, что национально- освободительное движение не должно потерпеть крушение из-за отдельных актов насилия.
Соперничество с Западом неизбежно ставит восточных политиков перед дилеммой: следовать собственной традиции или заимствовать западные критерии политической эффективности, основанные на насилии. Перед политиком возникает соблазн быстрого, хотя и насильственного успеха, которому сложно противостоять. Даже такой выдающийся человек, как Неру, не избежал этого соблазна, что его биографы во многом объясняют влиянием марксистских идей[50].
Однако, несмотря на философские и политические разногласия, оба выдающихся индийских мыслителя шли в жизни рука об руку, испытывая глубокое уважение друг к другу. Ненасильственное, некоммунистическое движение сантьяграха год от года ширилось и крепло, пробуждая сознание индийских народных масс, делая британское правление все более несостоятельным. Наконец в 1947 г. Великобритания вынуждена была представить Индии свободу.
Оценивая политическую деятельность М. Ганди как автора и основоположника движения гражданского неповиновения, современный индийский философ Н. Чамповат пишет: "Ганди был воплощением идеи ненасилия, добровольной простоты и терпимости. В мире, разрывающемся от насилия, загипнотизированном сложностью и пораженном нетерпимостью, его жизнь – это луч надежды. Его сантьяграха – неоценимый дар роду людскому. Человечество будет спасено лишь тогда, когда и другие лидеры скажут вместе с Ганди: “Вся моя деятельность проистекла из моей безграничной любви к человечеству”"[51].
Действительно, модель "гражданского неповиновения", которая сегодня продолжает творчески развиваться в индийской политической культуре, обладает большим эвристическим потенциалом при возникновении межэтнических, межконфессиональных и даже межцивилизационных конфликтов. Человечество пока не оценило полностью значение этой модели для решения глобальных проблем современности, но, на мой взгляд, именно гражданское неповиновение способно стать эффективной тактикой внутреннего опустошения тех современных практик и тех институтов, с которыми связаны глобальные угрозы.
В определенном смысле концепция "гражданского неповиновения" является достойным ответом на европоцентристскую концепцию "золотого миллиарда", отбрасывающую большую часть человечества на варварскую периферию мировой цивилизации. Поэтому опыт Индии в XXI в. вполне может быть востребован "незолотыми миллиардами планеты". Можно провести определенные параллели между угрозами британского колониального владычества на рубеже XIX–XX вв. и угрозами вселенского гегемонизма "золотого миллиарда" на рубеже XX–XXI вв.
Концепция "золотого миллиарда" включает интенции мировой власти, ибо, не прибрав к рукам ресурсы всей планеты, "золотой миллиард" не сможет озолотиться. Уже сегодня он всюду насаждает теневые правительства, поручая им осуществлять вестернизацию целых мировых регионов. На деле речь идет о перераспределении мировых ресурсов в пользу наиболее развитых и могущественных стран, которые собственную часть планетарных ресурсов давно уже успели проесть.
Отсюда энергетика нового наступления на менее защищенную часть мира посредством мобилизации всей технологической, политической и интеллектуальной мощи развитых стран. Сегодня активно формируются новые инфраструктуры мировой власти, сопротивление которым классическими средствами национальной государственности оказывается неэффективным. Основная причина состоит в том, что местные властные, экономические, интеллектуальные элиты соблазнились благами вестернизации и стали фактически пособниками "золотого миллиарда". По другую сторону осталось местное население, не вписывающееся в архитектуру нового глобального мира, предназначенного для избранных. Именно поэтому "незолотым миллиардам планеты" и предстоит освоить индийскую тактику гражданского неповиновения – иных эффективных тактик в его распоряжении пока нет.
В индийской политической культуре XX в. возникло еще одно интересное учение, способное открыть человечеству новые политические пути в глобальном мире. Речь идет о философско-политической концепции С. Радхакришнана (1888–1975). Он воплотил национальный индийский идеал философа-царя в нашем столетии, став, будучи профессором философии в Калькутте и Оксфорде, президентом Индии. Мир восхищался им как выдающимся философом, политиком, непревзойденным оратором и благородным человеком.
Радхакришнан был равно сведущим и в европейской, и в восточной традициях, что позволило ему подойти к созданию уникального западно-восточного философского синтеза. Он стремился найти ответ на кризис мировой цивилизации и предложить ей новые пути политического развития. Его основной политической идеей стала концепция интернационального консорциума государств, которую он пропагандировал как член Международной комиссии по интеллек-
туальному сотрудничеству (1931–1939 гг.) при Лиге Наций и как Президент ЮНЕСКО (1952–1954 гг.). Понимая всю пагубность национализма, индийский философ был убежден, что мирное глобальное развитие возможно только при условии интернационального координирующего управления, при котором всевозможные различия не исчезнут, но не будут приводить к конфликтам[52].
