Гражданское общество и политическая власть
Гражданское общество создает важные предпосылки и условия развития демократии. Членство в гражданском обществе требует равных прав и обязанностей для всех, что достигается горизонтальными связями и кооперацией, а не вертикальными связями власти и политического господства. В рамках гражданского общества происходит процесс общей и политической социализации, накапливается опыт самоорганизации граждан, планирования и организации коллективных действий, традиции разрешения конфликтов между общими и корпоративными интересами, передаются от поколения к поколению ценности, нормы, традиции политической культуры, складываются предпосылки гражданской активности и образования политических партий. Весь этот социальный капитал, созданный в недрах гражданского общества, служит основой функционирования и развития демократии. Именно поэтому в рамках политической социологии уделяется столь пристальное внимание проблемам гражданского общества.
Мера развития гражданского общества, его институтов, норм, традиций во многом определяет принципы организации и формы существования политической власти. В этом плане очень показательным являются исследования Р. Патнэма о влиянии институтов гражданского общества на становление и развитие демократии в Италии[1].
В своем исследовании, основанном на богатейшем социологическом материале, автор доказывает, что институты гражданского общества только тогда эффективно поддерживают демократию, когда они имеют глубокие исторические корни. Нельзя ждать немедленного результата от институтов, насаждаемых сверху, какими бы благими намерениями это ни было продиктовано. Это не значит, что у общества, в котором нет глубоких исторических традиций гражданственности, нет шанса сдать демократическим. Но это означает, что в нем институциональные изменения будут происходить медленнее, и не стоит их торопить, поскольку иного пути к укреплению демократии нет.
Развитие гражданского общества есть основа нормального функционирования любого демократического режима. Более того, даже некоторые типы авторитарных режимов поддерживали функционирование гражданских институтов.
Мировой опыт перехода от авторитаризма к демократии второй половины XX в. убедительно доказал невозможность выведения какой-либо одной универсальной модели демократического транзита. В то же время он подтвердил ту точку зрения, что без формирования и развития институтов гражданского общества успешный переход к консолидированной демократии невозможен.
В этой связи необходимо обратить внимание на следующее. Демократия и либерализм – это два ответа на два совершенно различных государственно-правовых вопроса.
Демократия на вопрос "Кто должен осуществлять политическую власть?" отвечает: "Осуществление политической власти возлагается на гражданское общество". По вопрос не касается границ этой власти. Речь лишь о выборе того, кому предстоит править. Демократия предлагает править каждому из нас – иначе говоря, все мы властны вмешиваться в общественные дела.
Либерализм отвечает на вопрос совершенно иной: "Каковы должны быть границы политической власти, кому бы она ни принадлежала?", и ответ звучит так: "Политическая власть осуществляется или автократически, или всенародно. Но она не должна быть неограниченной". Любое вмешательство государства предупреждается правами, которыми наделена личность. Налицо стремление либерализма сдержать натиск государства. Так проясняется разная природа этих двух ответов. Можно быть большим либералом и отнюдь не демократом, и наоборот – истинный демократ далеко не всегда либерал.
Структура гражданского общества не является универсальной для всех стран. Теория и практика его развития знает две соперничающие традиции: либерально-демократическую и социал-демократическую. Первая традиция берет свое начало в трудах Дж. Локка, Дж. Ст. Милля, А. де Токвиля. Вторая традиция восходит к зрелым произведениям Ф. Энгельса, например: "Происхождение семьи, частной собственности и государства", и находит свое продолжение в трудах А. Грамши.
