Формулы невменяемости и ограниченной вменяемости

В современном российском уголовном законодательстве формула невменяемости выглядит следующим образом.

УК. Статья 21. НЕВМЕНЯЕМОСТЬ

1. Не подлежит уголовной ответственности лицо, которое во время совершения общественно опасного деяния находилось в состоянии невменяемости, то есть не могло осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими вследствие хронического психического расстройства, временного психического расстройства, слабоумия либо иного болезненного состояния психики.

2. Лицу, совершившему предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние в состоянии невменяемости, судом могут быть назначены принудительные меры медицинского характера, предусмотренные настоящим Кодексом.

Вопросы, соответствующие экспертному заданию по установлению невменяемости, звучат так:

• не страдал ли обвиняемый психическим расстройством во время совершения инкриминируемого ему деяния?

• если да, то мог ли он осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) или руководить ими?

Некоторые юристы считают не совсем точным сохранившееся упоминание о "состоянии невменяемости", поскольку речь идет фактически не о состоянии лица, а о его отношении к совершенному им общественно опасному деянию. Ряд юристов больше склоняются к определению невменяемости с помощью смежной с нею общеправовой категории деликтоспособности, под которой понимается способность лица сознавать [Алексеев, 1982; Шишков, 1998]. В этом случае невменяемость могла бы рассматриваться как разновидность уголовноправовой неделиктоспособности, обусловленной болезненным состоянием психики (однако способной быть связанной и с другими фактическими условиями – например, недостижением определенного возраста, отсутствием специального субъекта преступления и пр.).

Н. Недопил (1992) выделяет следующие поисковые задачи в деятельности эксперта при решении вопроса о невменяемости. Имелись ли во время совершения правонарушения психические расстройства и какова была их выраженность? Если таковые были, то их квалификация означает первую ступень классического экспертного заключения. Вторая задача предполагает построение гипотезы: оказывало ли расстройство психики существенное влияние на поведение испытуемого в момент деяния? Причем под "влиянием" подразумевается именно оценка степени ограничения осознанноволевого поведения, выраженная через юридический критерий. Особо подчеркивается, что ответы на эти вопросы могут быть только гипотетическими.

Гипотетичность экспертного заключения обосновывалась и другими соображениями, в частности тем, что установление самого факта деяния и причинно-следственной связи его с конкретным лицом находится в прямой компетенции правоохранительных органов [Первомайский, 2000].

Невменяемость относится к правовым понятиям и характеризует субъекта, его способность или неспособность нести уголовную ответственность. Единство медицинского и юридического критериев не устраняет границы между экспертной и собственно юридической компетенциями. Поскольку вменяемость и невменяемость суть понятия юридические, то и правом их использования в рамках производства по делу обладают лишь следователь, прокурор и суд. Судебно-психиатрические эксперты дают заключения относительно фактических обстоятельств; в данном случае – о психическом состоянии лица, с точки зрения наличия либо отсутствия у него болезненного расстройства такой глубины, которая исключает способность к осознанно-волевой регуляции поведения. Однако для вывода о вменяемости-невменяемости решения этих вопросов недостаточно. Помимо этого требуется установить, в частности, совершило ли лицо деяние, предусмотренное уголовным законом. Следовательно, вывод о вменяемости-невменяемости остается за пределами специальных психиатрических познаний, а дача заключения с использованием указанных терминов является нарушением границ экспертной компетенции. Это положение полностью основывается на нормах УПК, требующего оценивать доказательства (а экспертное заключение является лишь одним из них) в их совокупности при том, что никакие доказательства не имеют заранее установленной силы (ст. 17), а также недвусмысленно указывающего на обязательность обсуждения вопроса о вменяемости подсудимого в ходе судебного разбирательства (ст. 300) и на роль судебно-психиатрической экспертизы как подтверждающей иные обстоятельства, свидетельствующие о невменяемости подсудимого и установленные в ходе разбирательства уголовного дела судом (ст. 352).

