Глобализация и разнообразие культур: перспективы современной цивилизации

"Диалог культур", "цветущее разнообразие культур", "культурная интеграция" — красивые метафоры. Но культуры диалогов не ведут. Они не задают вопросов. Каждая культура самодостаточна, нормативна и дает ответы на все вопросы. Задавать вопросы и вести диалоги способны только люди — носители определенных культур и способные выходить за их рамки.

Другое дело, конфликт культур, о котором в Новейшее время наиболее весомо и убедительно писал С. Хантингтон. Действительно, культуры могут быть причинами недоразумений и конфликтов между отдельными людьми, группами, государствами, цивилизациями (определяемыми религией и языком).

Межэтнические и межконфессиональные конфликты наиболее ожесточенны. Это не конфликты интересов, которые могут быть разрешены. Чаще всего межкультурные конфликты неразрешимы в принципе, потому что это конфликты па уничтожение: "не просто мне не нравится что и как ты делаешь, а мне не нравится все, что бы ты не делал — по простой причине — мне просто не нравишься ты сам, и я хочу, чтобы тебя просто не было".

Однако по мере развития глобализационных процессов, культуры и цивилизации приходят ко все более плотному взаимодействию. Сама глобализация нередко рассматривается как торжество христианской по истокам европейской цивилизации в ее наиболее успешном — американском — исполнении.

Действительно, цивилизационный прорыв, определяющий лицо современного мира, все его достижения, перспективы и проблемы неспроста произошел именно в христианской Европе. Практически все основные идеи и открытия, необходимые для такого цивилизационного старта, уже имелись в культурах Египта, Индии, Китая. Но прорыв произошел именно в Европе. Факторов, обусловивших это, великое множество, но есть главный, решающий — это "встреча Афин и Иерусалима", синтез двух великих идей: иудео-христианского монотеизма и греческой логики.

Так или иначе, но цивилизация, возникшая в лоне христианства, оказала существенное влияние и на другие культуры, связанные с другими религиями: исламскую, буддистскую, конфуцианскую, индуистскую, синтоистскую. Более того, эта многократная рецепция породила ряд цивилизационных альтернатив и перспектив. Некоторые из таких альтернатив и перспектив уже в ближайшее время потребуют достаточно внятную оценку, поскольку последствия их развития выглядят весьма нетривиально, если не серьезными вызовами и испытаниями европейской цивилизации.

Важно учитывать одно нетривиальное типологическое различие. Речь идет о различении в зависимости от религиозно-мировоззренческого фактора и соответствующей религиозной ментальность, субъектных и бессубъектных культур. К первым относятся западное христианство, православие и иудаизм. Ко вторым — ислам, индуизм, буддизм, конфуцианство и синтоизм.

Роль монотеизма в становлении европейской науки хорошо известна. В роли субъектных конфессий в оформлении идеи субъекта познания выделяется значение идеи равносущной Троицы, обусловившей идею доступности человеку постижения Божественного, сопричастности человека трансцендентному. Субъект христианского монотеизма выделен из космоса и противостоит природе, по способен к их познанию. Гносеологическое основание в вере в абсолютное трансцендентное начало, в сопричастности этому началу имеют не только наука и мораль, по и активизм европейской культуры, и их следствия, включая тотальное насилие, глобализацию, проблемы экологии.

Кроме того, по мнению В. В. Можаровского, именно иудаизм и христианство ответственны за формирование бессознательного как феномена психики. С этой позиции фрейдизм — не паука и не некая технология овладения эффективными методами, трансформация комплекса запретов, сформулированных в Торе и Ветхом завете. Речь идет о таких заповедях, как "чти отца своего", "не убий", "не прелюбодействуй", "не кради", "не лжесвидетельствуй", "не возжелай дома, жены ближнего". Любая культура формирует личность, переделывает ее с помощью установления неких пределов, запретов, табу. Но заповедей подобно тем, которые содержатся в Пятикнижии, нет в язычестве. Так же, впрочем, как нет и автономной от космоса души. В традиционных обществах прелюбодейство, воровство, убийство и пр. — признаки удачливости, они не табелируются. Введение же ветхозаветных заповедей породили психические феномены: вытеснение либидозности, эдипов комплекс и др. Иначе говоря, первобытное общество, язычество не знают бессознательного. С этой точки зрения юнгианство оказывается укорененным в протестантизме, а творчество Ф. М. Достоевского — формулировкой православной идеи бессознательного.