Либерально-демократическая традиция в подходе к стратегии развития гражданского общества ставит во главу угла свободу. Либеральные демократы определяют свободу как высшую социальную ценность. Свобода индивида есть главная цель гражданского общества и демократии. Она присуща индивиду и в естественном, и в гражданском состоянии. Гражданское общество есть негосударственная общественная реальность, противостоящая государству. Оно представляет собой частную сферу жизни людей, их ассоциаций, отличную от государственной и общественной сфер. Гражданское общество призвано гарантировать свободу индивиду посредством создания определенных социальных структур (профессиональные организации, социальные движения, локальные ассоциации и т.д.), расположенных между ним и государством. Институты гражданского общества, по мнению либеральных демократов, должны обеспечить индивиду свободу действовать, как ему требуется, – но при этом не ограничивая свободы других индивидов. Свобода как высшая ценность в либерально- демократической традиции имеет два взаимосвязанных аспекта: негативно-либертарный, как свобода от влияния извне, и позитивно-либертарный, как свобода действовать определенным образом. Государство должно гарантировать свободу функционирования гражданского общества, а гражданское общество должно гарантировать государству отказ от несанкционированного законом вмешательства в его деятельность. Между государством и обществом должны быть установлены четкие нормативные границы, переходить которые ни гражданские, ни политические институты не имеют права. Субъектом и творцом гражданского общества в различные периоды его развития в либерально-демократическом варианте выступает, прежде всего, крупная и средняя буржуазия, которая в начале достигает гегемонии в обществе, утверждая в нем в борьбе с аристократией свои ценности и нормы, свой определенный образ жизни, а затем закрепляет свое социально-экономическое господство в политике путем завоевания государственной власти и создания либерально-демократической политической системы. На ранних стадиях становления буржуазного общества и государства (XVIII – первая половина XIX в.) либеральная доктрина не исключала трактовку гражданского общества как сферы частного бизнеса, семейно-родственных и иных негосударственных отношений, образующих в своей совокупности социально-экономическую базу государства. При таком понимании гражданского общества оно приобретало иное значение для значительной части граждан, не обладающих собственностью: они вытеснялись из реальной политической жизни, деполитизировались и превращались в придаток могущественного бюрократического государства, призванного поддерживать стабильность и осуществлять воспроизводство буржуазного господства. Однако главной интерпретацией понятия "гражданского общества" в либеральной теории оставалась концепция "рыночной демократии", рассматриваемой как аналог "общества рыночной демократии". Здесь оно представляется прежде всего как "экономическое общество", в котором государство ограничено в своих возможностях прямой регуляции экономической жизни и контролируется общественными и политическими объединениями и движениями.
Социал-демократическая традиция складывается значительно позже, в конце XIX в. В стратегии развития гражданского общества социал-демократия исходит из признания существования фундаментальной связи между государством и гражданским обществом. Она признает за гражданским обществом статус сердцевины политики и считает, что демократизация политической жизни коренится в демократизации отношений гражданского общества. Для сторонников концепции "демократического социализма" (В. Брандт, Э. Фрэнкиль и др.) гражданское общество есть совокупность общественно-политических организаций и институтов, которые наряду с демократическим государством образуют основу социальной (экономической, политической и пр.) демократии. Они склонны к частичному отождествлению политических и экономических структур гражданского общества. В отличие от либерально-демократической традиции, социал-демократическая не отрывает политику и властные отношения от гражданского общества, а, напротив, утверждает, что современная демократия может быть эффективной только тогда, когда она формируется под воздействием институтов и отношений гражданского общества.
"Между экономическим базисом и государством с его законодательством и его принуждением, – писал А. Грамши в “Тюремных тетрадях”, – находится гражданское общество". Но такая "промежуточность" не означает ни пассивности, ни нейтральности. Гражданское общество воспринимает и преобразует "сигналы", посылаемые экономикой, делая их внятными для государства, и одновременно активно опосредует "правила игры", устанавливаемые государством. При этом гражданское общество выполняет эти функции органичней, "деликатней", чем жесткие структуры государства. Кроме этого, в современных условиях концентрации капитала, согласно социал-демократической позиции, государство должно служить своеобразным противовесом для мощных национальных и транснациональных корпораций и обеспечивать функционирование институтов гражданского общества с тем, чтобы ни один из них не смог превратиться в разрушительную силу и узурпировать политическую или информационную власть в обществе.
Идея промежуточного положения гражданского общества нашла свое логическое развитие в современных философско-социологических теориях.
В них гражданское общество рассматривается как общественная или общественно-частная сфера, занимающая промежуточное место между личностью и государством и выполняющая функцию сцепления общественных и частных интересов. С этих позиций его можно представить также как коммуникативный процесс между гражданином и государством, приобретающий в современных условиях форму "интерсубъективного дискурса" (Э. Гидденс), или "коммуникативной рациональности" (Ю. Хабермас). Ю. Хабермас рассматривает такую смешанную модель гражданского общества, во-первых, как сферу интеракции и коммуникации автономных и свободно самоопределяющихся индивидов и, во-вторых, как совокупность негосударственных и внеэкономических (культурных, профессиональных, церковно-религиозных, спортивных и иных) союзов, создающихся спонтанно и на добровольных началах. Именно здесь формируются мнения, идеалы, ценности и ориентации.