Формула невменяемости российского права включает в себя два критерия – медицинский (психиатрический) и юридический (психологический), которые выступают в неразрывном единстве.

Медицинский (психиатрический) критерий содержит перечень психической патологии, которая может при наличии юридического критерия исключать вменяемость. Этот критерий сформулирован таким образом, что охватывает все известные формы психических расстройств, патологических состояний, личностных аномалий. Он состоит из четырех признаков, обоснованность выделения которых подвергается сомнению многими специалистами, поскольку в данном случае, во-первых, все многообразие болезненных состояний возможно охватить и одной категорией "психическое расстройство" (как это сделано в ст. 22 УК в отношении ограниченной вменяемости, по этому же пути пошло гражданское законодательство, упразднившее существовавшее прежде не имевшее юридически значимой функциональной нагрузки деление медицинского критерия недееспособности), а во-вторых, предпринятое членение не опирается на какой-либо единый признак, который имел бы правовое либо медицинское основание. Тем не менее с некоторой долей условности можно усмотреть в данном делении определенное соответствие тем группам психических расстройств, которые подразумеваются современной классификацией (МКБ-10).

Понятие хроническое психическое расстройство объединяет психические заболевания, протекающие длительно, имеющие тенденцию к прогрессированию, т.е. постепенному нарастанию и усложнению психических расстройств. Сюда же относятся и приступообразно протекающие психические заболевания, при которых в состояниях послабления (ремиссиях) отмечаются признаки медленного течения процесса или дефекта психических функций. К заболеваниям, объединяемым этим признаком медицинского критерия, относятся шизофрения, эпилепсия, предстарческие и старческие психозы и т.д.

Вместе с тем развитие психиатрии, изменение форм течения психических заболеваний (патоморфоз), новые методы лечения трансформировали представление о клинических границах, формах динамики и исходах некоторых психических заболеваний, что позволяет иначе подходить к их оценке с позиций понятия хронического психического расстройства медицинского критерия. Например, современное учение о шизофрении наряду со злокачественными формами дает описание одноприступной шизофрении с наличием стойкой многолетней ремиссии и рекуррентной шизоаффективной формы, что позволяет усомниться в правомерности трактовки всех случаев шизофрении в рамках хронического психического расстройства в судебно-психиатрической практике.

Временное психическое расстройство представлено психопатологическими состояниями, имеющими различную продолжительность и заканчивающимися выздоровлением. Данное понятие медицинского критерия объединяет разнообразную группу кратковременно протекающих психических расстройств (исключительные состояния), куда относятся: сумеречные расстройства сознания – патологическое опьянение, патологический аффект, патологическое просоночное состояние; реактивные состояния, состояния декомпенсации при психопатиях, делирий и т.д. Перечисленные психотические состояния имеют различную протяженность во времени – от нескольких минут, часов и даже до нескольких месяцев (при реактивных состояниях). Следовательно, временно́й фактор, лежащий в основе определения этих состояний, не является ведущим. Основным критерием временных расстройств психической деятельности следует считать полную обратимость психических расстройств.

Третьим признаком медицинского критерия является понятие иного болезненного состояния, под которым подразумеваются такие аномалии психики, которые не имеют процессуальной основы. Классическим примером подобных аномалий являются психопатии, которые определяются как личностные аномалии (специфические расстройства личности по МКБ-10), свойственные лицам на протяжении всей их жизни. При психопатиях одни формы находятся на грани здоровья, другие примыкают к психическим заболеваниям (например, параноидные расстройства личности).

Под понятие слабоумия медицинского критерия подпадают все психические заболевания, которые протекают с нарушением интеллектуальной функции как врожденного, так и приобретенного характера.

Для решения вопроса о вменяемости или невменяемости недостаточно одного медицинского критерия, существование которого указывает лишь на необходимость распознать заболевание, квалификация которого в качестве медицинского критерия невменяемости становится возможной только при оценке юридического критерия. Многие психические расстройства вызывают различные по выраженности психические нарушения – от легких, не искажающих осмысление ситуации, до тяжелых, влекущих глубокие нарушения саморегуляции. Поэтому ведущим критерием, определяющим степень психических расстройств, т.е. вменяемость-невменяемость, является юридический критерий.

