Лекция 7. Философия политического пространства
В результате изучения данной главы студент должен:
• знать об основных проблемах философии политического пространства, иконографии классического политического пространства, роли символического капитала культуры в виртуальной борьбе за пространство;
• уметь оперировать понятиями "иконография пространства", "символический капитал культуры", "виртуальное политическое пространство";
• владеть представлениями о современной философии политического пространства.
Мы должны будем признать колоссальный рост человеческой мощи, гигантский рост власти человека над временем и пространством – этими двумя космическими врагами человека.
Лев Мечников
Иконография классического политического пространства: "Бегемот versus Левиафан"
Формирование классического политического пространства определяли три сакральных символа, три вечных факела неиссякаемой аутентичности: вера, почва и кровь. Среди них особое место принадлежало почве, ведь вера может оскудеть, а кровь – пролиться. Именно почва связывала веру и кровь через столетия, передавая от поколения к поколению незримые энергийные токи культуры. Геополитики остро чувствовали значение почвы – среды обитания, пространства для формирования социокультурной и политической идентичности человека.
Впервые теорию влияния среды излагает известная школа Гиппократа в V в. до н.э. в трактате "О воздухах, водах и местностях". Но только в XIX в. термин "политическая география" получает концептуальное обоснование в трудах философов немецкой "органицистской школы" во главе с Фридрихом Ратцелем. Однако для понимания классического политического пространства имеет значение не столько политическая география (которая потом послужила основой для формирования геополитики), сколько иконография пространства как более широкое и более гуманитарное понятие.
В научный оборот термин "иконография пространства" ввел французский географ Жан Готман (1915–1994) в своей блестящей работе "Политика государств и их география". Он обратил внимание на то, что автономные пространства культуры образуют не только картины и произведения пластического искусства, но также все видимые, организованные в пространстве формы политической, общественной и частной жизни. В понятие "иконография пространства" он включал и различные пространственные картины мира, и отдельные представления, возникшие как результат влияния религий, традиций, многообразного исторического прошлого, разных социальных моделей, характерных для определенных территорий с особой неповторимой культурой. Мифы и образы ушедших столетий, легенды и саги, табу и символы культуры, топографически локализованные в определенном пространстве, так или иначе формируют его иконографию. Какое место в общей иконографии пространства занимает политическая иконография?
• Иконография политического пространства – это типические формы проявления политического бытия, система политических институтов и многообразных форм политической жизни, а также символический мир политической культуры, включая его характерные импликации, аллюзии, символизм выражения политических идей и эмоций, создающих смысловое, значимое пространство культуры.
Готман писал и о циркуляции иконографий – динамическом влиянии территориальных культур друг на друга в течение времени. В определенном смысле циркуляция иконографий представляет собой пространственное измерение геополитики. Впоследствии это позволило известному немецкому геополитику Карлу Шмитту остроумно заметить, что на место знаменитой теории "циркуляции элит" итальянского социолога Вильфредо Парето в современной геополитике выходит не менее важная теория циркуляции иконографий[1].
Отношение к образу, иконе составляет глубинное пространственное измерение культуры. Иконография пространства разделяет западные и восточные цивилизации: многие культуры Востока обычно выступают против зрительных изображений, картин и икон, в то время как на Западе сложилось устойчивой почитание иконописи и портретной живописи.
Пример
Известно, что Ветхий Завет и Коран запрещают изображать Бога на иконах, но строго отождествить Восток с иконоборчеством, а Запад с иконопочитанием нельзя. История западной цивилизации знает весьма агрессивные проявления иконоборческой традиции: достаточно вспомнить гуситов и виклифитов, пуритан и сектантов баптистов, религиозных модернистов и грубых рационалистов.
Интересно, что современная техника, психоанализ и абстрактная живопись (а все это пришло с Запада) несут в себе разрушение традиционного понимания образа, визуального изображения, пространственной целостности. Следовательно, можно утверждать, что иконография пространства каждой культуры не статична: она динамично меняется, когда в нее вторгаются новые исторические факторы. Точно так же иконографическая противоположность пространств Востока и Запада в сфере культуры никогда не была полярной, фиксированной и статичной.
Немецкий политический философ Карл Шмитт (1888– 1985) выдвинул интересную гипотезу, согласно которой иконографию пространства восточных цивилизаций определяет стихия Суши (Земли), а западных – стихия Моря (Воды). Он использовал мифические образы двух ветхозаветных чудовищ – Бегемота и Левиафана – для обозначения соответственно "Сухопутной Силы" Востока (теллурократия) и "Морской Силы" Запада (талассократия). Качественная организация сухопутного и морского пространства определяет не только специфические формы государственного устройства на Востоке и на Западе, но вообще структурные особенности политических культур, в первую очередь область права.
Шмитт предложил использовать греческий термин "номос" для обозначения особой роли структуризации пространства.
