Гибридные организационно-рыночные формы

В предыдущих разделах организация и рынок были представлены как две альтернативные формы социальности. Но человек не был бы человеком, если бы не пытался соединить элементы одного и другого в надежде минимизировать их отрицательные стороны и приумножить положительные. Таким образом, границы между организациями и рынками в социально-экономическом пространстве могут не только сдвигаться в ту или иную сторону, они могут размываться, становиться "прозрачными", в результате чего образуются некие гибридные формы социальности. Во многом современное экономическое развитие связано именно с усилением роли таких гибридных форм.

Ситуация начала XX в. характеризовалась явным противостоянием рыночных и организационных структур в экономике. До кризиса 1929-1933 гг. на Западе макроэкономическая реальность с незначительным государственным регулированием была ярким воплощением идеального типа рынка как института. Рынок действительно был способен к саморазвитию, но и мог разрушительно воздействовать на общество в результате генерируемых им кризисов. Рынку противостояли "чистые" организации, имевшие жесткую бюрократическую пирамидальную структуру с максимальной централизацией процессов принятия решений и финансовых потоков. Части таких организаций – подразделения, отделы, филиалы – действовали по принципу цехов, всецело включенных в единую организационную структуру.

Затем ситуация начинает заметно изменяться, и эти изменения закладывают совершенно новую структуру социально-экономической реальности. Рынок начинает упорядочиваться. В нем подспудно начинают возникать организационные элементы в виде государственного регулирования. В результате к настоящему времени рынок развитых стран представляет собой определенную гибридную модель, характеризующуюся тем, что "организация вошла в рынок". Формы этого вхождения могут быть различны, и речь не идет здесь лишь о прямом воздействии государства на экономику в виде госсектора, госзаказов и т.п. Современный капитализм можно назвать лицензионным капитализмом, или "капитализмом по лицензии". Для большинства видов деятельности, развиваемых в рамках этой системы, необходима лицензия: в США – для того, чтобы просить милостыню, в Голландии – для выращивания картофеля и т.п.

Сам феномен лицензии может рассматриваться с разных позиций: с точки зрения защиты прав потребителей и их здоровья, с фискальной точки зрения и др. Но в принципе действовать по лицензии в социально-философском плане значит действовать по заданию государства. Фирма, получающая лицензию, теряет часть своей свободы. Вернее, она вправе действовать свободно, но в рамках, ограниченных лицензией, в рамках определенного стандарта. Лицензия ограничивает свободу и конкуренцию как важнейшие характеристики рынка. Совокупность лицензий, выданных в обществе, способна создать определенную организационную структуру, внутри которой компании и частные лица действуют по правилам, скорее предназначенным для цехов единой организации. Лицензирование существенным образом ограничивает рынок и строит внутри него организационные связи между элементами экономической системы.

Лицензирование и другие, более жесткие формы государственного регулирования делают рынок более предсказуемым, более "уютным". Сегодня он уже непохож на часовой механизм, готовый в любую минуту запустить взрывную реакцию. Вопрос лишь в том, чтобы усилия по упорядочиванию рынка не убили в нем самое главное достоинство – его способность спонтанно развиваться, порождая "из себя" все новые и новые явления в жизни человечества.

Организации, в свою очередь, начали впускать в себя рыночные отношения. В данном случае следует обратить внимание на различные объединения компаний, которые могут быть осуществлены как в форме характерных для европейской традиции холдингов с четко выделенной головной компанией, так и в форме японских кейрецу, основанных на перекрестном владении акциями и принципе консенсуса. Холдинг представляет собой относительно централизованную организацию, формально состоящую из многих юридических лиц, находящихся во владении материнской компании или группы компаний. Холдинговые структуры вполне могут иметь единые стратегии, единые правила игры, систему строгого подчинения и соподчинения. По при этом формально их элементы (отдельные юридические лица) находятся в чисто рыночных отношениях друг с другом, так как формально являются самостоятельными субъектами экономической деятельности. Для совместной деятельности они должны заключать контракты друг с другом, как если бы это были абсолютно независимые фирмы. Такие контракты часто лишь камуфлируют приказы, идущие из центра. Цены, проставляемые в них, параметры выполнения сделок, в конце концов, сам выбор партнера могут быть "спущены" сверху, из центральной штаб-квартиры, и не иметь ничего общего с реальным свободным выбором сторон в рыночной среде.

С другой стороны, эти контракты дают дочерним фирмам возможность в ряде случаев выторговывать для себя более выгодные условия сделок. Многие холдинговые структуры оценивают директоров своих филиалов прежде всего с экономических позиций – сколько он принес прибыли фирме, – а не с позиций всецелого подчинения воле центра. У дочерних структур появляется возможность для проявления самостоятельных рыночных инициатив, выработки своих собственных локальных целей и задач. Нередко целые функциональные направления деятельности холдинга (прежде всего маркетинговые мероприятия) передаются в ведение дочерним структурам, персонал которых лучше знает конкретные сегменты рынка и способен более компетентно формировать политику по отношению к данным сегментам.

Еще больше прав у фирм, которые участвуют в кейрецу. Здесь появляется реальная возможность влиять на стратегические решения, отстаивать свои права. Горизонтальные связи в данном случае явно превалируют над вертикальными.

Так или иначе, организация создает внутри себя эрзац-рынок, мини-рынок со значительной степенью управляемости. Это делается для того, чтобы расшатать мертвую бюрократическую структуру, в которой каждый работник – лишь чиновник, исполняющий волю начальства, и которая так плохо способна развиваться "из себя". Впуская внутрь себя рынок, организация становится более живой, но и одновременно менее предсказуемой.