Юридический (психологический) критерий в ст. 21 УК формулируется как невозможность (неспособность) лица осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими. Юридический критерий, как и медицинский, представляет собой обобщающую характеристику тех же самых клинических данных о расстройствах психики, но с точки зрения их влияния на те психические процессы, которые задействованы в саморегуляции.

Юридический критерий невменяемости, как и формула умысла, состоит из двух признаков: интеллектуального – нарушения возможности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий – и волевого – нарушения возможности руководить ими. Наличие двух указанных признаков юридического критерия позволяет анализировать различные стороны психической деятельности испытуемого – его мыслительную, эмоционально-волевую, интеллектуальные функции.

В отечественной судебной психологии широкое распространение получил подход, основывающийся на системном анализе уровней регуляции деятельности на различных этапах реализации криминального поведения, который исходит из того, что:

1. Регуляция осуществляется на смысловом уровне: постановка конкретных целей происходит при соотнесении их с ведущими мотивами, ценностными ориентациями, нравственными нормами.

2. В процессе целеполагания определяется операциональный состав планируемых действий, выбор средств и способов, адекватных характеру и условиям ситуации, предвосхищается предполагаемый результат и принимается решение о реализации задуманного.

3. На этапе целедостижения происходит корректировка операционального состава действий: критическая оценка эффективности предпринимаемых усилий и их соответствия как поставленной цели (целесообразность), так и исходному мотиву (мотивосообразность).

Таким образом, выделяются иерархические уровни регуляции деятельности: мотивационный, целевой, операциональный (рис. 2). Μ. М. Коченов (1980) отмечал, что деятельностный подход дает возможность обозначить связь между поведением и его психологическими детерминантами, подчеркивая, что через анализ мотивов, целей, образующих иерархизированную систему, и соответствующих им действий открывается возможность изучения сознания человека, т.е. изучения того, как "отражается человеком мир, в котором он действует".

Е. Г. Дозорцева (2005) расшифровывает юридический критерий, отталкиваясь от анализа процесса личностной регуляции конкретных действий человека. Поскольку любое действие представляет собой результат взаимодействия личности и ситуации, первый этап данного процесса – восприятие человеком ситуации. При этом когнитивные компоненты восприятия связаны с мотивационными, благодаря чему воспринимаемое субъектом подвергается первичной оценке с точки зрения мотивов и всегда имеет субъективную смысловую окраску. Однако целостное восприятие содержит в себе информацию не только о предметах потребностей человека, но и о препятствиях на пути к их достижению, которые делают ситуацию проблемной для субъекта.

Препятствия или преграды могут быть внешними или внутренними. К внешним относятся физические обстоятельства, стоящие на пути реализации мотива, а также социальные нормы, которые человек может знать, но при этом не считать обязательными для себя, стремиться обойти их и избежать при этом санкций и наказаний. Внутренние преграды составляют собственные мотивы – они могут выражать как мотивацию, связанную с другими видами деятельности, так и усвоенные взгляды других людей, групповые или общечеловеческие социальные нормы, а также представление о самом себе, самосознание, индивидуальные нравственные ценности. Чем более развита личность человека, тем более полимотивированным является его поведение и тем более обобщены и в то же время индивидуальны регулирующие его поведение нормы, тем более развито его самосознание. От характера преград зависят тип проблемной ситуации и характер ее переживания субъектом. Если в случае внешних преград можно говорить о состоянии фрустрации, то при наличии внутренних преград человек переживает состояние внутреннего конфликта, который может в крайнем выражении переходить в кризис всей мотивационносмысловой системы. Эмоциональная реакция на ситуацию и характер переживаний служат первичным индикатором его оценок и осмысления происходящего.

