"Дорога на Океан" (1935)

Войти под прицельным огнем критики в поле официальной литературы и вместе с тем коснуться больных вопросов современности и трагических противоречий бытия Леонову удалось и в середине 1930-х. Роман "Дорога на Океан", создававшийся почти одновременно со "Счастливой Москвой" (1933–1934) А. П. Платонова и романом Н. А. Островского "Как закалялась сталь" (1932–1934), был напечатан в сентябре – декабре 1935 г. и обращен к событиям 1932–1933 гг. Как уже отмечалось, для Леонова характерны широковещательные декларации, в которых фигурирует "центральный герой нашей эпохи" – "великий планировщик, будущий геометр нашей планеты", полноправный член "мирового созвездия человеческих типов"^[1]. Представляется, что такого рода эксплицитные жесты не вполне координируются с имплицитными, о существовании которых догадывалась современная роману критика. Уже в ноябре 1935, т.е. еще до окончания публикации, "Дорога на Оксан" стала предметом обсуждения. Заинтересованности сопутствовали недоумение, критические упреки и рекомендации, суть которых была весьма характерна для эпохи и свидетельствовала о расхождении автора с существующими эстетическими канонами.

Безусловно замечательное качество романа состояло в богатстве созданной им художественной картины эпохи. Действие завязывается на одном из отрезков Волго-Ревизанской железной дороги, частичке Транссибирской магистрали, т.е. сразу же выносится на просторы современной жизни. В дальнейшем оно "снует" между двумя центрами повествования: столицей, местом основного пребывания Курилова, и отдаленным Черемшанском, где находится депо, начальником которого служит Глеб Протоклитов – антагонист Курилова, и где комсомольцы-железнодорожники с помощью приемного сына Курилова, журналиста Алеши Пересыпкина, ведут борьбу "за комсомольский паровоз".

Современность запечатлена в многообразии представляющих ее лиц, "фигурных" характеров. Партийные работники; гуманитарная интеллигенция, уходящая со сцены и вновь рождающаяся; интеллигенция естественно-научная и техническая; молодые рабочие и люди искусства; люди разных поколений (бывшие студенты 1880-х гг., участники революционного подполья и Гражданской войны). Роман вмещает и производственные совещания "на рельсах", в купе, где "почти вчера смердели жаркие овчины политработников"; борьбу честолюбий и страстей в театральном закулисье; блистающую стерильной чистотой операционную и прокопченное паровозное депо. Автор вводит нас в просторную квартиру Протоклитова, заполненную книгами и коллекцией уникальных часов, и во временное пристанище Алеши Пересыпкина в Черемшанске, где на обороте старой дорожной ведомости он пишет историю Волго- Ревизанской дороги. И в низенькую угарную комнатушку о восьми кроватях, одна из которых покрыта одеялишком, увезенным из Альдемерша бедным татарским пареньком. И в "яму", где живет "на манер отшельников" вчерашний директор классической гимназии – за дверью, обитой рваным войлоком, где "самой ошеломляющей подробностью" оказывается "тоненький, дрожащий лучик звезды", "вонзающийся в глаз" из овального зеркала, отражающего вместо потолка – вечернее небо.

Разные грани жизни в столице и провинциальных Черемшанске и Пороженске предстают в романе в богатстве их предметно-бытовых реалий, которые не только позволяют пластически представить среду, вчерашний день персонажа, его сегодняшнее положение и психологическое состояние, но и оказываются толчком к развертыванию размышлений или воспоминаний, становятся завязкой сюжетных линий. Так, рубаха Сайфуллы из грубой конопляной ткани, вышитая "красными лебедями, маленькими, как ягодки волчьего лыка", – прощальный подарок Марьям (ради выкупа за нее Сайфулла ушел на железную дорогу), становится поводом, чтобы ввести в роман "любовную повесть". Объявление о продаже старинной часовой луковицы, изготовленной знаменитым Кароном, отцом Бомарше, приводит Протоклитова в "яму", где живет бывший директор классической гимназии, в которой он учился, знакомит его там с Похвисневым, дядей Лизы, своей будущей жены. "Кособокий ящичек с мехами из цветного проклеенного коленкора", обнаруженный Куриловым в "нищенском кошеле", прошитом черной смоляной дратвой, рождает в герое дружеское сочувствие к будущему владельцу этой игрушки. Так завязывается одна из наиболее поэтичных линий книги – история отношений Курилова с Зямкой.