Бессознательное — иррациональный коррелят рационализма, компенсация за приобретения рациональности (наука и техника), укорененные в догматической сфере. Как, например, все плоды и достижения субъектной цивилизации, ее технологии, механизмы неестественны и разрушаются в мире натуральных вещей, так и сам субъект, сам человек монотеизма весьма неестественен и затрачивает огромные усилия для поддержания своего статуса в природном мире. Он находится в таком постоянном внутреннем напряжении, которое, возможно, не было присуще язычникам. Так, в язычестве нет проблемы сексуальных маньяков или суицида, составляющих целый пласт современной западной культуры. Можно сказать, что сама проблема бессознательного актуализируется лишь тогда и там, когда и где утверждается догматическое мышление. Также и экономические проблемы возникают только при реальном воплощении установок монотеизма через постулаты "догматических" положений науки.

И этот результат развертывания христологии — сердцевины христианства, выраженной в новозаветных текстах, похоже, является источником грядущих метаморфоз и открытий нравственности и права. Идея свободы как ответственности, будучи укорененной в христианской культуре, привела к своеобразному оборачиванию метода.

Атака Аль-Каидой Всемирного торгового центра в Нью-Йорке; затянувшееся противостояние в Ираке и Афганистане; приход к власти агрессивных режимов в Иране и Палестине; активность исламского фундаментализма в Алжире и Турции, Северном Кавказе, Средней Азии и Индонезии; парижская осень 2005 г.; всемирная "война карикатур" в феврале 2006 г. — этот ряд событий очень убедительный для выводов типа "ислам проснулся", "невидимый халифат действует" и т.п. Всплеск исламской экспансии оказался неожиданным для большинства политиков и экспертов, очевидно, ожидавших после крушения "империи зла" торжества демократии, политкорректности, мультикультурализма и толерантности в рамках единых экономических, информационных, культурных и политических "пространств". Ф. Фукуяма, сделавший имя на тезисе о наступившем к началу 1990-х гг. "конце истории", вынужден с 2006 г. говорить об определяющей роли различных политических культур. А большинство политиков, не говоря уже об обывателях, открыто заявляют о прямом вызове, брошенном оказавшимся удивительно единым исламским миром миру христианскому, оказавшемуся не готовым к выработке единой позиции перед лицом этого вызова.

Для уяснения смысла противостояния можно воспользоваться моделью, предложенной в 1994 г. Э. Геллнером в связи с выявлением им источников и перспектив гражданского общества. Для Геллнера главным было различие между христианством и исламом в плане поляризации "энтузиазма" (порывов духовного опыта к трансцендентному, к внебытийным и добытийным началам бытия) и "предрассудков" (бытовой ритуализации).

С этой точки зрения различие состоит в том, что, если в христианстве носителем "энтузиазма" выступала "периферия" (секты, ордена, раскольники), своеобразный культуральный "низ", тогда как "верх", "центр" (папство, патриаршество) выступал носителем терпимой ритуальной консолидации, то в исламе обратная ситуация. Там всегда носительницей "энтузиазма" выступала "умма" образованных книжников, тогда как ритуальное бытовое разнообразие накапливалось и довольно мирно существовало на "низовой периферии".

В этой ситуации секуляризация христианской цивилизации породила такие социальные институты, как гражданское общество, демократия, правовое государство, обеспечивающие довольно мирное сосуществование носителей различных взглядов. Прорывы "энтузиазма" обычно затухали, достигнув пределов "национализма". Исламская культура в таких институтах просто не нуждалась.

