Введение
Быть экономистом и очень интересно, и очень ответственно. Вот как характеризует эту профессию великий Дж. М. Кейнс: "...экономист высшей пробы должен обладать редким сочетанием множества способностей. Он должен обладать громадным объемом знаний в самых разных областях и сочетать в себе таланты, которые редко совмещаются в одном лице. Он должен – в известной мере – одновременно быть математиком, историком, государствоведом, философом. Он должен понимать язык символов и уметь выражать свои понятия и концепции словами. Он должен уметь разглядеть в частном общее, одновременно держать в уме и абстрактное, и конкретное. Он должен изучать настоящее в свете прошлого во имя будущего. Ни одну сторону природы человека и его институтов экономист не должен полностью оставлять без своего внимания. Он должен быть одновременно целеустремлен и объективен, беспристрастен и неподкупен, как художник, но вместе с тем иногда столь же близок к реальной жизни, как и политический деятель"[1].
Задумайтесь, читатель, над этой фразой. И вникая в каждое ее слово, обратите внимание на то, что вам, будущему экономисту, почему-то надо быть еще и историком, вам предстоит "изучать настоящее в свете прошлого во имя будущего".
Многие выдающиеся экономисты с большим уважением относятся к историко-экономическим исследованиям. Назовем несколько имен: Адам Смит, Карл Маркс, Джон Стюарт Милль, Альфред Маршалл, Йозеф Шумпетер, Василий Леонтьев, Милтон Фридман, Дж. Кеннет Гэлбрейт, Саймон Кузнец, Дуглас Норт. Все они – всемирно известные экономисты. В российской традиции экономисты тоже глубоко осваивали историческую науку. М. И. Туган- Барановский, В. И. Ленин, Н. Д. Кондратьев – вот хотя бы три выдающихся имени, без которых немыслима отечественная экономическая наука.
Точно определить предмет нашей науки не гак уж просто. Наука наша относительно молодая, развивающаяся (ей немногим больше ста лет), и предмет ее не вполне устоялся. Более того, ее даже по-разному называют: одни "историей экономики", другие – "экономической историей", третьи – "историей народного хозяйства", на стыке XIX и XX вв. ее называли "историей хозяйственного быта". Предмет нашей науки тоже трактуется по-разному. Оставим исследование тонкостей дискуссий специалистам[2]. А сами сразу же дадим определение предмета нашей науки.
Экономическая история – это наука об экономической жизни людей в различных культурах и обществах, рассмотренной ретроспективно. Она, систематизируя факты экономической действительности, выявляет и формулирует закономерности экономических аспектов человеческой деятельности и выдвигает на этой базе гипотезы развития человеческого общества.
Поскольку речь идет об экономической жизни, то в поле зрения экономиста-историка попадает весь процесс исторического развития общественного производства в конкретных формах отдельных стран в различные эпохи, экономическая политика государств, сдвиги, происходящие в развитии производительных сил.
Круг интересов экономистов-историков велик. На международных конгрессах по экономической истории, которые собираются с 1960 г., рассматриваются проблемы экономического роста, циклов конъюнктуры, индустриализации и урбанизации, аграрной истории, генезиса и развития капитализма, демографии, эволюции производственных структур, общественных институтов и самого человека – homo economicus, методологии истории экономики. В последние четыре десятилетия усиленно развивается новая ветвь историко-экономической науки – клиометрика.
Чего же добиваются ученые, изучая историю экономики?
Во-первых, это просто интересно (тому, кто интересуется экономикой или вообще чем-либо интересуется). История экономики расширяет кругозор экономиста-профессионала, делает его более культурным, интеллигентным и интересным человеком. Вовсе не обязательно знать факты для подтверждения какой-либо теории или амбициозно намереваясь создать новую теорию. Их надо просто знать. Ведь в истории факт имеет самодовлеющую ценность. Исследователи время от времени находят в прошлом что-нибудь этакое, что может в корне изменить наше представление об истории. Вряд ли неспециалист знает, что, скажем, первые частные банки появились в VII веке до н.э. в Нововавилонском царстве, т.е. 2800 лет назад. Сам по себе факт интересен, особенно в свете наших школьных представлений о господстве натурального хозяйства в эпохи, предшествовавшие капитализму. Этого уже достаточно. Но когда мы вдруг узнаем, что первый частный коммерческий банк в России был создан только в 1864 г., у нас возникают невеселые мысли по поводу пресловутой отсталости России. Однако не будем торопиться с размышлениями о нашей отсталости. Это еще необходимо проверить. Очень может быть, что Россия просто не нуждалась в очень мощном институте рыночной экономики, обходилась без него.