Определение понятия
Номос (греч. nomos – закон, порядок, уклад) – базовый принцип организации любого пространства: географического, социального, политического, экономического, культурного и т.д. Это "нечто взятое, оформленное, упорядоченное, организованное" в сфере пространства (К. Шмитт). Именно здесь проявляются специфические социокультурные импульсы каждой цивилизации, растворяясь, сливаясь, соединяясь с окружающей средой. Русские евразийцы использовали термин "месторазвитие", который достаточно близок к понятию номоса. Так Π. Н. Савицкий подчеркивал: "Россия-Евразия есть “месторазвитие”, “единое целое”, “географический индивидуум” – одновременно географический, этнический, хозяйственный, исторический и т.д. и т.п. “ландшафт”"[2].
Номос Земли отражает неподвижность, устойчивость и надежность суши с неизменными географическими и рельефными особенностями. Это пространство, которое легко поддается детальной структуризации, где всегда можно четко зафиксировать политические границы и наладить постоянные коммуникации. Стабильность иконографии сухопутного пространства выступает питательной средой консерватизма политических культур Востока, олицетворяющих Номос Суши.
Номос Моря, напротив, символизирует подвижность, изменчивость и непостоянство водной стихии. Морское пространство не поддается детальной структуризации, в нем невозможно четко определить политические границы и продожить фиксированные пути, поэтому политические и юридические структуры цивилизаций Запада так динамичны, текучи, подвержены непрерывным инновациям.
Из первоисточника
Историю вечной политической конфронтации Востока и Запада Карл Шмитт попытался объяснить дуализмом мирового пространства Суши и Моря: "То, что мы сегодня называем Востоком, представляет собой единую массу твердой суши: Россия, Китай, Индия – громадный кусок Суши, “Срединная земля” <...> То, что мы именуем сегодня Западом, является одним из мировых Океанов, полушарием, в котором расположены Атлантический и Тихий океаны. Противостояние морского и континентального миров – вот та глобальная истина, которая лежит в основе объяснения цивилизационного дуализма, постоянно порождающего планетарное напряжение и стимулирующее весь процесс истории"[3].
Разумеется, Карл Шмитт не был здесь оригинален: уже античные летописцы войн Спарты и Афин, Рима и Карфагена обращали внимание на то, что в кульминационные моменты мировой истории судьбу человечества определяет столкновение цивилизаций Моря и Земли. Но античные авторы и их последователи мыслили в терминах статичной полярности, что предполагает постоянство, фиксированную структуру взаимодействий, остающихся неизменными в разных исторических ситуациях. Со своей стороны, Шмитт предложил рассматривать цивилизационный дуализм между Востоком и Западом в терминах историко-диалектической полярности.
Уникальность исторической истины является одним из секретов онтологии (В. Варнах). Историческое мышление – это мышление уникальными историческими ситуациями, следовательно, мышление уникальными истинами. Очевидно, что статично-полярное противопоставление исключает историческую неповторимость. Между тем и Номос Земли, и Номос Моря всегда ограничены своими уникальными "здесь и теперь": они формируются в каждую историческую эпоху новыми поколениями дееспособных и могущественных народов, которые захватывают и делят пространство, заново формируют его иконографию.
Диалектический аспект полярности указывает на структуру "вопрос-ответ", которая способна адекватно описать историческую ситуацию (Дж. Коллингвуд, А. Тойнби). В определенном смысле исторические изменения в иконографии пространства цивилизаций Моря и цивилизаций Земли могут быть поняты как брошенный историей вызов и, соответственно, как ответ людей на этот вызов, посредством изменения форм проявления человеческого бытия, создающих смысловое, значимое пространство культуры. Другими словами, каждое историческое изменение пространства культуры можно рассматривать как уникальный ответ человека на вопрос, поставленный исторической ситуацией.
Раскрепощенный технический порыв, раскрепощенная техника, Абсолютная Техника, наконец – это специфический ответ цивилизаций Моря на вызов Нового времени. Технические открытия делались и на Западе, и на Востоке, практически во всех странах мира, но то, в какую систему иконографии культурного пространства эти открытия помещались, неизменно приобретало решающее значение. Абсолютизация технического прогресса как формы освоения пространства культуры, отождествление любого прогресса исключительно с прогрессом техники – все это могло развиться только на основе морского существования.
Иконография морского пространства не предполагает никакого сложного встраивания и приспособления новых открытий к фиксированной структуре уже освоенного пространства культуры (что является непременным условием для иконографии пространства сухопутных цивилизаций). Технические открытия совершаются здесь легко и свободно и, не ведая ограничений, так же легко и свободно распространяются в пространстве культуры. В свое время Георг Гегель обратил внимание на этот феномен и прочно связал промышленное развитие с морским существованием: "Если условием принципа семейной жизни является земля, твердая почва, то условием промышленности является оживленная в своем внешнем течении стихия, море"[4].