Рис. 2. Иерархические уровни регуляции деятельности

В соответствии с пониманием ситуации и системой мотивов и смыслов человека строится образ потребного будущего как своего рода "задающий элемент" системы регуляции. Он может выступать на разных уровнях обобщенности в качестве "эскиза будущего", мотива-цели или конкретного результата действия. Формирование такого образа позволяет перейти к следующему этапу регуляции: принятию решения, или целеполаганию. Этот этап включает в себя прогнозирование, оценку и выбор конечного варианта целей и средств их достижения.

Прогнозирование означает определение возможностей, удовлетворяющих потребности человека, и вероятных последствий их реализации в условиях данной ситуации и существующих ограничений. Прогноз тесно связан с оценкой: прогностические гипотезы сравниваются с желаемым результатом. Здесь оценка, как и на предыдущем этапе, в значительной степени имеет смысловой характер, но должна включать в себя и собственно рациональные компоненты. Критерием такой оценки является соответствие, с одной стороны, прогнозируемых результатов и последствий образу потребного будущего и всей смысловой системе, включая самосознание человека, а с другой – средств реализации объективной системе ограничений, т.е. ситуационным условиям, социальным нормам и т.п. Подобная оценка ведет к выбору или отвержению гипотетической цели и в итоге – к принятию решения о цели действий и средствах ее достижения. На этом завершается этап целеполагания и начинается стадия целедостижения.

Этап исполнения, или целедостижения, включает в себя планирование действий, их контроль и коррекцию. На основе прогноза определяется конкретный план достижения цели, в соответствии с которым следует выполнение действий. Промежуточные и окончательный результаты действий вновь проходят описанные выше внутренние механизмы регуляции деятельности. Оцениванию теперь подлежат отклонения от плана действий либо изменения внешних условий, а сама оценка выступает в роли внутреннего контроля действий. Изменения операционального состава, тактики или даже стратегии действий, вплоть до отказа от намеченной цели, если этого требуют обстоятельства, выполняются в качестве коррекции действий.

Такова общая теоретическая схема осознанной и произвольной регуляции поведения человека. Если соотнести понятия "осознание" и "руководство" с ее этапами, то первое включает в себя смысловое восприятие ситуации и целеполагание, а второе – целедостижение, или исполнение решения. Однако в более широком смысле категория "руководить своими действиями" охватывает весь процесс описанной регуляции. Этапы и стадии схемы регуляции можно использовать в качестве ориентиров при экспертном анализе возможностей правонарушителей сознательно руководить своими противоправными действиями [Дозорцева, 2005].

Между тем далеко не каждый поведенческий акт подвергается человеком подобной детальной проработке. В значительной степени поведение регулируется привычными правилами, в рамках которых не требуется постоянного принятия решений. Необходимость осознанного и волевого решения возникает преимущественно при отступлении от социальных стандартов, например в новой непривычной обстановке или в ситуации нарушения принятых норм и правил. В связи с этим экспертное исследование следует направлять на поиск субъективных проблем и переживаний, возникавших в ситуации правонарушения, а также на анализ способов их решения.

Психологическим фундаментом понятия вменяемости является принцип единства сознания и деятельности, который, "устраняя разрыв между поведением и сознанием, устраняет его и между нарушениями поведения и сознания, а значит позволяет понять непосредственно наблюдаемые симптомы нарушения поведения как симптомы нарушения отдельных сторон и качеств сознания" [Платонов, 19771. При этом поведение понимается как многоэтапный процесс, в котором хотя и не игнорируются такие психологические категории, как потребности, эмоции, мотивы, установки, однако решающими звеньями поведения человека являются процесс принятия решения о конкретном действии, планирование поступка и контроль над его реализацией [Кудрявцев, 1982]. Одновременно учитывается положение, что мотив определяет лишь "зону объективно адекватных целей" [Леонтьев, 1975], выбор которых, так же как и средств их достижения, обусловлен их оценкой, особенностями самосознания. Как указывает И. А. Кудрявцев (1999), сознательным и свободным можно считать лишь тот выбор, который основан па адекватной оценке, учитывающей многообразные объективные обстоятельства и связи, знание своих возможностей, личностных ресурсов, ценностного отношения к самому себе. Определенная степень созревания, организации и функциональной слаженности психологических механизмов поведения является основой возможности субъекта сознавать общественно опасное значение своих действий, под которой понимается актуализация в конкретной ситуации способности верно отражать в сознании в системе своих субъективных личностных смыслов объективные содержания, связи и отношения, заданные культурой. Возможность же лица руководить своими действиями определяется как способность в конкретной ситуации совершать произвольные и осознанные поступки, как свобода выбора целей и средств их достижения.