Однако история все-таки может понадобиться, во-вторых, для исторической иллюстрации экономических теорий, подтверждения их верности или для исторической критики теоретических построений, когда факты опровергают те или иные теоретические постулаты. Наконец, исторические факты, хорошо изученные, систематизированные и проанализированные, могут стать основанием для создания новых экономических теорий.
Впрочем, факты бывают весьма коварными, если с ними обращаться вольно или с корыстными целями. Фактов в истории так много, что, проведя определенную селекцию, можно доказать с их помощью что угодно. Можно, например, в русской истории обнаружить постоянное обострение классовой борьбы между феодально-зависимыми крестьянами и землевладельцами, а можно найти десятки опубликованных фактов компромиссной и дружеской даже формы общения между помещиками и крепостными. Многие из вас видели фильм или читали книгу "Унесенные ветром".
И ведь никого не удивляли трогательные отношения между рабовладельцами и рабами в южных штатах Америки. Можно восстание Емельяна Пугачева охарактеризовать как великую крестьянскую войну за права человека, за землю и волю, а можно – как реакционное выступление, направленное против прогрессивных преобразований Екатерины Великой. И вовсе не обязательно обманывать читающую публику. Порой такие невинные шутки происходят непроизвольно, из-за априорно сформулированных теоретических выводов, которые возникли не в результате исследования исторических фактов, а еще до того, как исследователь приступил к социально-экономическому материалу. Тогда и возникает соблазн селекции. Ученый будет скрупулезно указывать источники, из которых почерпнуты факты, тщательно цитировать своих предшественников, добросовестно составлять таблицы и графики. В результате сложится впечатление, что автор абсолютно объективен. И никому не будет известно, что ученый может при всем этом просто замалчивать факты, доказывающие иное, но проигнорированные или просто не замеченные автором из-за психологической настроенности на готовые выводы[3].
В русской истории такого рода казусы случались сплошь и рядом. Скажем, экономисты, принадлежавшие к "западническому" или "славянофильскому" лагерям, спорили друг с другом, вооружившись одними и теми же достоверными фактами. Но одни доказывали необходимость капиталистического развития России по европейским образцам, другие настаивали на самобытности, самостийности и "некапиталистичности" страны. Случалось, что один и тот же автор пересматривал свои взгляды в зависимости от ситуации. Например, В. И. Ленин в самом конце XIX в. написал прекрасную историко-экономическую книгу "Развитие капитализма в России", тле в полемике с неонародниками безукоризненно доказал не только возможность, но уже и наличие системы капиталистических производственных отношений в России. Однако после поражения первой русской революции 1905–1907 гг. он вынужден был признаться, что сильно преувеличивал степень развитости капиталистических производственных отношений[4].
Означает ли все это, что в исторических науках нельзя доискаться до правды?
По всей видимости, в науке не может быть одной правды на все времена и для всех исторических ситуаций. Скажем, А. Смит описал относительно гармоничную и вполне компромиссную модель рыночной экономики. К. Маркс же дал лучшее описание противоречивого и конфликтного рыночного мира. Кто из них прав? Как ни странно, оба. В рыночной экономике есть и то, и другое. Если действительно существует закон единства и борьбы противоположностей, то в науке вполне возможна ситуация, когда один исследователь предпочитает рассматривать "единство", а другой концентрирует внимание на "борьбе". Помимо прочего, многое зависит от личных пристрастий исследователя, от его биографии и даже от характера. И только знакомство со всеми, подчас противоположными, взглядами даст возможность для широкого и относительно достоверного подхода к экономической истории.
Значение историко-экономического исследования проявляется не только в установлении общественно-экономических закономерностей исторического развития, но и в конкретных случаях хозяйственной практики. К истории хозяйства профессионал-экономист обращается (осознавая или не осознавая это) буквально на каждом шагу. Даже если он занимается бухгалтерским учетом, анализом хозяйственной деятельности, финансами и кредитом, экономикой отдельных отраслей хозяйства. А что касается менеджмента, то в нем на практике ничего нельзя добиться, если не знать историю предприятия или отрасли, которыми руководит менеджер.
Нельзя в принципе научиться основам экономического мышления, не умея представлять хозяйство на всех (микро-, мезо- и макро-) уровнях в его историческом аспекте.
Вот как характеризует значение истории для экономики один из основателей современной клиометрики
Дональд МакКлоски: "История, независимо от того, можно ли ее использовать для непосредственной проверки экономических законов или выработки экономической политики, представляет собой коллективную память и является источником мудрости"[5].
Несмотря на то что история экономики многого добилась, в науке осталась масса трудноразрешимых проблем, которые затрудняют процесс изучения и преподавания.
