Время в социально-историческом процессе и в искусстве

Говорят, что история не в меньшей мере, чем физика, является наукой о времени. Замечательно, что сами паши представления о фундаментальных свойствах времени, в том числе физического времени, исторически и духовно обусловлены. Мы верим в стрелу времени, т.е. однонаправленное и упорядоченное течение событий, имеющее, возможно, начало (в отдаленном, пусть даже бесконечно удаленном, прошлом) и конец (в далеком будущем). Глубокая уверенность в этих свойствах диктует требования, которые современная физика предъявляет к четырехмерным псевдоримановым многообразиям, выступающим в роли мира (т.е. пространства-времени). От мира требуется временная ориентируемость (математическое выражение однонаправленности времени) и глобальная гиперболичность (возможность непротиворечиво выбрать "начальную" поверхность одновременности)^[1]. А между тем все эти представления сообщены нам вместе с иудеохристианской культурой. Древность (греко-римская и китайско-индийская) их не знает; для нее характерно представление о круговороте времен, о замкнутости и цикличности: золотой век сменяется железным и т.д., с тем чтобы впоследствии вновь наступил век золотой...

Стрелу времени вместе с идеалом восхождения ("станете как боги, зная добро и зло") дала человечеству Библия. В ней представлена линейность времени. Начало времени — сотворение мира, затем грехопадение, потоп, первый Завет, боговоплощение, евангелие Нового Завета, распятие, основание церкви, чаяние второго пришествия Христа, и в будущем — второе пришествие, Страшный Суд, воскресение мертвых и вечная жизнь будущего века, т.е. конец времени. Представление о стреле времени настолько усвоено современным мироощущением, что мы уже не задумываемся над его происхождением и о возможности иного чувства времени. Стоит, однако, сказать, что сама по себе стрела времени — объективный факт мироздания, а не сообщение нам идеи о стреле времени; это исторический дар познания, связанный с самими корнями нашей культуры.

История доступна нам как память. Время исторических событий переживается их участниками и хранится в памяти человечества, и это иное, чем чисто физическое, время. По словам российского историка Е. В. Тарле (1874—1955), социальное море долго ходит и не скоро укладывается после бури, как море физическое: разница лишь та, что здесь время измеряется минутами и часами, а там — годами и десятилетиями. Перед историей все, некогда живое, воскресает в человеческом разумении, все поднимается из тени забвения. И то, чего кости истлели, чего феноменальное бытие совсем изгладилось, восстанавливается и предстает перед светом современного человеческого разума.

Материал историка — материальные предметы, доставляемые археологией, памятники, хроники, рукописи, даже предания, мифы и легенды. Историческое время, в зависимости от обстоятельств, может исчисляться тысячелетиями и веками, сменой общественных формаций, чередой человеческих поколений. В древности отсчитывали время царствования фараонов и императоров, сменой династий. Современному историку больше привлекательны иные определения: "эпоха Пушкина", "Петербург Достоевского" — здесь видна гуманизация исторического времени. Но истинной мерой социально-исторического времени, как и времени отдельного человека, служат происходящие в нем события. Время истории — своего рода плазма, в которой как бы плавают феномены и в которой они только и могут быть понятны. Но "гущина" этих феноменов и есть истинная мера времени. Когда мы говорим, что время ускоряет свой бег, то имеем в виду, что события текут быстрее, т.е. увеличивается интенсивность всех форм социальной жизнедеятельности. Время историческое может не совпасть с астрономическим временем^[2].

И здесь мы сталкиваемся с проблемой отражения исторического процесса художественными средствами. Историк пишет хронику, она протяженна и открыта, т.е. содержит ссылки на источники, другие хроники, другие работы. А как быть писателю, который стремится воссоздать истинный ход исторического времени в конечном, замкнутом мире^[3] художественного произведения? Речь не идет, конечно, об обычном историческом романисте типа Вальтера Скотта, для которого история — не более, чем фон (достаточно условный) для приключений героев, хотя и он может убедительно воссоздать отдельные черты времени. Мы говорим о писателе, который, вооружившись методом художественного исследования, открывает нам неизвестное.

Собственно, мы ограничимся творчеством лишь одного такого писателя — А. И. Солженицына. В повествовании "Красное колесо" он применил совершенно новый и вовсе еще не осмысленный теоретиками литературы метод узлов. Этот метод имеет непосредственное отношение к разбираемому нами вопросу о мере социально-исторического времени. Вот как Солженицын объясняет, что такое узлы. "Выход, на который я напал когда-то: нельзя давать все течение истории подряд, это выйдет очень длинно, невозможно для чтения. Я придумал концентрировать, создать УЗЛЫ, то есть такой же метод плотности применять. В этой кривой истории есть критические точки, их называют в математике особыми. Вот эти узловые точки... я их подаю в большой плотности, то есть даю десять, двадцать дней непрерывного повествования. Я выбираю эти точки главным образом там, где внутренне определяется ход событий, не внешние обязательно события, а внутренние, те, где история поворачивает или решает. И эти десять, двадцать дней я даю плотно подробно, а потом между узлами перерыв, и следующий узел".

Вот пример измерения времени событиями. Русская революция дается не безразличным отрезком, скажем, 1902—1921 гг., а как у Солженицына узлами: Август 1914 г. (с ретроспекцией из предыдущих узлов), Октябрь 1916 г., Март 1917 г., Апрель 1917 г. и т.д.