Гераклит. Фрагменты[1]
4. Если бы счастье заключалось в телесных наслаждениях, то мы должны были бы называть счастливыми быков, когда те находят горох для еды.
6. Не только ежедневно новое солнце, но солнце постоянно, непрерывно обновляется.
8. Расходящееся сходится и из различных (тонов) образуется прекраснейшая гармония, и все возникает через борьбу.
9. Ослы солому предпочли бы золоту.
10. (Неразрывные) сочетания образуют целое и нецелое, сходящееся и расходящееся, созвучие и разногласие; из всего одно и из одного все (образуется).
12. На того, кто входит в ту же самую реку, каждый раз текут новые воды. Так же и души испаряются из влаги.
29. Ибо наилучшие одно предпочитают всему: вечную славу (всему) тленному. Толпа же набивает свое брюхо, подобно скоту.
30. Этот мировой порядок, тождественный для всех, не создал никто ни из богов, ни из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами вспыхивающим и мерами угасающим.
35. Ибо очень много должны знать мужи философы.
40. Многознание нс научает уму. Ибо, в противном случае, оно научило бы Гесиода и Пифагора, а также Ксенофана и Гекатея.
41. Мудрость заключается в одном: познавать мысль как то, что правит всем во всем.
42. Гомер заслуживает изгнания из общественных собраний и наказания розгами и точно того же (заслуживает) Архилох.
43. Самомнение должно гасить скорее, чем пожар. (Или в политическом смысле:) Возмущение надлежит тушить более, чем пожар.
44. За закон народ должен биться, как за (свои) стены.
45. По какой бы дороге ты ни шел, не найдешь границ души: настолько глубока ее основа.
46. Самомнение он [Гераклит] называл падучей болезнью и говорил, что зрение обманчиво.
47. Не станем делать торопливых заключений о важнейших (вещах)!
49. Один для меня десять тысяч, если он наилучший.
49а. В одни и те же воды мы погружаемся и не погружаемся, мы существуем и не существуем.
50. Все едино: делимое неделимое, рожденное нерожденное, смертное бессмертное, Логос вечность, отец сын, бог справедливость. Выслушав не меня, но Логос, мудро согласиться, что все едино.
51. Они не понимают, как расходящееся согласуется с собой: (оно есть) возвращающаяся к себе гармония подобно тому, что (наблюдается) у лука и лиры.
52. Вечность есть играющее дитя, которое расставляет шашки: царство (над миром) принадлежит ребенку.
53. Война есть отец всего, царь всего. Она сделала одних богами, других людьми, одних рабами, других свободными.
54. Скрытая гармония сильнее явной.
55. Все то, что доступно зрению, слуху и изучению, я предпочитаю.
56. Люди обманываются относительно познания видимых (вещей), подобно Гомеру, который был мудрее всех эллинов, взятых вместе.
57. Учитель же толпы Гесиод. Они убеждены, что он знает больше всех, он, который не знал, что день и ночь – одно.
Парменид[2]. Слушателем Ксенофана был Парменид Элейский, сын Пирета (а сам Ксенофан – слушателем Анаксимандра, как сказано в "Обзоре" Феофраста). Однако хотя он и учился у Ксенофана, но последователем его не стал, а примкнул к пифагорейцу Аминию, сыну Диохета (так говорит Сотион), человеку бедному, но прекрасному и благородному; и ему он следовал гораздо ближе, а по смерти его воздвиг ему святилище, так как сам был родом знатен и богат: Аминий, а не Ксенофан обратил его к душевному миру.
Он первый заявил, что земля шаровидна и что место ее в середине. Существуют две основы, огонь и земля, и первый служит творцом, вторая веществом. Род человеческий первое начало свое имеет от солнца, но жар и холод, из которых все состоит, сильнее и солнца. Душа и ум – одно и то же (об этом упоминает и Феофраст в "Физике", где у него изложены мнения едва ли не всех философов). Философию он разделил надвое – на философию истины и философию мнения. Поэтому он и говорит в одном месте:
...Все тебе должно уведать:
Истины твердое сердце в круге ее совершенном,
Мнение смертного люда, в котором нет истинной правды.
Философию он излагал в стихах, подобно Гесиоду, Ксенофану и Эмпедоклу. Критерием истины называл он разум, в чувствах же, – говорил он, – точности нет. Вот его слова:
Да не постигнет тебя на стезе твоей опыт привычный
Правиться глазом бесцельным и слухом, отгулами звучным,
И языком, – будь лишь разум судьей многоспорному слову!