Среди крупных проблем назовем, прежде всего, проблему метода. Естественно, что, изучая историю экономики, необходимо исследовать и развитие метода нашей науки. Здесь возможны крайности в подходах. До недавнего времени, когда в нашей стране господствовал "поголовный марксизм", в официальной науке признавался лишь один метод исследования – диалектико-материалистический. Между тем непредубежденный взгляд в историю показывает, что и на базе иных методологических предпосылок, например маржиналистских[6] или институционалистских[7], возможны значительные достижения экономической мысли. Это, впрочем, не должно быть причиной того, чтобы отрицать познавательные возможности гегельянского и марксистского методов. Крайности и экстремизм в науке – весьма вредные явления. Терпимость и попытки понять друг друга – вот путь для взаимного обогащения школ и направлений.
Всякое экономическое явление можно рассматривать с различных точек зрения и с различными целями. И вполне вероятно, что разные подходы могут быть верными для различных условий. С одной стороны, эмпиризм ученых античной древности и Средневековья не помешал им выдвигать глубокие теоретические гипотезы, которые еще не сложились в систему взглядов, но стали предтечей науки иод названием "политическая экономия". С другой стороны, метод научной абстракции, разрабатываемый в эпоху классиков буржуазной политической экономии, не помешал теории выродиться в упрощенные построения последователей классического наследия. Любопытно, что Ж.-Б. Сэй,
Дж. Мак-Куллох, У. Сениор, упрощая классическое учение, вместе с тем создавали базу для иных концепций, которые позднее превратились в новую систему взглядов. Диалектический материализм, дав значительные результаты в развитии экономической мысли, все-таки не позволил чутко уловить достижения маржиналистской концепции. Попытка выдающегося русского экономиста и историка М. И. Туган-Барановского найти синтетическое единство марксистских и маржиналистских концепций была грубо осуждена ортодоксальным марксистом Н. И. Бухариным. И зря! Упустили марксисты и возможность более глубокого синтеза с институционализмом, хотя, скажем, Дж. К. Гэлбрейт был готов к такого рода сотрудничеству.
И методы, и теории стареют и умирают. Но в отличие от людей (если, конечно, не верить в переселение душ) могут воскресать и возрождаться на новом витке спиралевидного развития. Слепое следование определенным методологическим посылкам привело к самоизоляции экономической науки России от магистральных путей развития экономической мысли, что, в свою очередь, ввергло историко-экономическую науку России в глубокий и пока не преодоленный кризис.
Судя по всему, в любой исторической науке трудно достичь полной объективности и окончательной истины, которой просто не существует. Меняется конкретная социально-экономическая обстановка и меняются взгляды исследователей на прошлое. Это нормальный процесс. Не следует только одно невежество заменять другим. Например, в недавнем прошлом марксисты ничего в истории не видели кроме классовой борьбы, сейчас же делаются попытки не видеть этой классовой борьбы вообще. Одна крайность сменяет другую.
Другая важная проблема для экономиста-историка – это невозможность относительно самостоятельного изучения истории экономики в отрыве от гражданской, политической, военной или религиозной истории. Экономист, раз уж он занялся историей, должен знать все! Речь может идти лишь о "нюансировке", об объекте внимания, а не об игнорировании неэкономических факторов истории.
Третью проблему мы назвали "пространственными и временными аберрациями[8]". Человеку, живущему в наше время, иные события кажутся исторически важными (вспомним "исторические" партийные съезды КПСС), а с точки зрения действительной Истории они могут оказаться незначительными случайными явлениями, флуктуациями, слабыми возмущениями, нс отражающимися на последующих событиях и не оставляющими следа на теле человеческого сообщества. Поэтому историку необходимо осторожно обращаться с фактами "свежей" истории, ибо здесь возможны как преувеличения, так и недооценки событий. Однако и более "застарелые" исторические аберрации тоже возможны. То, что важно и существенно для экономики, вовсе не столь важно для отдельных граждан. Люди в своей повседневной деятельности могут и не замечать глобальных экономических процессов (конечно, если это не война и не революция), если они не отражаются на их жизни непосредственно. Поэтому в историческом груде могут встретиться описания социально-экономических событий, которые лишь на первый взгляд были не столь значительны, а на самом деле сыграли важную (позитивную или негативную) роль в дальнейшей цепи событий. Мы признаем возможность мощного воздействия на экономику страны случайных, порой экзогенных, обстоятельств, отдельных личностей и даже отдельных идей.
