Идея
Наряду с терминами "тема" и "проблема" понятие художественной идеи представляет одну из граней содержания произведения искусства.
Слово "идея" (от др.-греч, ιδέα – то, что видно, представление, в дальнейшем – понятие) пришло в науку о литературе из философии и означает "форму постижения в мысли явлений объективной реальности"[1], "сущность" предмета. Понятие идеи было выдвинуто в античности. Для Платона идеи представляли собой сущности, находящиеся за гранью реальности и составляющие идеальный мир, истинную, в понимании Платона, реальность. Для Г. Гегеля идея является объективной истиной, совпадением субъекта и объекта, высшей точкой развития. И. Кант ввел понятие "эстетическая идея", связанное с понятием прекрасного, которое, по Канту, субъективно.
В литературоведении термином "идея" было принято обозначать образно выраженные в произведении искусства авторские мысли и чувства – это эмоционально окрашенный содержательный центр художественного произведения. Автор здесь представлен носителем определенной мировоззренческой и художественной позиции, выразителем некоторой точки зрения, а не пассивным "подражателем" природе. В связи с этим наряду со словом "идея" использовались понятия "концепция произведения" и "авторская концепция". В современном литературоведении, кроме этих терминов, функционирует также понятие "творческая концепция произведения"[2]. Смысловое наполнение этих терминов в целом синонимично.
Художественная идея не есть понятие отвлеченное, в отличие от научных и философских категорий. Она не может быть выражена в определенной словесной формуле, как это происходит, например, в научных текстах. Это связано, во-первых, с образной спецификой искусства и, во-вторых, с субъективно-авторской его направленностью. Глубину своего выражения художественная идея обретает в единстве содержания и формы произведения. Можно лишь условно словесно обозначить авторскую мысль, положенную в основу содержания. Например, в интерпретации Η. Н. Страхова "таинственная глубина жизни – вот мысль “Войны и мира”"[3]. Это лишь одна из формулировок критика, безусловно справедливых, но не исчерпывающих идейно-смысловую глубину эпопеи Л. Н. Толстого. В обобщении Η. Н. Страхова представлена не сама художественная идея, а, как видим, лишь схематичная передача образной идеи, которая всегда глубже, чем такой словесный "перифраз".
Однако бывает так, что идеи выражаются автором напрямую, в закрепленных словесных формулах. Так иногда происходит в лирических стихотворных текстах, стремящихся к лаконизму выражения. Например, Μ. Ю. Лермонтов в стихотворении "Дума" выносит основную идею в первые строки: "Печально я гляжу на наше поколенье! // Его грядущее – иль пусто, иль темно, // Меж тем, под бременем познанья и сомненья // В бездействии состарится оно". Далее поэт в трех строфах раскрывает эту мысль, а в последней строфе приходит к обобщению, возвращающему читателя к главной идее: "Толпой угрюмою и скоро позабытой // Над миром мы пройдем без шума и следа, // Не бросивши векам ни мысли плодовитой, // Ни гением начатого труда".
Кроме того, некоторая часть авторских идей может быть "перепоручена" персонажам, близким по миросозерцанию автору. К примеру, резонер Стародум в "Недоросле" Д. И. Фонвизина становится "рупором" авторских идей, как и "положено" резонеру в классицистических комедиях. В реалистическом романе XIX в. герой, близкий автору, может высказывать созвучные писателю мысли – таков Алеша Карамазов у Ф. М. Достоевского.
Некоторые писатели сами формулируют идею своих произведений в предисловиях к ним (например, М. Ю. Лермонтов в предисловии ко второму изданию "Героя нашего времени") или в статьях, письмах, мемуаристике, публицистике и пр. Так Ф. М. Достоевский писал об идее романа "Идиот": "Главная мысль романа – изобразить положительно прекрасного человека"[4]. Но мы можем сказать, что идея книги неотделима от образной системы произведения во всей совокупности ее речевых и композиционных элементов. Именно благодаря своему образному выражению художественная идея становится глубже даже авторских отвлеченных объяснений своего замысла. Об этом, отказываясь определять идеи своих произведений в обобщающей отвлеченной мысли, говорили многие писатели. Например, Л. Н. Толстой об "Анне Карениной" в письме Η. Н. Страхову писал следующее: "Если же бы я хотел сказать словами псе то, что я имел в виду выразить романом, то я должен бы был написать роман тот самый, который я написал, сначала. И если близорукие критики думают, что я хотел описывать только то, что мне нравится, как обедает Облонский и какие плечи у Карениной, то они ошибаются. Во всем, почти во всем, что я писал, мною руководила потребность собрания мыслей, сцепленных между собою, для выражения себя, но каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно понижается, когда берется одна из того сцепления, в котором она находится. Само же сцепление составлено не мыслью... а чем-то другим, и выразить основу этого сцепления непосредственно словами никак нельзя; а можно только посредственно – словами описывая образы, действия, положения"[5]. Так, специфической особенностью художественной идеи является несводимость ее к отвлеченному положению, образность выражения только в художественном целом произведения.
