Лекция 8 ЕВРОПА И "ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС" В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА

С самых первых шагов Священного союза на международной арене он столкнулся с непоследовательной политикой "отца-основателя" — российского императора. Прилагая громадные усилия по подавлению национально-освободительных движений народов Западной и Центральной Европы, проводя политику русификации и православного прозелитизма в самой Российской империи, Александр I, в то же время, стремился использовать к своей выгоде национально-освободительные движения пародов Турецкой империи (а после Крымской войны — и Австрийской). Разумеется, в условиях, когда один из столпов Священного союза проводил столь противоречивую и непоследовательную внешнеполитическую линию, не приходилось рассчитывать на успех всей затеи со Священным союзом.

Занимая по всем ключевым вопросам внутренней и внешней политики крайне реакционную позицию, самодержавие придерживалось ультрареволюционной стратегии в отношении Оттоманской Порты, надеясь поживиться за счет "европейского больного". Не случайно в вышеприведенной Декларации о Священном союзе Александр I упоминал именно "христианство", а не какие-либо иные религии. Эти поползновения, однако, вызвали резкий отпор со стороны Англии, Австрии и Франции, которые сами были не прочь расширить свои сферы влияния за счет разлагающейся Турецкой империи.

Восстание в Греции и великие державы.

Как уже было отмечено выше, именно российское правительство на первых порах поддержало восстание греков. Однако поддержка греческому восстанию со стороны Санкт- Петербурга не была безусловной. Александр I колебался между российскими национальными интересами, которые требовали оказать поддержку греческому восстанию, и принципами Священного союза, в соответствии с которыми всякий мятеж против законного монарха (в данном конкретном случае — султана Махмуда II) преступление, заслуживающее самого строгого наказания.

И в Троппау Александр I присоединился к К. фон Меттерниху в осуждении восставших греков. Во имя торжества принципа легитимизма санкт- петербургский кабинет пошел на фактическое ущемление национальных интересов России, поскольку такая политика наносила ущерб российским политическим и экономическим интересам в регионе. Что касается К. фон Меттерниха, то австрийский канцлер не строил себе иллюзий относительно внутренней прочности "лоскутной империи", справедливо полагая, что вслед за развалом "Блистательной Порты" наступит очередь Австрийской империи.

Между тем положение маленькой восставшей Греции стало совершенно безнадежным. Казалась, что вся Греция вскоре разделит участь несчастного Хиоса, где в 1822 г. янычары совершили страшную резню.

Но после того, как к принципам Священного союза совершенно охладел и британский кабинет, российское правительство стало вести себя на Востоке так, будто никакого Священного союза не было вовсе. 25 марта 1823 г. новый британский министр иностранных дел Джорж Каннинг торжественно заявил, что Англия отныне будет признавать греков и турок двумя воюющими сторонами.

В качестве ответного шага Александр I, не желавший терять инициативу в греческих делах, выдвинул предложение об автономии греческих провинций Оттоманской Порты с гарантией со стороны европейских держав. На этой основе в середине 1820-х гг. наметилось определенное сближение между Англией и Россией.

После восшествия на престол Николая I это сближение приняло формы чуть ли не антитурецкого (или прогреческого) военного союза. С самого начала своего царствования Николай I заявил, что он намерен продолжать политику своего старшего брата в отношении Османской империи. Но он прибавил, не без остроумия, что не хочет повторять ее с самого начала. Этим заявлением он указывал, что не будет колебаться, а открыто пойдет к своей цели. Поэтому Николай I, подобно брагу, начал с объявления о своем желании покончить с "Блистательной Портой" путем войны, если она не уступит его требованиям.

Николай I

Видимо, здесь следует дать Николаю I краткую оценку как дипломату. От природы он (вопреки широко распространенному заблуждению в российских и зарубежных либеральных кругах) был неглупым человеком; кроме того, он неплохо разбирался в людях. В то же время у него были существенные недостатки, которые крайне затрудняли удовлетворительное исполнение им своих монарших обязанностей.

Во-первых, Николай I был крайне невежественным и ограниченным человеком, особенно в таких вопросах, как международные отношения, право, политическая экономия. Ядовитое высказывание Карла Маркса о Николае I — "человек с кругозором ротного командира" — видимо, недалеко от истины. Николай I был превосходным военным инженером, но все его познания, выходившие за рамки саперного дела, были весьма ограничены. Николай I неоднократно с гордостью говорил, что ничего не понимает в конституциях (поэтому, например, функционирование государственного механизма Великобритании было для него тайной за семью печатями); в то же время он знал наизусть прусский военный устав. Неудивительно, что о характере современной ему европейской политики император имел самые смутные и фантастические представления; так, он не мог себе представить союз Англии с наполеоновской Францией.