Еще более интересными в этом плане являются самые разнообразные сетевые структуры, основанные на неформальных соглашениях между организациями. В данном случае компания формально остается абсолютно самостоятельной, но при этом берет на себя некоторые весьма важные обязательства по отношению к другим организациям. В результате получается некоторый весьма причудливый симбиоз конкуренции и кооперации. Примеры таких симбиозов можно найти в самых различных частях света. С одной стороны, их создание и развитие стало лейтмотивом постиндустриальной эпохи, с другой стороны, очень многие социокультурные факторы воздействуют на их появление в одном месте и препятствуют их возникновению в другом.

Ярким примером сетевой гибридной структуры является промышленный район, характерный для данного региона, прежде всего для Северной Италии. Видный специалист по данному вопросу М. Бест видит основную суть промышленного района в "реструктуризации без иерархии", которая позволяет независимым небольшим фирмам в каких-то областях конкурировать, а в каких-то активно сотрудничать. "Кооперируясь при оказании услуг с существенной экономией на масштабе, мелкие фирмы могут сохранять свою независимость в производстве без низведения до уровня субподрядчиков продуктов, разработанных в центральном офисе гигантской фирмы"^[1].

Объединения малых фирм для совместной деятельности и для взятия кредитов в банке стали важнейшей структурной формой, в которой в 1970-1980-е гг. развивался наиболее успешный бизнес Италии. Уникальность данной структуры обусловлена особым сочетанием институциональных факторов, характерных для данного региона и, видимо, в такой комбинации отсутствующих где бы то ни было еще. С одной стороны, на формирование промышленного района в провинции Эмилия-Романия повлияло особое мировоззрение жителей северной Италии. Здесь работают мужчины и женщины. Богатство воспринималось как результат упорного труда, а не игры случая. На севере Италии бизнес составляет смысл жизни человека. Итальянец не готов был расстаться с семейной фирмой, даже если ему за нее давали хорошие деньги. Мировоззрение препятствовало волне слияний и поглощений, характерных для большинства стран в начальный период развития капитализма^[2]. В силу этой же причины компании не могли сильно увеличиваться в размерах. В Италии не возникало промышленных монстров, характерных, например, для США и Великобритании. "Итальянская экономика берет свою силу из множества семейных бизнесов, – пишет видный специалист в области теории организации и менеджмента Ч. Хэнди. – Как же так, спрашиваю я себя, итальянцы говорят о семейных бизнесах, а британцы называют их малыми и средними предприятиями? Потому ли это, что итальянцы хотят, чтобы их компании существовали для поколений, тогда как британцы стремятся продать их, когда придет время, другому большому бизнесу? Британцы верят, что рост нужен для выживания, но многие из этих итальянских фирм считают, что можно стать лучше без того, чтобы расти"^[3].

На эту внутреннюю готовность северян активно и много работать для развития своего бизнеса наложился специфический политический фактор: в послевоенные годы коммунисты имели подавляющее большинство в местных органах власти. По плану Маршала коммунистам было отказано в возможности формировать национальное правительство, даже при том, что это была партия большинства. Подобный запрет не распространялся на муниципалитеты и органы управления провинциями. Склонные к оппозиции крупному бизнесу и к поддержке всяческих объединений среди простых людей, коммунистические власти создали весьма благоприятную атмосферу для развития малого бизнеса. Они стимулировали создание всяческих союзов и ассоциаций, основанных на взаимопомощи предпринимателей.

Тенденции к образованию промышленных районов, основанных на неформальной кооперации между различными компаниями, наблюдаются и в других странах, хотя чаще всего в менее явных формах. Например, в Германии в районе Штутгарта мелкие и крупные фирмы добились высочайшей конкурентоспособности на основе специфических межорганизационных соглашений, часто напоминающих японскую практику бизнеса^[4]. Некоторые авторы находят схожие явления в США, прежде всего в Голливуде и Силиконовой долине^[5]. Когда М. Портер исследовал феномен "кластера" в национальной и мировой экономике, он в ряде случаев описывал именно промышленный район, хотя отнюдь не везде, где на отдельной территории существуют многочисленные предприятия одной отрасли или смежных отраслей, между ними возникают сильные неформальные связи, которые могут существенным образом повлиять на модели функционирования рынка и организаций^[6].

Совсем иная ситуация с созданием гибридных структур сложилась в Китае, где конфигурация институциональных факторов была принципиально иной. Но и здесь неформальные связи предпринимателей сумели существенно скорректировать рыночные механизмы жесткой конкуренции, при этом оставив нетронутой природу и позитивную силу рынка. (См. кейс "“Гуанси” в Китае и на Тайване" в заданиях для самостоятельной работы.)

Таким образом, в современных условиях организация и рынок как формы экономической социальности и важнейшие социально-экономические институты активно проникают друг в друга с целью соединения жизненной силы рынка, его способности к саморазвитию с понятностью, предсказуемостью и защищенностью организаций. О тотальном взаимопроникновении организаций и рынков в постиндустриальную эпоху речь пойдет ниже. С развитием малых организационных форм и организационных сетей "ландшафт" современного бизнеса начинает напоминать некое живое плодородное пространство, опутанное паутиной, по которой беспрепятственно передается информация. Самое интересное заключается в том, что скорость создания данного пространства во многом определяется институциональными факторами, различными для разных народов и регионов. Институциональная среда постиндустриального общества по-новому ставит вопрос о национальной истории, национальных ценностях, раскрывая специфические связи между социальными и духовными феноменами, с одной стороны, и хозяйственными процессами, с другой.