Первая часть юридического критерия невменяемости требует анализа критических способностей подэкспертного, возможности адекватно оценить обстановку и собственное поведение. В психологии под критичностью понимается одно из свойств ума, определяемое как осознанный контроль за выполнением деятельности.

И. А. Кудрявцев (1999), проводя содержательный анализ интеллектуального критерия, утверждает, что использование словосочетания осознание своих действий подчеркивает наличие у субъекта ограничений в функционировании рефлексирующего сознания (рефлексии). Действительно, именно механизм рефлексии дал человеку возможность "проигрывать" во внутреннем плане предполагаемые действия и оценивать их возможные последствия. Вместе с тем по объему понятие осознания значения своих действий шире понимания (рефлексии) своего поведения в мысленном плане: сознание – это отношение к миру со знанием его объективных закономерностей. Оно включает в себя, таким образом, категорию активности и охватывает ценностный аспект, соотнесение своих действий с нравственными, этическими категориями, отражение смысловой оценки своих действий [Вандыш-Бубко, Сафуанов, 2009].

Интеллектуальная составляющая юридического критерия подразделена законодателем на два элемента. Первый – невозможность осознания фактического характера своих действий – раскрывается как невозможность отражения в сознании в системе культурных значений содержания преимущественно операционального состава своих действий, понимания их как определенных способов и средств для достижения социально значимых целей собственной деятельности с учетом социальных норм, правил, установлений, технологических предписаний и возможностей. Второй элемент – невозможность осознания общественной опасности своих действий – характеризует оценочный процесс, обеспечивающий сознательный выбор деяния, и квалифицирует недоступность для восприятия субъектом вреда, приносимого обществу своими действиями, ущерба, причиняемого своим поведением правам и законным интересам других лиц, равно как и возможности наступления вследствие этого неблагоприятных социальных и правовых последствий для самого себя, вытекающих из особенностей (фактического характера) своих действий [Кудрявцев, 1999].

Поскольку осознание противоправности совершаемого деяния не характеризует содержания вменяемости, отсутствие такого осознания не свидетельствует и о невменяемости. Вообще отсутствие или наличие осознания противоправности не может являться аргументом при оценке вменяемости-невменяемости, поскольку нарушения критических способностей могут вести к изменению смысла и искажению представлений о значении своих действий с низведением до положения лишь учитываемых условий формально известных общественно принятых нравственных норм, которые перестают быть действенными внутренними (субъективными) регуляторами поведения.

Однако даже способность человека воспринимать поступающую извне информацию, т.е. факты и явления реальной действительности, и его способность руководствоваться осознанным – не одно и то же. Встречаются случаи, когда личность сохраняет формальные способности понимать сущность своих действий, зачастую осознает их противоправность и неприемлемость для окружающих, однако утрачивает возможность удержаться от своего поступка – нарушается способность руководить своими действиями. Следовательно, в таких случаях в юридическом критерии невменяемости преобладает волевой признак. В. X. Кандинский (1890) считал этот второй признак юридического критерия – свободу выбора (libertas consilii) – более важным, нежели первый – способность суждения или различения (libertas judicii). "Свобода выбора уже предполагает собою свободу суждения; наоборот, свобода суждения свободу выбора вовсе не предполагает", – писал он. Наиболее часто это проявляется при психопатиях, что выражается в "парциальной некритичности" психопатических личностей. Аналогичное может иметь место при неглубоких формах олигофрении, инфантилизме, когда при относительно сохранных интеллектуальных функциях эмоционально-волевые расстройства определяют принятие решений и поведение таких обвиняемых. В этих случаях волевой признак становится ведущим, а интеллектуальный приобретает роль соподчиненного.