В понимании Ю. Хабермаса гражданское общество охватывает не только общественные объединения (структуры общественности), имеющие неформальный и неофициальный характер существования, но и частную сферу – сферу, "где развертывается необобществленная деятельность индивидов по производству и обмену товаров, куда также включается жизнь отдельной семьи..."[2]. Э. Арато и Дж. Коэн развивают далее идею Ю. Хабермаса о "промежуточном" состоянии гражданского общества и его статусе своеобразного посредника. Они подчеркивают, что на стадии возрождения гражданского общества в бывших социалистических странах формируется "сеть ассоциаций и объединений, которые являются опосредующим звеном между индивидуумом и государством, между частной и общественной сферами". Примерно такой же точки зрения на данное общество придерживался А. Гоулднер, считавший общественные структуры гражданского общества, которые заполняют промежуток между индивидуумом и формальными институтами государства, центральным вопросом социологии. По его мнению, гражданское общество служит защитой и опорой для индивидуумов, противодействуя атомизации; это такой опосредующий инструмент, который позволяет индивидууму достичь своих целей в повседневной жизни и избежать зависимости от государственной власти[3].
Диалектика взаимодействия либерально-демократической и социал- демократической стратегии развития гражданского общества заключается в том, что обе они, конкурируя между собой, сегодня вместе представляют не только наиболее убедительные теоретические аргументы, но и реальные практики функционирования гражданского общества. Борьба двух традиций, за которой стоят авторитетные политические партии, носит во многом циклический характер, давая преимущества то одной, то другой традиции. Так, на рубеже 1960–1970-х гг. мир стал свидетелем беспрецедентно мощного – для периода "нормального" развития – выброса энергии социального протеста: забастовочных кампаний, антивоенного движения, "молодежного бунта", формирования массовых "контркультурных" движений.
Именно началом 1970-х гг. исследователи датируют момент полномасштабного развертывания "социального государства" (за критерий берется увеличение доли социальных затрат до 60 и более процентов государственных расходов) в большинстве западных стран.
Однако функционирование структур "социального государства" и связанный с этим рост масштабов перераспределения средств через бюджет повлекли за собой хорошо известные негативные последствия. Одним из них стал "фискальный кризис", рост бюджетного дефицита. С другой етороны, расширилась зона иждивенчества, ослабли стимулы к напряженному труду, конкурентной борьбе, стала ухудшаться социодемографическая ситуация. На этой почве в 1970–1980-х гг. развернулось неоконсервативное контрнаступление, питавшееся идеями таких теоретиков либерализма, как Ф. Хайек, Л. Мизес, Р. Нозик и др., и получившее наиболее выразительное практическое воплощение в правительственной деятельности таких государственных руководителей, как М. Тэтчер и Р. Рейган.
В начале XXI в. взаимодействие государства и гражданского общества приобрело новые грани. С одной стороны, государство не только консолидировало, но и расширило свои "завоевания" на "автономном пространстве" гражданского общества, фактически сохранив структуры "социального государства" и дополнив их нормами и механизмами контроля над гражданами, например, ради противостояния внутреннему и международному терроризму. С другой стороны, гражданское общество энергично вторгается в пределы государства, навязывая ему институционализацию совершенно новых ценностей и норм (например, множество запретов и ограничений экологического характера, расширяя границы свобод для сексуальных меньшинств, требования кодекса "политкорректности" и т.п.). За последнее столетие количество только тех структур гражданского общества, которые действуют исключительно на международной арене, выросло в 200 раз.
Многие из них уже не очень напоминают Давидов, силой пращи духа повергающих авторитарных Голиафов: такие герои гражданского общества, как Гринпис или Всемирный фонд защиты дикой природы (World Wildlife Fund), обладают огромной финансовой мощью, определяемой годовыми бюджетами в 100–200 млн долл. Их поддерживают такие титаны глобального капитализма, как Всемирный банк, Международный валютный фонд, Агентство США по международному развитию (USAID), Фонд Форда, Евросоюз (последний распределяет через "неправительственные организации" более двух третей всех средств, направляемых им на всякие виды "помощи") и т.д.[4]
Можно сказать, что гражданское общество тем самым лишь выполняет свою естественную функцию: выявлять вызревающие в недрах социума запросы и транслировать их – через политические партии – на уровень государственных институтов, обеспечивая первичную общественную мобилизацию в их поддержку. Однако когда силу нормы приобретают инициативы заведомо миноритарных групп (акты, легитимизирующие права сексуальных меньшинств, некоторые формы девиантного поведения, неоправданные ограничения в быту и т.д.), приходится говорить о качественно новом переплетении и взаимообусловливании структурных и функциональных характеристик гражданского общества и новой конфигурации его отношений с государством, плохо укладывающихся в ложе старых представлений, ограничивающихся совокупностью независимых от государства социальных акторов и каналов коммуникации. Сохраняя внутреннюю диалектичность своих отношений, отношение "государство – гражданское общество", можно сказать, вышло на качественно новый уровень – уже не симбиоза даже, а своего рода взаимного прорастания.
