Глобализация и проблемы России

Под влиянием глобализации фундаментальные процессы дифференциации сегодня уже затрагивают не только индивидов, корпорации, классы, но и целые государства и регионы.

В свою очередь процесс становления национального государства и легитимирующей его идеологии (национализма) неравномерен. Это обстоятельство отражено в концепции четырех "часовых поясов Европы" Э. Геллнера. И если страны Запада, по Геллнеру, относятся к первому "часовому поясу", то Россия — к четвертому, и проблема построения национального государства здесь не снята с повестки дня, причем это только один из возможных вариантов ее дальнейшего развития. Большинство же стран "Третьего мира" и сегодня не созрели для реализации данного политического проекта, чисто внешне восприняв в эпоху деколонизации политические институты стран-метрополий, ставших национальными государствами еще на рубеже XIX—XX вв.

Нынешний этап глобализации, начавшийся с окончанием "холодной войны", характеризуется большой степенью неопределенности векторов дальнейшего движения человечества. С одной стороны, под напором процессов экономической, финансовой и информационной глобализации усиливается взаимосвязь и взаимозависимость мира, одновременно под воздействием глобальных проблем растет озабоченность проблемой выживания человечества. С другой стороны, становится все более ясным, что старые национальные формы существования социальных общностей в странах первого и второго "часовых поясов" переживают кризис, о чем свидетельствуют и процессы наднациональной экономической и политической интеграции, особенно в Европе, и одновременное обострение здесь проблем мультиэтничности и мультикультурности, появление сепаратистских и региональных движений, локального национализма и массовый протест против глобализации.

В свою очередь в странах третьего и четвертого "часовых поясов" (Центральная и Восточная Европа, Россия и большая часть государств СНГ) процессы глобализации, накладываясь на процессы нациестроительства, попадают "в резонанс", что приводит к взаимоусилению противоречий и кризисов, неизбежно их сопровождающих. Об этом свидетельствуют многочисленные и острые этнополитические конфликты, одновременная актуализация проблемы национального самоопределения и сохранения государственной целостности, болезненное внимание к проблемам национальной идентичности и государственного суверенитета и др. Наконец, многие страны "Третьего мира" отвергают проект национального государства, здесь растет политическая роль фундаменталистских движений, особенно в исламских странах.

"Парадокс современной глобализации заключается в том, что, отнюдь не размывая идентичности ... она их заново проявляет и ужесточает до такой степени, что они принимают форму этнического национального и религиозного фундаментализма", — пишет французский политолог Ж.-Л. Амселль.

Современная глобальная мир-система, согласно И. Валлерстайну, включает три типа государств:

- ядерные высокоразвитые государства, обладающие эффективной политической организацией, занимающие господствующие позиции в мир-экономике и извлекающие максимальную выгоду из созданной их усилиями международной системы разделения труда;

- периферийные государства, служащие преимущественно сырьевой базой и "помойкой" мир-экономики, управляемые слабыми нестабильными правительствами и экономически зависимые от "ядра" (большая часть Африки, Латинской Америки, некоторые страны Азии);

- полупериферийные государства, занимающие промежуточное положение по степени политической автономии внутри мир-системы, производящие менее технологичную и наукоемкую продукцию, не способные конкурировать со странами "ядра". И потому зависимые от них экономически (государства Центральной и Восточной Европы, в том числе Россия, быстро развивающиеся страны Юго-Восточной Азии и др.).

Важно отметить, что в отличие от государств "ядра" полупериферийные и периферийные государства являются объектами, а не субъектами глобализации.

По мнению американского ученого Н. Хомского, Россия, как и все постсоветское пространство, сегодня "в значительной степени возвращается к традиционной обслуживающей роли, в значительной степени — под руководством бывших коммунистических бюрократов и других местных компаньонов зарубежных предприятий наряду с криминальными синдикатами. Эта модель знакома "Третьему миру", да и результаты тоже".

В данной исторической ситуации российская политическая элита вынуждена решать чрезвычайно сложные и во многом противоположные задачи. Как отмечает российский политолог Г. С. Батыгин: "Постсоветская трансформация замыкает Россию в мир собственных проблем в том отношении, что приходится думать о собственных проблемах, а не, скажем, мировом революционном процессе. Но эти собственные проблемы могут решаться только на мировых рынках".

Кроме внутренних институционально-структурных преобразований, связанных с изменением базовых институтов в экономике, политике, социальной сфере и культуре, политическая элита должна искать адекватные ответы на вызовы, связанные с включением России в глобальные процессы. Наряду с большей открытостью страны и вхождением ее в различные международные политические и экономические организации разного уровня, причем зачастую на правах младшего партнера, происходит также втягивание многих сфер жизни в малоконтролируемые, а по некоторым параметрам и совсем не контролируемые российскими правительственными и неправительственными агентами процессы.