Каждое из действующих лиц приобретает в романе известную самостоятельность, оказывается в центре своего микроромана, разработанного с большей глубиной, нежели микророманы "Соти". Однако над хитросплетением сюжетных линий в качестве важнейшего начала, обеспечивающего целостность произведения, довлеет фигура Курилова, которая дана в двоящемся свете. Исследователь творчества Леонова справедливо называет писателя "художником иронической светотени", которая обеспечивает ощущение амбивалентности авторской позиции^[2].

Книга Леонова открывается первой деловой поездкой Курилова, главного персонажа романа, героя подполья и Гражданской войны, назначенного начальником политотдела Волго-Ревизанской железной дороги, и сценой расследования обстоятельств крушения поезда, которое он проводит. И образом героя, и характером коллизии "Дорога..." обещала обращение к фигуре деятеля и истории его дела, но таких ожиданий не оправдала. Настигающая Курилова болезнь, ее обострение, врачебные консультации, припадки, необходимость операции, временное улучшение в состоянии здоровья, новый внезапный приступ и т.п. оттесняли перипетии, связанные с судьбой Волго-Ревизанской железной дороги на второй план. На первый выступали отношения Курилова с детьми, молодежью, с друзьями, среди которых значительное место заняли автор романа и маленький мальчик Зямка, несостоявшаяся любовь героя, его вражда к Глебу Протоклитову.

"Курилов получился очень одинокий, грустный вдовец, смертельно больной человек с несбывшейся любовью, не большевик, а оторванный от жизни мечтатель. Поразительно легко отделяется Курилов от жизни

Волго-Ревизанской дороги, и у читателя создается впечатление, что с его уходом дорога ничего не теряет", – утверждал один из первых критиков романа, протестуя против удаления Курилова от дел^[3].

В соответствии с эстетическими представлениями времени человек, выполняющий историческую задачу своего поколения, должен был направить свою волю на творческое созидание, отдать себя без остатка гражданскому служению – не просто строительству бумажного комбината или восстановлению завода, но делу. У Леонова, относительно недавно написавшего роман "Соть", где и был изображен такой герой – Увадьев, в новой книге появляется личность, "изъятая" из сферы исторического деяния, оказавшаяся на границе бытия и небытия. Леонов нарочито "изымает" героя из сферы производственной деятельности, чтобы сконцентрировать внимание на духовном облике Курилова, высветить в нем как представителе поколения, свершившего революцию, ту страсть, которой он не в состоянии изменить даже перед лицом смерти. Писатель не столько стремится утвердить "сверхэнергию духа", которой обладало революционное поколение, сколько выяснить, на что она направлена, чему служит.

Казалось бы, сама биологическая природа человека требовала сосредоточенности Курилова на самом себе. Вместе с тем именно в этот момент автор не сужает, а расширяет его связи с миром. В трудную нору в его жизнь входят Марина Сабельникова и Зямка, Гаврила и Лиза, возникают отношения с Лукой, Похвисневым, Глебом Протоклитовым, секретарем ячейки комсомола в Черемшанске и др. Как раз в это время обстоятельства сталкивают его с миром театра и вместе с автором он совершает "путешествия" в будущее.

Для понимания двойственности, присущей авторской трактовке личности Курилова, важно введение в роман авантюрной линии в ее соотношении с двумя лейтмотивами: мотивом "садовника" и мотивом "охотника" – и двумя историями: о рождении человеческой личности и о крушении человеческой судьбы.