Отсюда вытекает и другая особенность художественной идеи. По-настоящему художественная идея не является изначально заданной, внеположной произведению. Она может значительно измениться от стадии замысла до момента завершения произведения. Это изменение составляет один из предметов исследования специального раздела литературоведения, изучающего творческую историю произведений. Сравним, к примеру, две редакции "Фауста" Гете – рукописную редакцию 1775 г., называемую в научной литературе "Прафауст", и окончательную редакцию 1808 г., в которой это произведение обычно и публикуется. В "юношеском" варианте отсутствует ключевая для понимания итоговой идеи "Фауста" сцена – "Пролог на небе", где изображен спор между Богом и дьяволом о душе человека – к чему стремится человек в жизни: к познанию высокого и разумного, к добру, или он полностью погружен в низменное удовлетворение своих страстей. "Прафауст" же начинается с монолога героя о бессмысленности земного знания, схоластической науки, которую олицетворяет ученик Фауста Вагнер. Затем Фауст с помощью магических заклинаний вызывает Духа земли, который подготавливает его к встрече с настоящей жизнью. Затем следует путешествие Фауста, встреча с Гретхен, его любовь к ней и трагическая развязка любовного конфликта. Фауст презирает отвлеченную науку, она противопоставлена жизни как более богатой и интересной. Самым важным в жизни является любовь. Герой бунтует против условностей мира, в котором живет, и готов страдать ради подлинной жизни, которой является любовь. Такова была авторская концепция Гете периода "бури и натиска", времени романтических исканий, к которому и относится "Прафауст". В окончательной редакции, кроме "Пролога на небе", появляется и другая ключевая сцена – договор между Фаустом и Мефистофелем, который проясняет основную идею "нового" "Фауста", потому что в этом договоре сказано, в чем условия спора. Если Мефистофель сможет увлечь Фауста земными радостями настолько, чтобы тот остановил свои бесконечные стремления, обратившись к мгновению: "Остановись, ты так прекрасно!" – тогда Мефистофель завладеет душой искателя. Здесь Фауст – символическое воплощение человеческого разума в его бесконечном стремлении к истине, и в области знания, и в области жизни. В "Фаусте" реализована идея бесконечного поиска смысла жизни и оправдания человека в его исканиях. В "Прологе на небе" Бог говорит, что "добрый человек в своем смутном стремлении всегда знает правый путь", хотя он может и блуждать, и ошибаться. Таким образом, идея произведения менялась от первоначального замысла к окончательной редакции на протяжении 25 лет поисков автора. Юношеский образ Фауста – сильный, страстный человек, который хочет отказаться от отвлеченного научного познания в пользу полноты истинной жизни, ее радостей и страданий. В окончательной редакции Фауст – символ безграничности человеческого разума, его стремления к познанию мира. Такая эволюция авторской концепции обусловлена в первую очередь развитием мировоззрения художника: меняются его взгляды на жизнь, меняется сама действительность, трансформируется и изначальная художественная идея.
По-настоящему художественная авторская концепция обладает глубиной обобщения действительности. Идея произведения включает в себя оценку автором отобранных фактов и явлений жизни. Но оценка эта также выражается в образной форме – путем художественного отображения типического в индивидуальном. Приведем такой пример. Известно, что образ Ильи Ильича Обломова многократно оценивался критиками со времен Н. А. Добролюбова как социальный тип, глубокое обобщение "паразитического существования" крепостнического дворянства. Но вот что по этому поводу писал сам И. А. Гончаров: "Мне, например, прежде всего бросался в глаза ленивый образ Обломова – в себе и в других – и все ярче выступал передо мною. Конечно, я инстинктивно чувствовал, что в эту фигуру вбираются мало-помалу элементарные свойства русского человека – и пока этого инстинкта довольно было, чтобы образ был верен характеру... Если б мне тогда сказани все, что Добролюбов и другие и, наконец, я сам потом нашли в нем, – я бы поверил, а поверив, стал бы умышленно усиливать ту или другую черту и, конечно, испортил бы. Вышла бы тенденциозная фигура!"[6]. Так, если бы образ был только наглядным, единичным, нс заключал бы в себе обобщения, то произведение могло бы быть "безыдейным", оно изображало бы, например, портрет Обломова – "одного знакомого". Но и если бы идея была извне "привязана" к тексту и была бы выражена не в образе, то произведение получилось бы внешне тенденциозным и вряд ли художественным. То есть художественная идея воплощает обобщенное в конкретном. Уже на первых страницах "Обломова" видно, как богат индивидуальными чертами, деталями образ героя. Это не просто отвлеченная формула "помещик – лентяй". Образ, сведенный к отвлеченной идее, обедняется. Но и "портрет без обобщения" не способен служить выражением художественной идеи.
