Франко-русский военный союз.
В этих условиях франко-русское сближение становилось неизбежным. И если двусмысленная политика Берлина и откровенно враждебная политика Вены были стимулом к франко-русскому союзу для России, то Францию подталкивала на Восток неуступчивость Лондона в египетском вопросе (в 1882 г. Египет стал фактически британской полуколонией), что совершенно исключало восстановление крымской коалиции.
Впрочем, это франко-русское сближение шло непросто. Первоначально Россия отказывалась заключать военную конвенцию с Парижем и, следовательно, брать на себя какие-либо конкретные обязательства. Расчет Санкт- Петербурга был понятен: в одиночку разделаться с Австрией, пока руки у Германии будут связаны по причине франко-германского антагонизма.
Действительно, в 1890-е гг. Франция нуждалась во франко-русском военном союзе больше, чем Россия. Однако финансовая зависимость царского правительства от французских займов была не менее ощутимой (первый такой заем был размещен еще в 1888 г.). Да и страх санкт- петербургского кабинета перед возможностью остаться один на один перед стремительно растущим германским колоссом также нельзя сбрасывать со счетов. Особенно усилились эти страхи после возобновления Тройствен
ного союза (май 1891 г.), сопровождаемого демонстрациями англо-германской дружбы.
Уже в августе 1891 г. царь Александр 111 принимал французского президента в Кронштадте; при этом он вынужден был обнажить голову при звуках французского революционного гимна — "Марсельезы"... Так началось сближение между двумя странами, которое в 1892—1894 гг. завершилось заключением Франко-русской военной конвенции.
Статья первая этого документа гласила: "Если Франция подвергнется нападению Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия употребит все свои наличные силы для нападения на Германию. Если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной Германией, Франция употребит все свои наличные силы для нападения на Германию"[1].
Статья вторая устанавливала: "В случае мобилизации сил Тройственного союза или одной из входящих в него держав Франция и Россия по поступлении этого известия и не ожидая никакого другого предварительного соглашения мобилизуют немедленно и одновременно все свои силы и придвинут их как можно ближе к своим границам"[2]. Далее в конвенции определялось количество войск, которое будет двинуто Россией и Францией против Германии как сильнейшего члена враждебной группировки.
Далеко не сразу в Берлине осознали весь масштаб свершившейся катастрофы. Но по мере того, как мечты об англо-германском сближении становились все более призрачными, германская дипломатия начала предпринимать шаги, направленные на сближение с Россией. Но было уже поздно — ликвидировать франко-русский союз Германия так и не смогла.
Так, кайзер Вильгельм II, приплывший на яхте в финские шхеры (в Бьерке) в июле 1905 г., когда Россия переживала горечь поражений в Манчжурии, убедил русского царя подписать проект договора между Германией и Россией, к которому в будущем должна была присоединиться Франция. Согласно самой важной, первой статье, если любое европейское государство напало бы на одну из двух империй, союзные стороны должны были оказать друг другу помощь всеми силами, наземными и морскими. Россия заключала этот договор с условием если и не полнокровного участия в нем Франции, то требуя се полного уведомления о договоренности Санкт- Петербурга и Берлина. Русский посол в Париже Александр Иванович Нелидов изложил ОГЛАВЛЕНИЕ договора в Бьерке французскому правительству.
Понятен произведенный этим сообщением шок. После некоторой паузы в начале октября 1905 г. председатель совета министров Франции Морис Рувье ответил Л. И. Нелидову достаточно прямо: наш народ не согласится па установление тесных взаимоотношений с Германией. Французское правительство ни при каких обстоятельствах не согласится с позорным для него Франкфуртским договором, отнявшим у Франции Эльзас и Лотарингию. К тому же Париж только что заключил договор о сердечном согласии с Британией. Вследствие этого Франция исключила для себя возможность тройственного союза Париж — Берлин — Санкт-Петербург.
Вильгельм II
Это обстоятельство — несогласие Франции, великой континентальной страны и главного союзника России, войти в триумвират с Германией — обязало и вынудило Николая II сообщить Вильгельму II о невозможности реализации Бьеркского соглашения.
Как уже было сказано, аннексия Эльзаса и Лотарингии в результате Франко-прусской войны 1870—1871 гг. привела к антагонизму между Францией и Германией. Между тем, стремясь избежать втягивания Германской империи в войну на два фронта, Берлин был объективно заинтересован в нормализации отношений с Парижем. Вот почему, стремясь компенсировать Францию за утрату двух этих провинций и, таким образом, найти основу для нормализации отношений с Парижем, О. фон Бисмарк неизменно поддерживал Францию во всех ее французских колониальных предприятиях. Сам О. фон Бисмарк был совершенно равнодушен к колониальной политике; известны его фразы насчет Балкан ("Весь этот край не стоит костей одного померанского гренадера"[3]) и Африки ("Моя карта Африки находится в Европе. Вот лежит Россия, а вот — Франция, мы же находимся посредине. Эго и есть моя карга Африки"[4]). После образования Германской империи и решения, таким образом, исторической задачи объединения немцев в едином государстве О. фон Бисмарк справедливо полагал, что в интересах нового немецкого государства — поддержание стабильности в Европе, а такой стабильности, как показывал опыт истории, можно было добиться лишь за счет активизации колониальной экспансии ведущих держав — соседей Германии. Вот почему О. фон Бисмарк всячески поощрял колониальные устремления и Англии, и России — но особенно Франции.
Во всех конфликтах между Парижем и Лондоном по колониальным вопросам на протяжении 1880-х гг. О. фон Бисмарк неизменно поддерживал французов. Действуя таким образом, немецкой дипломатии удалось развалить "либеральный союз" между республиканской Францией и конституционной Британией, который, разумеется, имел определенную антигерманскую направленность.
Активизация же германской колониальной политики с неизбежностью вызвала обострение германо-французских отношений, и сразу же возник дух реванша за Седан. Но еще более серьезные последствия имело для Берлина ухудшение англо-германских отношений.