Героиня любовной истории – Лиза, вчерашняя побирушка из Пороженска, которая получила свои первые жизненные уроки в "практической академии бесчестности, унижения и мелких бедствий", вынеся из нее "умение прочно пускать корешки даже в самую тощую почву". Со звериной цепкостью Лиза выбивается наверх, используя как ступеньку сначала старого актера Закурдаева, а потом глубокую привязанность хирурга Протоклитова. Лизу направляет нс стремление к комфорту, не желание устроиться потеплее и поудобнее, а жажда осуществить свое жизненное предназначение, которое уводит ее из дома в странствия с бродячей труппой. Встреча с Куриловым помогает ей освободиться от всего, что мешало Лизе стать личностью, обрести радость дарить, без которой, по мысли Леонова, не может состояться художник.

Курилов не принимает непосредственного участия в судьбе Сайфуллы, но Алеша Пересыпкин, духовный сын Курилова, называющий его "садовником", сам играет роль такого "садовника" по отношению к машинисту "комсомольского паровоза". В судьбе Сайфуллы Леонову удается передать не только радость человека, вырвавшегося на простор новой для него жизни, но и ощущение измены нищете далекой татарской деревни. Так мотив, который станет разрабатывать проза 1970-х гг., оглядываясь на прошлое со значительной исторической дистанции, впервые прозвучит в "Дороге на Океан".

В изображении Леонова нищий патриархальный уклад выступает не только как начало, сковывающее живые силы человека. Деревня является Сайфулле в облике матери, в облике его нареченной Мириам. Татарская деревня воплощает собой духовное детство народа, его поэтические предания, обычаи и верования, питающие высокий нравственный строй души. Вот почему приобщение к новой жизни и неизбежность разрыва со старой рассматриваются писателем не только как необходимое расширение прежних узких рамок существования, вызывающее опьяняющее ощущение свободы, но и как драматическое расставание со страной детства, с материнским лоном, со сводом вековых законов, облегчающим человеку путь. Чтобы показать сложность процесса, связанного с обретением самостоятельности, с утверждением человека в сознании своих прав и возможностей, Леонов сплетает в истории Сайфуллы момент торжества и поражения, "производственный" и "любовный" сюжеты. Беря на себя ответственность за новое начинание, отправляясь в первый рейс на первом "комсомольском паровозе", Сайфулла не просто осуществляет замысел своих товарищей, но и совершает рывок из патриархального мира в свободный мир современности. Сколь дорого обходится человеку такой рывок, какова плата за самостоятельность, мы не узнали бы, если бы писатель не поставил своего героя в ситуацию неудачи, когда Сайфулла, утративший единство с патриархальным миром, как будто теряет и единство с миром соратников по труду и оказывается близок к тому, чтобы потерять самого себя.

Не менее драматичным в трактовке Леонова оказывается и "рывок" Сайфуллы в сфере чувства. Утверждаемое им право на свободный выбор в любви связано для него с драматическим и очень человечным ощущением измены традиции, измены своей нареченной.

Микророманы Лизы и Сайфуллы, введенные в "Дорогу на Океан", создают ощущение доброты, человечности, подчеркивают готовность Курилова поддержать любой росток жизни, встречающийся на его пути, – "садовником" называет его Алеша. Развитие этого мотива сопровождается образом сада и трагической темой человека, которому "не придется держать в руках зрелых плодов дерева, которое вот уже росло, ветвилось и могучими корнями распирало землю..."

Однако с образом Курилова связан и мотив охоты, облавы, загонщиков, кольца, добычи, находящейся на прицеле охотника, загоняющего жертву в угол, а микророманы Сайфуллы и Лизы, двух посланцев "глубинки", приобщающихся к творческой жизни, парадоксально соотносятся с историей крушения двух других судеб – Кормилицына и Протоклитова.