Техническая победа цивилизаций Запада над цивилизациями Востока изначально во многом предопределена иконографией пространства западных и восточных культур. Но именно исходя из логики эволюции культурного пространства, новые формы которого каждый раз являются неповторимым, уникальным ответом на вызов времени, можно прогнозировать неминуемый грядущий реванш Востока.
Сам принцип необузданных инноваций Абсолютной Техники, претендующий на то, чтобы искусственный, рукотворный Космос превзошел Космос естественный, имеет оправдание лишь в том случае, если человечество соглашается с тем, что мир природы не имеет для него абсолютной ценности: с ним можно бесконечно экспериментировать. Но сегодня все мы как раз присутствуем при реванше естественного над искусственным. Это проявляется не только на мировоззренческом уровне, в виде новой постклассической картины мира, но и на социально-утилитарном и культурном уровнях: природное признано недосягаемым эталоном и по критериям пользы, и по критериям гармонии и красоты. Даже потребительское общество признало это превосходство естественного, устремившись в погоню за натуральными продуктами, однако, "в тот самый момент, когда техническая цивилизация созналась в своей неспособности продублировать природную среду, заменив ее искусственной, ноосферной, она призналась в своей ограниченности"[5].
Если заменить природную среду нельзя, то значит необходимо ее сберечь, а это означает прежде всего необходимость остановить экспансию Абсолютной Техники. Паллиативные меры в виде снижения энергоемкости производства и распространения ресурсосберегающих технологий здесь не помогут. Для восстановления социокультурной восприимчивости к скрытым гармониям природного пространства требуется нечто большее – возможно, переход к принципиально иному принципу организации культурного пространства, переход от иконографии Моря к иконографии Суши.
Природа и культура, уставшие от экспансии Абсолютной Техники, требуют реабилитации старых, вытесненных и подавленных форм организации пространства, основанных на принципах стабильности, порядка и традиции. Далеко не все мотивации культуры можно поспешно конвертировать в техническое творчество: существуют такие тонкие духовные и социокультурные практики, которые принципиально не выражаются в сфере промышленных технологий; они уникальны, не тиражируемы и абсолютны. В первую очередь это относится к самому человеку с его уникальным природным и духовным субстратом.
Если в постиндустриальном обществе целью человеческой активности станет не прикладная польза, промышленный утилитаризм, а полнота духовного самовыражения, то неизбежно будут затребованы такие факторы духовного порядка, которые выходят за рамки одномерной рациональности. Это неминуемо повлечет за собой реабилитацию восточных принципов восприятия культурного пространства, в котором художественный гений довлеет над гением конструктивистским. Только Номос Земли способен возродить прерванную связь социального и природного пространства, заново приобщив человека к великому карнавалу живого Космоса.
Для предотвращения экологической катастрофы человечество остро нуждается в восстановлении строгих правил иконографии сухопутного пространства, утверждающих незыблемый приоритет природной гармонии над волюнтаристскими импровизациями рукотворного начала. В отличие от западного антропоцентризма цивилизаций Моря, непомерно возвеличивающих статус социальной среды над остальным пространством, в картине мира восточных цивилизаций Космос изначально неделим. Все, что создается человеком в сфере культуры, должно быть подчинено древней максиме: "Не навреди!"
Пророческие слова К. Шмитта о том, что укрощение раскрепощенной техники – "это подвиг для нового Геракла", становятся символом наступающей эпохи в истории человечества. Опасные эксперименты в области генно-молекулярной инженерии и клонирования необходимо остановить, поскольку они прямо затрагивают сферы генной безопасности человечества. Еще Аристотель в "Этике" отмечал, что изобретательность хороша там, где она служит благородным целям, иначе она преступна. Современной гуманитарной общественности пора поддержать заявление Всемирного Совета Церквей, решительно осудившего агрессивное вмешательство технократов в эволюцию живого на нашей планете: "Применение биотехнологии при производстве новых форм жизни угрожает чистоте творения. Человечество стоит перед соблазном с помощью биотехнологии изменить жизнь на Земле в соответствии с безбожным технократическим мировоззрением"[6].
Пора понять, что иконография пространства культуры не может безгранично расширяться и безнаказанно варьироваться, подчиняясь исключительно агрессивной "морали успеха". Когда в культуре перестает действовать принцип приоритета нравственного начала, принцип великой письменной традиции, это становится первым сигналом, свидетельствующем о ее стагнации и разрушении. Сегодня противостояние Востока и Запада становится противостоянием естественного и искусственного, технического и духовного, утилитарного и нравственного. Сумеет ли Восток найти новые формы прочтения иконографии пространства Земли, чтобы усмирить стихии Моря, – это вопрос, от которого во многом зависит судьба современного мира.