Введение. Предмет и периодизация курса
Выдающийся русский ученый С. А. Венгеров, составивший вместе с известнейшими учеными и писателями своего времени первый очерк трехтомной "Истории русской литературы XX века" (1914), начинал новый ее период с 1890-х гг.1 Советские учебники вплоть до 1960-х гг. начинали отсчет литературы XX в. с Октябрьской революции. Творчество живших в начале XX столетия Л. Н. Толстого, А. II. Чехова, В. Г. Короленко и ряда других художников, умерших в 1900-1920-е гг., безоговорочно относилось к XIX в. Правда, в период "оттепели" ИМЛИ им. А. М. Горького АН СССР выпустил трехтомник "Русская литература рубежа веков" (под ред. Б. А. Бялика), где доказательно показал, что литература XX в. возникла раньше, чем этот век хронологически наступил. Первый том издания так и назывался "Литература 1890-х годов". Другое дело, что составители названного академического труда в силу известных причин конец периода, подготовившего все последующее развитие литературы XX столетия, относили опять-таки к осени 1917 г.
Все академические издания по истории русской литературы XX в., вузовские и школьные учебники 1930 1950-х гг., вышедшие в СССР, предметом русской литературы XX в. объявляли исключительно советскую литературу. Авторы, покинувшие родину после октябрьских событий, равно как и репрессированные или не печатавшиеся в СССР писатели, либо вообще не упоминались, либо о них говорилось как художниках, чье "зловредное" влияние было успешно преодолено писателями, твердо вставшими на путь строительства социализма. Характерно, что и западные литературоведы, описывая если и не нею историю русской литературы XX в., то ее отдельные периоды и создавая портреты наиболее значительных русских авторов для иноязычной публики (Д. Святополк-Мирский, В. Александрова, Э. Браун, Э. Симменс и др.), также основное внимание уделяли советским авторам, интерес к которым на Западе был достаточно высок.
Не лучше обстояло дело с немногочисленными "историями" русской литературы XX в., изданными в эмиграции. Еще на первом заседании парижского литературного общества "Зеленая лампа" 5 февраля 1927 г. и основная докладчица Зинаида Гиппиус, и Иван Бунин, и почти все остальные выступающие решили, что русская литература XX в. создается исключительно в эмиграции. И хотя произведения советских авторов порой рецензировались в русской эмигрантской прессе (иногда даже получая положительные оценки)1, в целом к русской литературе XX в. эмигрантские литературоведы и критики относили исключительно авторов диаспоры и их произведения. Наиболее полно такая позиция отразилась в замечательной по материалу книге Г. П. Струве "Русская литература в изгнании" (первое издание - 1956; в России издана в 1996).
Положение несколько изменилось в период "оттепели" 1950-х гг. С одной стороны, на родину вернулись (почти в полном объеме) книги И. А. Бунина; российский читатель заново познакомился с творчеством М. И. Цветаевой, А. Т. Аверченко, Тэффи. С другой стороны, были изданы произведения репрессированных или не печатавшихся на родине отечественных писателей: И. Э. Бабеля, А. Веселого, И. И. Катаева, Н. С. Гумилева, А. А. Ахматовой, М. А. Булгакова, О. Э. Мандельштама, Б. Л. Пастернака, Н. А. Клюева, немногочисленные произведения А. П. Платонова. Монографические главы о некоторых из названных художников даже вошли в четырехтомное академическое издание "Русская советская литература". Массовое возвращение писателей русского зарубежья, а также запрещенных или полузапрещенных мастеров слова метрополии началось в 1980-е гг. и продолжается до наших дней.
Сегодня, как уже отмечалось, очевидно, что русская литература XX столетия включает в себя и советскую литературу, и литературу русского зарубежья, и литературу отечественного андеграунда. Между тем по-прежнему остается невыясненным вопрос, является ли эта литература единой или целесообразнее говорить о двух (диаспора и метрополия) либо даже трех ее потоках (третий поток - андеграунд, близкий по ряду признаков к литературе русского зарубежья). Например, как полагает группа авторитетных исследователей во главе с А. Н. Николюкиным, хотя "лицо русской литературы XX века проступает лишь в целостности литературы в России и в зарубежье", однако в культурной среде метрополии и рассеянных по всему свету многочисленных русских диаспор все-таки "шло два литературных процесса".
Действительно, нет сомнения, что жизнерадостные стихи Э. Г. Багрицкого, Н. С. Тихонова и Б. П. Корнилова отличаются от трагической лиры поэта из Харбина Л. Несмелова, но ведь не случайно истоки их мироощущения и поэтики восходят к Н. С. Гумилеву, С. А. Есенину и В. В. Маяковскому, да и М. И. Цветаева явно испытала влияние В. В. Маяковского и Б. Л. Пастернака. При всем отличии "парижской ноты" Б. Ю. Поплавского или Л. С. Штейгера от их советских сверстников лингвистические поиски их лежат в одном русле со словотворчеством В. Хлебникова и В. В. Маяковского, а интерес к революции и средства ее художественного изображения более сходны в "Тихом Доне" М. А. Шолохова, "Ледовом походе" Р. Б. Гуля и "Сивцевом Вражке" М. А. Осоргина, чем в "Разгроме" А. А. Фадеева и ряда его современников. Общность своих позиций с эмигранткой Тэффи отмечал живший на родине М. М. Зощенко. Стихи поэта второй волны эмиграции И. Елагина типологически сходны с творчеством А. А. Вознесенского. Противоположный пример: М. А. Алданов в своем творчестве явно отталкивался от исторических романов А. Н. Толстого, но и этот случай является доказательством взаимодействия русской зарубежной и советской литературы.
Вот почему представляется, что наряду с обозначенной выше позицией профессора А. Н. Николюкина имеет право на существование и иная точка зрения, высказанная академиком Е. П. Челышевым:
"При всем идеологическом, мировоззренческом, эстетическом различиях культуры метрополии и российской диаспоры они являются частями единой, целостной системы - русской национальной культуры".
Другое дело, что выявление их пересечений - задача необыкновенно сложная и еще только стоящая перед литературоведами. На этом пути перед учеными открывается заманчивая возможность нахождения поверхностных параллелей, искусственных "натяжек" и вполне возможных ошибок.