Судьба Глеба Протоклитова, сына председателя судебной палаты, некогда осудившего Курилова, связана с драматичнейшим аспектом послереволюционной жизни: с темой "бывших людей", обреченных платить обществу по старым счетам. Ради выживания "бывшие", как это делает Глеб Протоклитов, вынуждены скрывать свое прошлое, придумывать себе биографию "человека из низов". Курилов при мысли о Протоклитове испытывает "темное и волнительное удовольствие, понятное рыбакам, птицеловам и охотникам, когда уже на прицеле добыча".

Авантюрный сюжет, развертывающий тему преследования и разоблачения Глеба Протоклитова, приходящегося братом хирургу Илье Протоклитову, в чьих руках находится жизнь самого преследователя, Алексея Курилова, протягивается через все романное пространство. Он сопрягает роман Курилова и Лизы с отношениями врача и пациента (Курилова – Протоклитова) и затягивает своего рода смертельный узел в развитии действия. Мотив "охотника" и "добычи", охоты на человека переворачивает центральную ситуацию, смысл которой заключен в столкновении деятельного, активного человека, несущего людям добро, со смертью как воплощением мирового зла. Однако история Протоклитова обнаруживает, что зло в облике смерти не только противостоит герою, но и порождается им. Преследуя мало в чем виноватого человека, Курилов сам становится источником зла, провоцирует силы зла.

Дар живописать словом, воспроизводить звуки, краски, запахи окружающего мира, создавать фигурные характеры максимально приближает роман Леонова к реалистической прозе и мешает увидеть присущую "неклассической" прозе амбивалентность картины действительности, неразрешимость проблем, поднятых автором.

Зыблющийся смысл вносит в произведение образ "дороги на Океан". Океан – это страна мечты, сад, Эдем, из которого были изгнаны его первые счастливые жители. Этот план раздвигает границы индивидуального существования, включает героя в поток времени, устремленный "сквозь кровь и пламена неминуемых несчастий", к Океану, к "матери всех веселых земных городов" – "к воротам сада". В этом потоке Курилов уподобляется высокому мосту "над громадной рекой, приникшей далеким устьем к Океану", и превращается в олицетворение романтической мечты человечества. В основе символического образа дороги лежат реальная железная дорога к Тихому океану и связанная с ней история крушения, "порванные" рельсы, сцепленные "бандажиками", на которые не хватает металла.

Так возникает образ нищей страны, мечтающей о Транссибирской магистрали, которая соединит Атлантику с Тихим океаном – образ трагически парадоксальный и абсурдный, как и образ смертельно больного человека, предающегося мечтам о будущем человечества. Так возникает мотив неосуществимости высокой мечты. План будущего появляется в наиболее драматические моменты развития действия. Образ "дороги на Океан" вводится после первого тревожного сигнала о болезни, появляется после сообщения о безнадежном диагнозе, предваряет окончательную утрату надежды на вторую молодость, на любовь и, наконец, завершает повествование после смерти героя. Включение глав о будущем в план настоящего подчеркивает трагическое противоречие между безмерностью человеческих стремлений и конечностью человеческого существования, развивает тему поединка человека с судьбой. Эту тему ведут и контрастирующие друг с другом мотивы – мотив сада, "о котором так по-разному мечтали лучшие дети земли", и противостоящий ему мотив садовника, которому "не придется держать в руках зрелых плодов дерева". Но трагический образ садовника приобретает дополнительный смысл в ряду родственных ему леоновских персонажей, стремящихся к созданию садов будущего.