Кроме того, мысль, выраженная в произведении, не только образна, но и эмоционально окрашена, часто оценочна. В. Г. Белинский писал, что поэт созерцает идею "не разумом, не рассудком, не чувством и не какою-либо одною способностью своей души, но всею полнотою и целостью своего нравственного бытия, – и потому идея является, в его произведении, не отвлеченною мыслию, не мертвою формою, а живым созданием, в котором живая красота формы свидетельствует о пребывании в ней божественной идеи и в котором... нет границы между идеею и формою, но та и другая являются целым и единым органическим созданием"[7].
Оценка, даваемая отображенным в произведении явлениям действительности, не должна быть прямолинейной, ее выражение заключено в образном строе по-настоящему художественного произведения. Иначе перед нами предстанет публицистический трактат или тенденциозное в своей прямолинейной авторской оценке произведение, но никак не художественное. Изображая действительность, реальную или вымышленную, внешнюю или внутренний мир чувств и мыслей, писатель оценивает, осмысляет, эмоционально переживает отображенное. К примеру, описание красоты Марии в "Полтаве" А. С. Пушкина представляет собой не только портрет персонажа; это образ идеализированный, содержащий эмоциональную оценку, которая проявляется в ряде поэтических сравнений: "И то сказать: в Полтаве нет // Красавицы:, Марии равной. // Она свежа, как вешний цвет, // Взлелеянный в тени дубравной. // Как тополь киевских высот, // она стройна. Ее движенья // То лебедя пустынных вод // Напоминают плавный ход, // То лани быстрые стремленья"[8]. Сравнения (как тополь, как вешний цвет, лебедь, лань) содержат не только уточнение описания, но и, главное, оценку красоты Марии. Этот эмоциональный характер авторской оценки передается и читателю.
Литературное творение насквозь проникнуто личностным авторским отношением. Этот компонент внутри идейного ядра произведения в современном литературоведении называют по-разному: эмоционально-ценностной ориентацией, модусом художественности, типом авторской эмоциональности. Долгое время вслед за Г. Н. Поспеловым устойчивые типы эмоционального отношения, выраженные в произведении, было принято называть видами пафоса[9]. К ним относятся героическое, трагическое, романтика, комическое, идиллическое, ирония и другие эстетические категории, характеризующие не только тин авторского отношения, но и идейно-смысловой план произведения в целом. В. И. Тюпа отмечает, что каждая из этих эстетических категорий представляет собой "тот или иной род целостности, предполагающий не только соответствующий тип героя и ситуации, авторской позиции и читательского восприятия, но и внутренне единую систему ценностей и соответствующую ей поэтику: организацию условного времени и условного пространства на базе фундаментального “хронотопа”... систему мотивов, систему “голосов”, ритмико-интонационный строй высказывания"[10]. Так, трагическое, к примеру, воплощается и в образе трагического героя (царь Эдип в античных трагедиях, шекспировский Макбет), в особом типе конфликта, состоящем в неразрешимом противоречии позиции героя и жизненных обстоятельств, когда свободный выбор человека ведет к его гибели ("Ромео и Джульетта" В. Шекспира). Трагическое проявляет себя и в картине мира всего произведения (драма А. Камю "Калигула"), Трагическое, изменяясь от эпохи к эпохе, сохраняет свое смысловое ядро – особое мировосприятие бытия, "прорыв" необходимости и одновременно ее торжество, утверждение человеческой свободы ценой поражения или смерти, верность своим идеалам перед лицом их крушения.
Художественный текст насыщен смыслами, они могут находиться в разных отношениях друг к другу. Идейный смысл произведения представляет собой единство нескольких идей (по образному определению Л. Н. Толстого – "бесконечный лабиринт сцеплений"), объединенных главной идеей, которая пронизывает весь образный строй произведения. Так, изображая пугачевское восстание, в "Капитанской дочке" А. С. Пушкин показывает историческую обоснованность крестьянского бунта, видит его жестокость, но отказывается рассматривать его руководителей как "злодеев". Подобная оценка раскрывается в противопоставлении милости и справедливости. Екатерина II помиловала Гринева, подобно тому, как Пугачев помиловал его и Машу. Пушкинская позиция состоит в том, чтобы "подняться над “жестоким веком”, сохранив в себе гуманность, человеческое достоинство и уважение к живой жизни других людей. В этом для него состоит подлинный путь к народу"[11]. Сопряжение идей народности, милосердия, исторической справедливости составляет многогранный идейный смысл произведения Пушкина.
Итак, художественная идея, образно воплощенная в произведении, включает в себя и авторскую оценку отраженных явлений действительности, и отражение мировоззренческой позиции писателя, ero системы ценностей. Авторская концепция представляет собой смысловое ядро художественного содержания, идейный центр литературного произведения как единого целого.