И. А. Кудрявцев (1999) предлагает раскрывать признак "руководить" в аспекте саморегуляции как возможность сознательно достигать поставленной цели, выбирать адекватные социальным и правовым нормам способы и средства ее достижения, определять последовательность их применения (планировать), на каждом этапе контролировать как отдельное действие, так и поведение в целом, соотнося действия с поставленной целью и нормативными эталонами.

Таким образом, при различных психических расстройствах могут иметь место различные сочетания отдельных составляющих юридического критерия, отмечается их определенное взаимодействие и взаимовлияние. Интеллектуальный и волевой признаки составляют единую цепь в обосновании невменяемости лица, совершившего противоправное деяние, что создает основу дифференцированной аргументации экспертного решения.

Л. В. Алексеева (1999) основной проблемой, решаемой экспертами, считает проблему проявления у подэкспертных особых способностей, названных юридически значимыми или социальными субъектными способностями, поскольку речь идет о проявлении человека как личности, т.е. субъекта социальных отношений. Эти способности обеспечивают его возможности, во-первых, понимать социальный характер действительности, во-вторых, осознавать себя и социальное значение своих действий, в-третьих, руководить собой с учетом общественных норм. Ею введены понятия глубины (различные параметры окружающего мира – физические, биологические, социальные и личностные) и широты (от элементарного и непосредственного до обобщенного и опосредованного отражения) охвата действительности. Таким образом, человек может не в полной мере понимать окружающую действительность за счет сужения сознания в глубину или в ширину.

Основываясь на данных теоретических положениях, Л. В. Алексеева конструирует эталоны проявления различных юридически значимых способностей, которые увязываются с компонентами формулы невменяемости. Эталон проявления способности понимать действительность в полной мере составлен ею из следующих уровней:

• первый уровень: непосредственное отражение предметов и явлений окружающей действительности, их физических свойств и параметров, сохранение отражаемых следов, т.е. функционирование ощущений, восприятия, внимания и памяти;

• второй уровень: обобщенное, опосредованное отражение, т.е. отражение непосредственно не проявляемых связей и последствий, благодаря функционированию мышления и воображения;

• третий уровень: понимание социального значения происходящего за счет "наложения" на ситуацию обобщенного вербального, социально-нормативного контекста;

• четвертый уровень: отражение и выражение личностного смысла происходящего, тождественного социальному значению.

Л. В. Алексеева подчеркивает, что для понимания юридически значимой ситуации в полной мере необходимо наличие всех компонентов и уровней. Системность строения каждой социальной субъектной способности проявляется в том, что последующий уровень ее проявления опирается на предыдущий и в функционировании зависит от него. Нарушение проявления предыдущего уровня отражается на качестве последующего. Однако достаточность для осуществления тех или иных юридически значимых способностей определяется в каждом конкретном случае отдельно. Так, по ее мнению, для дачи свидетельских показаний достаточно первого уровня.

Эталон проявления способности осознавать себя в полной мере включает:

• первый уровень: органический – отражение органического самочувствия ("фоновое" состояние);

• второй уровень: физический – отражение своих физических параметров (например, схемы тела);

• третий уровень: социальный – отражение себя в вербальных социальных значениях (социальные нормы);

• четвертый уровень: смысловой – формирование представления о себе самом, своих уникальных возможностях, потребностях, отношение к себе (образец – индивидуальные ценности).

Эталон проявления способности осознавать значение своих действий в полной мере:

• первый уровень: органический – отражение уровня бодрствования и отнесение совершаемого к себе;

• второй уровень: физический – непосредственное и опосредованное отражение физических параметров действий, движений;

• третий уровень: социальный – отражение социального характера действий (нормативы: осознание цели, предвидение существенных результатов, оценка действий, средств и способов достижения цели с точки зрения общественных норм);

• четвертый уровень: смысловой – отражение целей, результатов, средств и способов их достижения, опосредованных (опосредствованных) своими собственными ценностями, потребностями, мотивами, представлением об их удовлетворении и достижении; сличение своих возможностей и ценностей с требованиями ситуации и социальными нормами, переживание любого несоответствия.