Ситуация радикально изменилась в результате глобализации, формирования в исламских странах урбанистического образа жизни, освоения современных информационных технологий, формирования массового общества и массовой культуры. "Прорывы в иное" духовных лидеров, дающие объяснение и утешение обездоленным, слились в едином надгосударственном мощном порыве "энтузиазма". Получилось что-то вроде накачки лазера, за которой последовал импульс мощного излучения, а средством этой "накачки" оказались плоды европейской цивилизации: наука, техника, СМИ и т.д.

Структурные синхронические различия двух монотеизмов, двух мировых религий, определяющих "осевое время" мировой истории, перешли в параметры диахронические, характеризуя различные стадии развития. Иудео-христианская цивилизация оказалась в статично-оборонительной позиции, тогда как исламская приобрела качественно новую энергетику развития, перейдя в фазу "горячего" общества, причем общества надэтнического, претендующего на глобализм.

Любопытна в этой ситуации история с "реальным социализмом" — попыткой реализации коммунистической доктрины, восходящей к марксизму и традиции утопического социализма. Фактически речь идет о "монотеистическом вывихе", попытке построения "Царства Божьего" на земле, т.е. построении идеального и разумного общества справедливости при отказе от трансцендентного сакрального плана бытия. Эксперимент этот закончился печально. Причины неудачи уже вскрыты и неоднократно обсуждены. Важно отметить две вещи. Во-первых, то, что одной из причин краха стало противоречие декларируемых целей и результатов, недовольство отсутствием гражданских нрав и свобод. Во-вторых, важно, что за крахом тоталитарного государства не последовали формирование гражданского общества и экономическое развитие, что оттолкнуло население от идей демократии и либерализма и создало условия для политической манипуляции и нового авторитаризма.

Как бы то ни было, но несколько неожиданно "плодами цивилизации", результатами реализации проекта гуманистического Просвещения воспользовались другие. Европейская цивилизация своими руками, в результате собственной экспансии, стоившей ей много сил и жизней, создала себе "преемника" (табл. 7.2).

Таблица 7.2. Историческая динамика "глобальных" проектов политических культур

Монотеизм	"Предрассудки", традиция, терпимость	"Энтузиазм", духовные прорывы в трансцендентное "иное бытия", важные для продвинутых интеллектуалов и дающие утешение слабым, нетерпимость	Современность: в условиях массового общества, урбанистической среды, современного производства, СМИ, массовой культуры, современных информационных технологий
Христианство	"Центр"/"верх" (папство, патриаршество)	Местные пуританские сообщества (протестантизм, ордена, секты, староверы)	Десакрализация, секуляризация, гражданское общество, демократия, толерантность
Ислам	Местные сообщества	Умма	Сакрализация, трансляция и торжество пассионарной уммы
Коммунизм (реальный социализм)	Отождествление экономики, политики и идеологии	Отказ от трансцендентного, цезарепапизм	Крах, разочарование в несуществующих гражданском обществе и демократии, запрос на идеалы и "сильную руку"

Дело, однако, не ограничивается "исламским вызовом" и угрозой "нового халифата". Фактически это лишь внутренний конфликт в рамках монотеистической традиции. В современном мире существует еще целый спектр цивилизационных вызовов, связанных, например, с нравственными установками по отношению к проблемам генной инженерии и прочих биотехнологий. В принципе, можно обозначить две крайние позиции в качестве своеобразных "полюсов", между которыми размещаются все прочие.

Наиболее жесткую этическую и правовую позицию занимает Германия и большинство других стран континентальной части Западной Европы. Западная Европа, Abendlandes является колыбелью современной цивилизации, выросшей в лоне катафатической ветви христианства. Западная Европа является также родиной наиболее сильных организованных экологических движений, а в некоторых странах, особенно в Германии ("зеленые"), они давно уже входят в политический истеблишмент. И осторожность, даже враждебность по отношению к биотехнологиям является одним из программных принципов.