Во-вторых, Николай I был реакционером — и реакционером от природы, а не в силу убеждений. Свой крайний консерватизм он распространял на все сферы общественной жизни, в том числе и на горячо любимое им военное дело. Результаты этого в полной мере проявились в ходе Крымской войны.

Указанные негативные черты характера Николая I в полной мере сказались в последние годы его царствования, когда император полностью (не без помощи окружавших его придворных льстецов) утратил возможность адекватно воспринимать действительность. Однако в первые годы своего правления Николай I действовал весьма осторожно и предусмотрительно. Так, например, очень удачной была идея англо-франко-россий- ского сближения для оказания давления на Турцию с целью облегчения положения православных подданных султана. Хотя Дж. Каннинг всячески стремился не связывать себя конкретными обязательствами, а главное - не допускать русского доминирования на развалинах Оттоманской Порты, Николай I все же сумел обойти его кабинет и вовлечь Британию в антитурецкую коалицию.

Решить эту задачу русский царь сумел в ходе визита Артура Уэлсли, герцога Веллингтона в Россию. Выдающийся британский военачальник (победивший Наполеона в битве при Ватерлоо) находился в Санкт-Петербурге с визитом в феврале — апреле 1826 г. Он должен был выполнить весьма деликатную миссию: добиться неослабевающего нажима России на Турцию, избежав при этом принятия Британией на себя каких-либо конкретных обязательств. Увы, дипломатические способности "британского Агамемнона" далеко уступали его военным дарованиям: Веллингтон поверил в искренность пренебрежительных высказываний Николая I о восставших греках (на самом деле, разумеется, все это было одно лишь притворство: достаточно вспомнить, например, о дружбе между Николаем I и лидером

греческого национально-освободительного движения Иоанном Каподи- стрией), вообразив, будто царь вполне к ним равнодушен и даже враждебен, и поэтому в ходе его многомесячного пребывания в Санкт-Петербурге победитель при Ватерлоо всячески упрашивал царя проявить сострадание к единоверцам. Николай с большим удовольствием дал себя "уломать" — вот так и появился на свет англо-русский протокол 16 апреля 1826 г., в котором содержалось требование о прекращении войны против Греции и о даровании последней широкой автономии в составе Турецкой империи.

Этот документ изменил соотношение сил не в пользу Стамбула: Вена была вынуждена присоединиться к англо-русскому ультиматуму, рекомендовав султану уступить. Правда, султан пытайся втравить Россию в войну с Персией, однако в этой войне, начавшейся в июле 1826 г., у Персии не было шансов: кавказский корпус Ивана Фёдоровича Паскевича наголову разбил шахские войска.

В то же время сам султан столкнулся с серьезнейшими внутриполитическими затруднениями, а именно с восстанием янычар (июнь 1826 г.), из-за которого Махмуд II фактически остался без армии.

В этих условиях турки вынуждены были пойти на подписание Аккср- манской конвенции 7 октября 1826 г., которая подтверждала основные положения Бухарестского трактата (1812 г.); в частности, подтверждались привилегии Молдавии, Валахии и Сербии (означавшие их автономию), а русские получали свободу торговли во владениях султана на равных основаниях с турками. Что касается Греции, то судьба этой страны была решена Лондонским трактатом 6 июля 1827 г., основные положения которого совпали с протоколом 16 апреля 1826 г. Греко-турецкая война прекращалась, Греция получала автономию в составе Турецкой империи, великие европейские державы (Англия, Россия, Франция) гарантировали такое положение вещей.

Хотя Австрия в открытую не выступила против Лондонского трактата, К. фон Меттерних, тем не менее, рассчитывая на раскол в рядах антиту- рецкой коалиции, всячески подстрекал Стамбул к оказанию сопротивления. На протяжении августа — октября 1827 г. турки затягивали эвакуацию своих войск из Греции. Все это, однако, завершилось 20 октября 1827 г., когда объединенный англо-франко-российский флот совершенно уничтожил турецко-египетскую эскадру в Наваринской бухте.