Эталон способности руководить собой в полной мере:

• первый уровень: тонический – "отлаживание" функционального состояния;

• второй уровень: предметно-манипулятивный – координация внутренних и внешних ощущений, выполнение движений, действий в координатах физического мира;

• третий уровень: операциональный – интеграция движений в систему орудийных, социальных действий (произвольные, осознанные действия, деятельность);

• четвертый уровень: смысловой – соотношение действий в деятельности, деятельностей – в жизнедеятельности (волевая, сверхнормативная активность).

Системность способности руководить собой также проявляется в зависимости функционирования последующего уровня от предыдущего. Чем ниже уровень программирования и регуляции, тем существеннее нарушение способности. Проявление способности в полной мере осознавать значение своих действий связывается с возможностью к рефлексивной активности в соответствии с социальными (правовыми) требованиями к своему поведению, а "диагностические" признаки снижения такой способности включают: а) отсутствие проявления этапов рефлексивной активности; б) снижение уровня сличения с образцом, т.е. то, что охвачено контролем. Под продуктом же рефлексивной активности предлагается понимать самопознание, самооценку, самоконтроль и саморегуляцию.

Предлагаемые возможности дифференцированной оценки глубины нарушения произвольного поведения лиц с психическими расстройствами значительно расширились с введением института ограниченной вменяемости.

Впервые уменьшенная вина (вменяемость) была использована психиатрами в 20-х годах прошлого века, хотя соответствующей нормы в Уголовном кодексе РСФСР не было. С 1921 по 1924 г. эта категория применялась в достаточно большом проценте случаев. Так, по данным Института им. В. П. Сербского, "уменьшенно вменяемыми" признавались в 1921 г. – 22,3%, в 1922 г. – 21,3%, в 1923 г. – 30,9%, в 1924 г.- 22,2%. Причем эта категория применялась почти исключительно к психопатиям, которые в тот период включали в том числе и импульсивные действия и влечения, реакции короткого замыкания и состояния суженного сознания. Следует отметить, что ни один из психопатов в эти годы не был инкульпирован, поскольку психопатии относили к группе, занимающей "пограничное" положение между здоровыми состояниями и психическими заболеваниями, а в основе применения уменьшенной вменяемости лежала предпосылка о необходимости соразмерять степень ответственности со степенью отклонения от нормы. В дальнейшем это положение подвергалось критике, исходящей как из соображений практической нецелесообразности "группирования психопатов в больницах", так и теоретических выкладок о необходимости четкого разграничения состояний, относящихся к двум противоположным полюсам экспертной оценки (вменяемость либо невменяемость) [Лунц, 1966]. В связи с этим процент признанных уменьшенно вменяемыми стал неуклонно снижаться: в 1925 г. – до 8,5%, в 1926 г. – до 2%, в 1927 г. – до 0,2%, а в 1928 г. это понятие вообще не встречалось в актах судебно-психиатрической экспертизы, хотя вплоть до 1932 г. в них указывалось, что аномалии не исключали вменяемости, но снижали способность руководить своими действиями.

В дальнейшем дискуссии по этому поводу возобновились в конце 50-х годов XX в., когда психиатры и юристы предлагали ввести уменьшенную вменяемость, основываясь на существовании "не вызывающего сомнений" континуума психических нарушений – от тяжких, исключающих вменяемость, до легких, пограничных, ведущих к вменяемости. О. В. Кербиков (1958) предлагал ввести уменьшенную вменяемость в связи "с общим вопросом о количественных градациях качественных состояний". С. Ф. Семёнов (1966), выступая в защиту введения этой правовой нормы, отталкивался от того, что существует целый ряд состояний с "реально сниженным уровнем сознания", отражающимся на возможности управлять своими действиями и осмысливать их цель и значение, определяя, таким образом, "снижение" как интеллектуального, так и волевого критериев.