Другой конец спектра составляют многочисленные азиатские страны. Эти общества, в силу религиозных, культурных, а значит и исторических обстоятельств, куда менее озабочены этической стороной биотехнологий. Такие великие религии Азии, как конфуцианство и буддизм не знают идеи трансцендентного Бога. В конфуцианстве речь идет о почитании культа и заветов предков, а в буддизме каждый может стать Буддой, т.е. просветленным. И та и другая религия бессубъектны. Столь же бессубъектны даосизм, синто и бон, которые наделяют духовными качествами животных и предметы. Буддизм объединяет людей и создания природы в единый космос без качественных границ.

Все эти традиции не проводят резких этических различий между людьми и прочим миром. Столь же бессубъектен и индуизм, в котором человеческая жизнь может цениться меньше жизни животного. А если сюда добавить еще и монотеистический, по также бессубъектный ислам, то становятся ясными масштабы "нравственного вызова" европейской цивилизации. Наверное, к этой же альтернативе можно отнести и африканский регион, север которого составляют страны ислама, а "черная Африка" является христианской и исламской достаточно поверхностно и условно. Языческие культы чрезвычайно распространены в странах экваториальной Африки.

Этим культурам свойственно намного большее сочувствие животным и растениям и существенно меньшая значимость человеческой жизни. Во многих регионах Азии широко распространены аборты и даже инфантицид, особенно по отношению к младенцам женского пола (Китай). Правительство КНР проводило официальную политику ограничения рождаемости, а в 1995 г. приняло евгенические законы. В том же Китае официально разрешено изъятие органов у осужденных к смертной казни и использование их тел для самых различных целей, включая "художественные". Для первых "пластинатов" немецкого "скульптора" Г. фон Хагеса использовались тела казненных граждан КНР.

Промежуточную позицию между Европой и Азией занимают англоязычные страны, Латинская Америка, страны Восточной Европы. США и Великобритания, в силу либеральных традиций, всегда скептически относились к государственному регулированию, в том числе — науки. Но и американское общество начинает раскалываться на сторонников консервативного подхода и ограничений биотехнологий, вплоть до запретов на аборты. А Соединенное Королевство, пережившее шок от потерь в связи с "коровьим бешенством" (бычьей губчатой энцефалопатии), оказалось родиной самого мощного протеста против генетически модифицированных организмов и биотехнологий в сельском хозяйстве.

Таким образом, мир все более поляризуется. Огромный азиатский регион, переживающий бурный экономический рост, не испытывает никаких правовых и нравственных ограничений па определенные технологии. Некоторые из этих стран (Япония, Китай, Южная Корея, Индия, Сингапур) обладают необходимой научной и технической инфраструктурой. Кроме того, у них имеются мощные экономические стимулы завоевать свою долю рынка биотехнологии. Ужесточение европейского и американского законодательства по ограничению биотехнологий уже активизировало отток соответствующих научных, технических и финансовых ресурсов в азиатский регион. Поэтому в будущем биотехнология может оказать значительное влияние на международную политику.

В нынешнем мире противостояние господствующему миропорядку со стороны бессубъектных культур выглядит как "геополитический вызов цивилизации". Хотя последствия этого процесса трудно установить и оценить заранее, общие направления наметившихся глобальных изменений можно проследить в общих чертах исходя из нормативно-ценностных установок соответствующих культур.

По мере того как численность носителей бессубъектных культур, а значит и население соответствующих государств, стремительно возрастает, тогда как население субъектно-ориентированных общностей сокращается, эта проблема приобретает настолько рельефную форму, что уже проглядывает возможное расслоение человечества по религиозно-ментальному принципу. Перспектива такого расслоения, похоже, будет определять политическую ситуацию ближайших десятилетий. Дело не ограничивается противостоянием ислама и христианства. Экономически развитый иудео-христианский Запад сталкивается с экономической, технологической и демографической экспансией бессубъектных цивилизаций. Альтернативой такому противостоянию может быть некий "синтез", поиск оснований которого становится чрезвычайно актуальной задачей.