Он искренне верил, что все люди причастны к одной и той же Божественной природе и потому одинаково ценны и наделены равными правами. Человеческая личность – это наивысшее, наиболее конкретное воплощение Духа на Земле, и поэтому она должна быть свободна в самореализации. Как политический деятель Радхакришнан последовательно выступал против фашизма и коммунизма, видя в проявлениях тоталитаризма недопустимое посягательство на человеческую свободу и индивидуальность. Он стремился разработать такую философскую систему, которая была бы универсальной для Запада и Востока и могла бы стать основанием подлинно мировой религии. Радхакришнан хотел слить воедино все лучшее из индийской традиции веданты и западной философской мысли в некоем новом синтезе. Реализации этой идеи посвящен его фундаментальный труд "Восточные религии и западная мысль" (1939 г.).
Индийский мыслитель полагал, что многие философские системы разных стран и народов пронизывает единый гуманистический дух. Именно этот дух двигал мудрецами Упанишад и Буддой, Платоном и Плотиной, Галилеем и Филоном Александрийским, Иисусом и средневековыми мусульманскими мистиками. Сегодня этот благородный, гуманистический дух, связывающий между собой континенты и объединяющий различные эпохи, может спасти человечество от бессмысленности современной культуры. Поэтому главным политическим средством объединения глобального мира должна стать гуманитарная наука.
Убеждение Радхакришнана в универсальности философского знания естественным образом привело его к осознанию необходимости реформы образования как инструмента политического управления обществом. Он попытался современными средствами оживить древний архетип индо-буддийской культуры – архетип единства политической и научной истины. В университетах он видел средство политического воспитания нового высоконравственного человека, чьи духовные, интеллектуальные и физические способности должны служить гуманным политическим преобразованиям в Индии и во всем мире. Он был страстным защитником свободы и демократии, подчеркивая, что только при свободном демократическом правлении все люди смогут развить в себе ту способность к добру, которой наделен каждый из них[52].
Будучи вице-президентом (1952–1962 гг.), а потом и Президентом Индии (1962–1967 гг.), Радхакришнан видел свою задачу в ясном и последовательном изложении и проведении в жизнь собственной социально-политической концепции. Он полагал, что социальная и экономическая справедливость тесно взаимосвязаны, и поэтому равно отрицал и капиталистический, и коммунистический пути развития. Радхакришнан пытался найти средний путь, ведущий к социальной демократии. Он был убежденным сторонником независимости Индии и пытался продолжить дело М. Ганди, в котором видел идеального лидера политических реформ.
Хочется подчеркнуть, что политические концеции Радхакришнана, Ганди и Неру объединяет один важнейший принцип индийской цивилизации: путь к совершенному политическому устройству ведет не через совершенствование внешних форм жизни, а через совершенствование самого человека, его нравственного и культурного мира. Этот гуманный, ненасильственный путь совершенствования человеческой души требует терпения и настойчивости, мудрости и последовательности. Высокие моральные принципы этики ненасилия, нравственной активности, единства политики и морали, единства научной и политической истины, гражданского неповиновения стали важным вкладом индо-буддийской цивилизации в сокровищницу мировой культуры.
Интересно, что герои современной Индии, среди которых гуру индийского менеджмента, глава компании Infosys–лидера индийской промышленности – Н. Мурти, считают следование канонам индийской культуры основой успешной деятельности во всех сферах общественной жизни. Патернализм, коллективизм, высокие стандарты честного поведения, личный пример неустанной нравственной заботы руководителей о благополучии своих подчиненных, которые ощущают себя одной семьей, – вот причина быстрого успеха современных индийских компаний. Мурти и другие успешные индийские бизнесмены не хотят уезжать из страны. Согласно социологическим опросам большинство успешных молодых предпринимателей в современной Индии ощущают гордость за принадлежность к индийской нации и стремятся внести свой вклад в развитие национальной экономики[54].
Если 20 лет назад для индийской молодежи было характерно стремление уехать учиться на Запад, чтобы получить хорошее образование и сделать карьеру, то сегодня молодые индийцы предпочитают оставаться в Индии. И это уже не удивительно: ведь именно в Индии сегодня можно получить прекрасное образование и сделать карьеру, – ни для кого не секрет, что индийские программисты считаются лучшими в мире. Стремительно растет индийский средний класс, поднимается уровень жизни в индийских городах, и пусть сегодня индийская провинция еще бедна и малообразованна, благодаря успехам передовых отраслей экономики у нее есть перспективы, а это главное.
В заключение хочется подчеркнуть: политическая культура современной Индии противоречива, даже расколота, но в ней присутствует самое главное – гуманная универсальная цивилизационная альтернатива, о чем очень образно написал М. Менон: "Мы (индусы. – И. В.) похожи на пилигримов, идущих в долгом марше. Одни идут впереди. В руках они несут факелы. Они ближе к Блаженству. Другие оказались позади. Они находятся почти в темноте. Их все еще возбуждает щекотание чувств. И так будет продолжаться веками. Перед нами стоит великая цель – прогрессирующее обожествление человека. Те, кто находится позади, будут стремиться ублажать свои чувства, а те, кто вышел вперед, будут повышать свое знание. Два потока нашей цивилизации, как Ганг и Ямуна, вместе продолжат орошать наши земли"[55].