Мотив героя, "штурмующего небеса", постоянно присутствует в творчестве Леонова, начиная с написанной еще до революции притчи "Про неистового Калафата", чье имя значит "До всего доберусь!" (вошла в роман "Барсуки"). В легенде рассказывается о царском сыне, который пожелал выучить науку "еометрию", чтобы но ней жить, знать счет каждой рыбине, каждой травинке, каждой звезде. И ушел Калафат в горы учить "еометрию". А когда "доучился до точки", заклеймил и рыб, и зверей, и каждую травинку, так что "все кругом погрустнело", решил царский сын строить башню до неба: "Посмотрю, сказал, какой оттуда вид открывается. Кстати и звезды поклеймим!" Предупреждал его один лесной старичок, чтобы оставил он эту затею: "...Не делай зла себе, а лучше сапоги шей!" Уверял его старичок, что на небо "и другие дороги есть". Отвернулся Калафат от старичка и стал строить башню. "Двадцать годов строил! Ему – двадцать годов, нам – двадцать веков". И пришел к Калафату старший каменщик: "Некуда больше, – говорит. – Уперлись. И довольно сыро... Жулики уж пытаются первыми взлесть!" Стал Калафат подниматься на башню, взяв с собой самых честных из жуликов и заперев вход в башню от простонародья. А когда на пятый год восхождения увидел над собой небо, "огляделся и завыл": "вся еометрия насмарку пошла". Ушла Калафатова башня под его тяжестью в землю:

"А вокруг сызнова леса шумят, а в лесах – лисицы. Благоуханно поля цветут, а в полях – птицы. Поскидала с себя природа Калафатовы пачпорта. Так ни к чему и не прикончилось".

Легенда сопрягает противоречивые мотивы, присутствующие в романе, – "дерзкий" рассказ о звездах, поразивший Пантелея Чмелева и сделавший его "советским мужиком", и мотив счета "каждой травине", связанный с другим персонажем – уполномоченным по хлебным делам Серегой Половинкиным. Мотиву стремления к звездам вечно сопутствует желание "организовать" жизнь, подчинить ее науке "еометрии".

В "Воре" мотив звезд трансформируется в мотив полета "вперед и ввысь", а безмерная жажда совершенства мира подвергается сомнению в притче, рассказанной Емельяном Пчховым о том, как Адама и Еву, изгнанных за "промашку с яблочком" из райского сада, некий "соблазнитель" взялся провести в райскую обитель "другой дорогою":

"И повел... Вот, с той поры и ведет он нас. Спервоначалу пешечком тащился, а как притомляться стали, паровоз придумал, на железные колеса нас пересадил. Нонче же на ероиланах катит, в ушах свистит, дыханье захлестывает. Впереди Адам поддает со своею старухою, а за ими мы все, неисчислимое потомство, копоть копотью <...> ветер кожу с нас лоскутьями рвет, а уж ничем теперь нельзя нашу жажду насытить. Долга она оказалася, окольная-то дорожка, а все невидимы покамест заветные-то врата!"

В "Дороге на Океан" мотив стремления к мечте, к Океану, втягивает в роман картины адского преддверия Эдема. Это несколько малохудожественных глав, в которых описание превращается в утомительный перечень событий, лишенных человеческих ликов, описание сражений, армий, географических пространств, отмеченных печатью революционных войн. Гибнущая цивилизация, пустыни в центре материков, человеческие пожары, потушенные кровью, – таков путь к Океану, к райскому саду. Цена, заплаченная за обретение сада и появление нового Ноя, оказывается непомерной. Между тем в "Дороге..." образ сада с новыми Адамом и Евой появляется не только в конце "дороги на Оксан" как ее результат, но и неоднократно возникает по ходу повествования как феномен настоящего, данность, как чудо повседневности, отменяющее необходимость жертв, принесенных во имя "дороги на Океан". Как чудо любви, как сад, который способны создать двое любящих. С этим садом сопряжен образ детства и юности, в котором чувствует себя своим Курилов. Этот сад ставит под сомнение "дорогу на Океан", тем более что она оказывается сопряженной с необходимостью крови и жертв.

Современность в "Дороге на Океан" предстала во множестве характеров и судеб, в парадоксальном сопряжении добра и зла, производного от идеи добра, в невероятном, казалось бы, соединении трагической ввергнутости людей в ад с ощущением счастья. Парадоксальным оказывается не только само сосуществование взаимоисключающих начал, но и возможность рождения в этой атмосфере того света, который вносят образы детства и юности.

После романа "Дорога на Океан", завершенного в 1935 г., писатель около десяти лет будет работать в основном в сфере драматургии и публицистики.