Согласно современным статистическим данным [Мохонько, Муганцева, 2009] из числа направленных на экспертизу в 2008 г. 83,3% обвиняемых были признаны вменяемыми, однако две трети из них обнаруживали различные психические расстройства (умственная отсталость – 24,4%; органические психические расстройства – 18,2%; расстройства личности – 11,9%; алкоголизм, наркомания – 7,8%). Количество же лиц, подпадающих под действие ст. 22 УК, составило 3,3% от числа направленных на судебно-психиатрическую экспертизу. Из числа "ограниченно вменяемых" наибольшую группу составили лица с умственной отсталостью (41%) и органическими психическими расстройствами (39,2%), за которыми с большим отрывом следовали расстройства личности (6,8%), шизофрения (5,6%) и прочие психические расстройства.

Таким образом, медицинский критерий ограниченной вменяемости объединяет широкий круг психических нарушений, разнообразных по клиническим проявлениям, степени выраженности и нозологической природе, которые имеют ряд общих признаков, например личностный уровень поражения, неглубокие интеллектуальные и аффективные нарушения. Пограничный характер указанных расстройств не исключает полностью у таких лиц возможности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. Вместе с тем некоторые особенности личности, наличие нарушений интеллектуальных и эмоционально-волевых функций этих лиц могут сказываться на способах реализации преступных намерений, ограничивать возможности воздержаться от преступного поведения.

Сходным с ограниченной вменяемостью является подход, устанавливающий уменьшенную способность сформировать преступный умысел и основанный на процедуре определения конкретных элементов виновной воли (mens rea), необходимых для совершения данного вида преступления. Исторически право различает два элемента в уголовном преступлении: физическое действие – aclus reus – и психическую составляющую или намерения, связанные с противозаконным деянием, – mens rea, т.е. когнитивную сторону. Защита на основании "уменьшенной способности" сводится к разрешению привести в качестве доказательства в суде заключение эксперта касательно лишь нарушения способности обвиняемого по психическому состоянию сформировать mens rea (умысел или намерение для преступления, в котором он обвиняется). Результатом доказательства такой неспособности является то, что с обвиняемого снимается обвинение в данном преступлении, однако он может быть обвинен в менее серьезном деянии. Таким образом, mens геа становится основным элементом, позволяющим "градуировать" виновность обвиняемого, в том числе с психическими расстройствами. Американским институтом права были предложены четыре уровня mens rea в порядке убывания вины [Мотов, 2008].

Особое (частное) намерение – психический элемент преступлений, требующих дополнительных намерений, находящихся за пределами непосредственно связанных с физическим актом, включает:

1) умысел – требует доказательства, что обвиняемый замышлял имеющие отношение к делу действие или результат;

2) осознание – требует доказательства, что обвиняемый осознавал свое поведение или его результат.

Общее намерение – подразумевает доказательство лишь того, что обвиняемый осознавал или должен был осознавать свои физические действия во время правонарушения, включает:

3) опрометчивость – требует доказательства, что обвиняемый сознательно игнорировал значительный и неоправданный риск совершения им деяния или наступления результата;

4) небрежность – требует доказательства, что обвиняемый должен был осознавать значительный и неоправданный риск совершения деяния или наступления результата.

Таким образом, акцент экспертного исследования смещается и наиболее тесно увязывается с понятием вины.

Отечественная концепция ограниченной вменяемости исходит из того, что лица с психическими аномалиями нередко проявляют при совершении преступлений интеллектуальную и волевую слабость, которая существенно стесняет свободу личностного выбора, снижает самоконтроль, уменьшает полноту отражения в сознании объективной и субъективной действительности, ухудшает, искажает ее восприятие, затрудняет решение проблемных ситуаций [Ограниченная вменяемость, 2000]. Экспертная оценка таких обвиняемых предусмотрена ст. 22 УК, которая сформулирована следующим образом.