Нет более скучного занятия, чем изучение какой- нибудь пауки по учебникам и учебным пособиям. Это касается не только общественных и экономических дисциплин, но и точных наук, математики в частности. Если читатель уже имеет опыт преподавательской работы, он знает, с каким противоречием все мы, преподаватели, сталкиваемся. С одной стороны, нам хочется, чтобы наши ученики, студенты, магистранты и, тем более, аспиранты углубленно изучали первоисточники, классическую литературу по заданной теме, ощущали аромат истории науки, с другой – мы точно знаем, что делать этого они не станут хотя бы из-за недостатка времени. Наши ученики все равно будут обращаться к учебникам, методическим пособиям, Интернету, иным комментирующим материалам. А ведь учебники и комментарии написаны обычными людьми, авторами, имеющими свои пристрастия, симпатии и антипатии, свое понимание предмета науки, методов исследования и изложения и, конечно, свои методические приемы подачи материала. И чем лучше написан учебник, тем быстрее учащийся попадает в плен чужих идей, порой ложных. А поскольку первоисточники и классическая литература остаются за пределами внимания, то искаженный взгляд на предмет, сформированный в молодости, в период обучения, может сохраниться на всю жизнь.
Если учебник написан слишком занимательно, то это зачастую происходит за счет содержательности. А если учебник уж очень содержателен, то скучен невероятно. Вот и приходится выбирать некий методический оптимум, прийти к которому нелегко: все время возникает соблазн уклона в ту или иную сторону.
Идеальный учебник не должен быть похож на лекарство: хотя и полезно, но не вкусно. Но учебник – и не художественное произведение, он требует значительных мозговых усилий. Главная цель любого учебного пособия – это усвоение учащимся некоего набора позитивного материала, без которого невозможно понимание предмета данной науки. Но есть еще более важная цель – вызвать у читающего человека интерес к науке, желание самому покопаться в источниках, полистать труды выдающихся представителей науки. Вот тут-то не обойтись без определенной доли занимательности. И если в учебном пособии содержатся дискуссионные материалы, спорные гипотезы, непривычные подходы к теме – это может еще более возбудить интерес к науке, правда, если автор учебника не выставляет свою точку зрения в качестве непререкаемой истины и прямо признается в существовании иных взглядов.
Самая прекрасная мечта преподавателя, пока еще плохо реализуемая на практике, – это сомневающийся ученик, пытающийся самостоятельно докопаться до истины, но при этом отталкивающийся от знаний, полученных от учителя или из учебника.
Нам, авторам этой книги, чужда идеализация и прошлого (что ведет к реакционному романтизму в исследованиях), и настоящего (что ведет к апологетике), и будущего (что ведет к беспочвенному прожектерству). Объективность и спокойный взгляд на факты – вот те методологические приемы, которые положены в основание учебника.
И последнее. Учитывая актуальность транзитологической проблематики в современном мире, мы особое внимание уделили периодам кардинальных экономических реформ. Нам хотелось разгадать одно из самых загадочных явлений российской истории: постоянные вмешательства государственных лидеров России в естественно-исторический процесс не только не ускорили развития российской экономики, а, напротив, консервировали ее перманентную "отсталость".
Мы не случайно поставили слово "отсталость" в кавычки. Наша страна была отсталой с точки зрения самих реформаторов и преобразователей, а не ее граждан. Кстати, мало кто и из иностранных исследователей рисковал подчеркивать нашу отсталость. Социальный "мазохизм" – явление новое, сугубо национальное и труднообъяснимое. Только сейчас мы начинаем осознавать, что жить "по-другому" не значит жить "плохо"[9].
История экономики – это ключ к поиску и генетических зависимостей, и каузальных связей в экономической жизни. Без истории в руках экономиста остается только анализ функциональных связей, отличный, по ограниченный инструмент познания хозяйственной жизни и экономической культуры страны. Без глубокого проникновения в историю экономическая жизнь представляется набором дискретных состояний, каждое из которых образуется на пустом месте. Готовые результаты социально-экономического процесса рассматриваются вне его действительного развития.
Наша старая мечта – "консерваторский стиль" обучения. Профессор консерватории не учит студента играть, скажем, на скрипке. Студент уже давно умеет это делать. Он приходит к профессору с готовой вещью, а профессор показывает ему ОГЛАВЛЕНИЕ, глубинный смысл музыкального произведения, нюансировку в исполнении. Это и есть действительное сотворчество учителя и ученика. Не добившись за десятилетия преподавательской работы реализации этой мечты в общении с массовой студенческой аудиторией, мы воплощаем ее в общении с магистрантами и аспирантами. Впрочем, студент – студенту рознь. Иной из них знает побольше не только аспиранта, но и преподавателя. Их-то мы приглашаем к этому учебнику.