Роль элиты как институализирующего, стабилизирующего и интегрирующего фактора в этой ситуации чрезвычайно противоречива.

С одной стороны, перед ней по-прежнему стоит задача построения российского национального государства — сильного и независимого, с другой — включение в процессы глобализации, вступление в наднациональные международные организации, действие которых неизбежно распространяется и на территорию России, ограничивая ее национальный суверенитет.

С одной стороны, она должна создать эффективную национальную рыночную экономику, с другой — включить ее в глобальный рынок, в рамках которого доминируют другие экономические акторы.

С одной стороны, задача сохранения территориальной целостности страны, с другой — фрагментация российского пространства, дробление его на совокупность "островов модернизации" и деградирующую периферию, происходящие, в том числе и под воздействием процесса глобализации.

С одной стороны, ориентация на создание институтов современной западной либеральной демократии, с другой — "сопротивление материала", бюрократическое выхолащивание демократических процедур при молчаливом согласии общества.

С одной стороны, декларации о необходимости вхождения России в новое "информационное общество", с другой — неспособность государственного руководства и политической и экономической элиты страны дать адекватные ответы на вызовы постиндустриального глобализирующегося мира.

Россия воспроизводит в 1990-е гг. все основные признаки зависимого экономического развития: преобладание в экспорте сырья, внешний государственный долг, иностранное владение промышленностью и застой в сельском хозяйстве. По мнению ученых, причины усиливающейся интеллектуальной маргинализации России в ситуации динамичного повышения спроса на знания и научно-творческие кадры связаны не с научно-промышленной отсталостью страны, а как раз с неготовностью политических элит, крупных компаний и органов государственного управления к рациональному взаимодействию с субъектами интеллектуальной экономики и эффективному применению импортируемых информационных технологий, с непониманием сущности новой информационной экономики и ее производительных сил, запаздыванием в осуществлении "революции управления" на всех уровнях.

В этой "патовой" ситуации почти неизбежно возникало искушение самоизоляции, "опоры на собственные силы" и возвращения к традиционным и испытанным имперским структурам и методам властвования. Правда, это происходило преимущественно на символическом уровне. Российская власть монополизировала право на публичную интерпретацию государственной символики, акцентируя внимание не на историческом значении используемых ею символов, а на необходимости этих символов для работы по консолидации общества, объединению граждан, принадлежащих к разным поколениям и потому являющихся носителями разного исторического опыта, вокруг сильного имперского государства.

В результате и в 2000-е гг., несмотря на постоянно декларируемые призывы модернизировать экономику, не произошло качественного изменения параметров экономического развития страны.

Таким образом, Россия, прежде всего на элитарном уровне, оказалась не готова к превращению из объекта в субъект глобализации, а постоянно растущая российская бюрократия препятствует реализации важнейших политических решений и росту эффективности экономики (по некоторым данным, только на взятки в России ежегодно тратится от 100 до 240 млрд долл.). Западные исследователи пишут о так называемом "ресурсном проклятии" России, поскольку слишком большие запасы природных ресурсов, за счет которых по преимуществу формируется национальное богатство, а также сохранение государственного контроля над ними, создают очень серьезные препятствия в процессе осуществления экономических и политических преобразований страны.

Высокие цены на энергоносители в 2000-е гг. позволили серьезно укрепить и увеличить объем бюджета страны и повысить уровень жизни населения. Однако это богатство, по мнению авторов доклада для Трехсторонней комиссии, "принесло с собой самоуспокоенность, размягчение и самодовольство. Отказ после 2003 г., от настойчивого продолжения структурных реформ уже оказал отрицательное воздействие на рост ВВП, который начинает замедляться. Неэффективность использования мощностей тормозит экономический рост, и это обязательно будет все более острой проблемой"^[1]. Сегодня, в условиях мирового экономического кризиса это стало особенно очевидным.

Несомненно, авторы доклада Трехсторонней комиссии правы и в том, что "большинство россиян возвращению в 1990-е гг. предпочли бы традиционный, русского разлива авторитаризм, но отсюда не следует, что таков их идеал. Есть основания полагать, что русские хотели бы лучшей демократии (приспособленной к российским условиям), а не меньше демократии. Они хотели бы иметь современную Россию, а не отсталую Россию. Они хотели бы видеть Россию на достойном месте в ряду передовых стран мира, а не пребывающим в изоляции, лишенным уважения второразрядным государством.

Если руководство намерено, опираясь на народную поддержку, достичь им самим поставленной цели, авторитарные учреждения и традиции..., должны быть приспособлены к требованиям времени и создана среда, позволяющая демократии расти снизу вверх, восходя от широких низов к вершинам власти, как это имело место в других краях"^[2].