Показателен следующий факт. В США в октябре 1995 г. Дан Коутс (Dan Coats), республиканский сенатор от штата Индианы, выступил с пакетом законодательных инициатив (всего 19 законопроектов), направленных на усиление государственной поддержки структур гражданского общества (от семьи и соседских общин до церквей и волонтерских организаций). Их деградация, по его мнению, уже стала "культурной болезнью" Америки[5].
Возможно, это достойные во всех отношениях инициативы. Но если мы мыслим последовательно, то должны признать: гражданское общество, спасаемое государством, не есть гражданское общество уже в силу утраты им того признака, который (как мы предположили) конституирует его, а именно – независимость от государства.
Традиции развития гражданского общества насчитывают более ста лет. Каждая из них имеет сильные и слабые стороны, которые не представляется возможным подробно рассматривать в данной работе. В контексте выбранной темы важно соотнести принципиальные моменты обеих концепций с историческими традициями и современными реалиями России.
Сегодня большая часть граждан России убеждены в том, что либерально-демократическая концепция функционирования гражданского общества принципиально не согласуется с культурно-историческими, национальными и духовными традициями России. Действительно, на протяжении всей истории существования нашего общества государство играло заметную роль в его функционировании. Отношения между обществом и государством строились на основе полного или частичного подчинения первого второму. Государство было сильно укоренено в обществе и выступало в качестве гаранта порядка и справедливости. В национальном сознании сложившиеся на протяжении столетий отношения между государством и обществом воспринимаются как традиции. Патерналистская политика государства по отношению к гражданам также стала нормой гражданских и политических отношений. Быстрая деэтатизация общества, имевшая место в первой половине 1990-х гг., способствовала дезинтеграции общества. Она реально привела к укреплению в нем мафиозных структур, т.е. тех социальных групп, которые в принципе не могут оказывать положительное влияние на процесс формирования гражданского общества и еще будут длительный период оказывать скорее негативное воздействие на функционирование гражданского общества и развитие демократии. Но, с другой стороны, мировой опыт не знает примеров того, чтобы социал- демократические силы брали на себя ответственность за формирование и развитие гражданского общества. Реалистически оценивая сложившуюся ситуацию в России, можно констатировать, что в настоящий период наиболее способными и заинтересованными группами в развитии гражданского общества в нашей стране являются крупный и средний бизнес и, соответственно, их объединения и организации, т.е. либеральные партии и движения. Правда, судя по результатам выборов в парламент России, авторитет и влияние последних в обществе не позволяют им представлять интересы всего общества. Но слабые позиции либеральных сил не должны порождать оптимизм среди сторонников социал-демократической традиции.
Социальная дифференциация современного российского общества такова, что иные социальные группы, на которые традиционно опирается социал-демократия, в силу своего нынешнего экономического положения еще слабее сознают свои интересы и не могут их представить государству в агрегированном виде. Поэтому социал-демократическая стратегия развития гражданского общества остается отдаленной перспективой.
В этой связи нужно указать на следующее. В странах Центральной и Восточной Европы обе традиции получили реальное политическое воплощение в развитии либерально-демократических и социал-демократических партий, которые последовательно, сменяя друг друга, осуществляют политическое руководство и участвуют в развитии гражданского общества. В начальный период доминирующие позиции заняли либеральные партии, которые с разной мерой успеха провели деэтатизацию общества и экономики, конституционно закрепили произошедшие революционные изменения, создали основы рыночной экономики и правового государства. В указанный период социал-демократические партии не представляли из себя реальную политическую силу, но они, постепенно адаптируясь к новым условиям, смогли явить обществу реальную альтернативу либерально-консервативной политики. К середине 1990-х гг. они стали реальной политической силой, конкурирующей на равных с либерально-демократическими партиями и побеждающей последних на парламентских выборах. В Польше в 1993 г., в Венгрии в 1994 г., в Чехии в 1998 г. социал-демократические партии стали правящими. В программных документах социал-демократии Центральной Европы проблемы развития и укрепления институтов гражданского общества занимают одну из главных позиций. В этом плане можно констатировать, что в странах данного региона в течение десятилетия был создан тот социально-политический алгоритм развития гражданского общества, к которому Западная Европа шла несколько столетий, через классовые битвы, революции и войны. Пример стран Центральной и Восточной Европы во многом поучителен для России. В особенности в том аспекте, что в условиях глобализации и усиления межкультурной коммуникации ни чисто либерально-демократическая, ни чисто социал-демократическая стратегии развития гражданского общества в странах демократического транзита не имеют шансов на успех. Следовательно, только общими усилиями в честной конкурентной борьбе за голоса граждан, во имя достижения общей цели – формирование и развитие гражданского общества в России – либерально-демократические и социал-демократические силы могут рассчитывать на реализацию своих программных установок.