Бытовое как бытийное в "Житии Юлиании Лазаревской"

Эволюции агиографии XVII в. немало способствовало открытие самоценности человеческой личности безотносительно к ее социальному статусу, степени участия в исторических судьбах страны. Близость к бытовой повести обнаруживает "Житие Юлиании Лазаревской", созданное в 1620–1630-с гг. Героиня произведения – дочь ключника, рачительная хозяйка, любящая жена и мать, чья тяжелая бабья доля, когда за работой на благо ближних и помолиться некогда, возводилась в идеал, приравнивалась к подвигу авторитетных деятелей церкви. Согласно исследованию Ф. И. Буслаева, святые жены Древней Руси – либо княгини, либо монахини. Юлиания Лазаревская является исключением из правила.

Тем не менее в произведении о ней присутствуют все обязательные для жития топосы. В заглавии, помимо указания на агиографический характер повествования ("житие и преставление"), сообщается о дне памяти святой (2 января) и о том, что Юлиания – праведница, т.е. женщина, совершившая свой подвиг в миру. Дочь благоверных и нищелюбивых родителей, она "от младыхъ ногтей Бога возлюби и Пречистую сто Матерь". Рано осиротев, Юлиания воспитывалась в семье родственников, где удивляла окружающих своим послушанием и смирением, прилежанием и в молитве, и в посту: "И того ради от тетки много сварима бѣ, а от дщерей ея посмѣхаема. И глаголаху ей: “О, безумная! что в толицей младости плоть свою изнуряеши, и красоту дѣвьственую погубитъ”". Духовный облик героини жития рисуется в полном соответствии с агиографическим каноном. Она "измлада кротка и молчалива, небуява и невеличава"; в отличие от сверстниц не любила игр и песен "пустошных". Так как церковь находилась далеко, "не лучися ей въ дѣвичестѣм возрастѣ в церковь приходити, ни слышати словесъ Божиих почитаемых, ни учителя учаща на спасение николиже". Подобно Марии Египетской, Юлиания обретает разум и добродетельный нрав благодаря вере в Бога. "Внешней мудрости" в житии противопоставлен "внутренний смысл", ум души, дарованный святой свыше. Неграмотная женщина, которая могла только на слух воспринимать Священное Писание, тем не менее "толкованіе вся неразумная словеса, аки премудр философъ или книжникъ": "И многимъ искушающимъ ю в рѣчах и во отвѣтѣхъ, она же ко всякому вопросу благочиненъ и смысленъ отвѣтъ даяше; и вси дивляхуся разуму ея и славяху Бога".

После гибели двух сыновей (старшего сына убил слуга, другой погиб на службе) Юлиания решает осуществить свою давнюю мечту и просит мужа отпустить ее в монастырь; тот отказывает ей, но соглашается "вкупѣ жити, а плотнаго совокупления не имѣти". Подобное отношение к браку – традиционная модель поведения святого, отраженная и в других памятниках русской агиографии, например в житиях Макария Калязинского и Евфросинии Полоцкой. Устойчивый мотив житийного повествования - рассказ об аскетических подвигах святой, которая "мало сна приимаше", на голой печи "дрова острыми странами к тѣлу подстилаше, и ключи железны под ребра своя подлагаше". Зимой она ходила без теплой одежды, подкладывая в сапоги вместо стелек ореховую скорлупу и черепки. Перед смертью Юлиания наставляет детей и слуг; из жизни уходит спокойно и мудро, как и положено святой. Выразителен последний жест умирающей женщины: трижды перекрестившись, она обвивает четки вокруг своей руки.

После смерти от се тела распространяется свет и благоухание: "И вси видѣвше около главы ея круг златъ, яко же на иконахъ околъ главъ святыхъ пишется. И омывше, положьше ю в клѣтѣ, и в ту нощь видѣша свѣтъ и свѣща горяща, и благоухание велие повѣваше ис клѣти тоя".

Мнение исследователя

Следование автора книжной традиции подчас приводит, по мысли А. М. Панченко, к "этикетному насилию над реальностью", что ярче всего проявляется в сцене обретения мощей святой. Когда умер сын Юлиании Георгий, стали копать могилу и наткнулись на чей-то гроб "цел, невридимъ ничим". Недоумение собравшихся по поводу обретенного фоба ("чий есть, яко от многих лѣтъ нс бѣ ту погрѣбасмаго"), разумеется, – дань агиографическому этикету, так как автор жития был сыном Юлиании Лазаревской и не мог забыть, где похоронена мать.

Свод биографических сведений о святой, помимо традиционных житийных формул, богат конкретным историческим материалом. Ульянии Устиновна Осорьина – реальное лицо, муромская помещица, умершая в 1604 г. и погребенная в селе Лазареве. С ХѴП в. Юлиания Лазаревская почиталась как местночтимая святая города Мурома. Отец Ульянии, "имянем Иустинъ, пореклому Недюревъ", служил ключником во Владимире в середине XVI в., а мать, "именем Стефанида, Григорьева дщерь Лукина", была родом из Мурома. Произведение об Ульянии Осорьиной запечатлело живые черты поместного быта русского дворянства XVI – начала XVII в. В 16 лет Ульянии была выдана замуж и родила 13 детей, из которых шесть умерли в младенчестве. В житии рассказывается о страшном голоде при царе Борисе Годунове, о переселении семьи Осорьиных, обнищавшей из-за безмерной милостыни Ульянии, в "пределы Нижеградския", где она отпустила холопов на волю: "да не изнурятся гладомъ". В произведении упоминаются имена реальных исторических лиц, современников и родственников Ульянии. Житие отразило характер отношений между мужем и женой, детьми и родителями, хозяевами и слугами, свойственный эпохе, в связи с чем оно представляет значительный интерес с точки зрения нравоописательной и воспитательной.

"Общие места" житийного повествования иод пером русского агиографа XVII в. иногда обретают бытовую, далекую от канона разработку. В борьбе с бесами Юлиания, "млада еще и неискусна", может проявлять малодушие: когда бесы "страхъ и ужасъ напущаху ей великъ", она прерывает ночную молитву, "и ляже спати на постели и усну крѣпко". Юлиания способна на "святую ложь". Во время голода, сказав свекрови: "Егда не родихъ детѣй, не хотяше ми ся ясти, а егда начахъ дѣти родити, обезсилехъ, и не могу не ясти", – она берет много хлеба, чтобы раздать его нуждающимся.

Жанровая неординарность произведения привела к тому, что в научной литературе оно именуется то "Повестью об Ульянии Осорьиной", то "Житием Юлиании Лазаревской". Одни исследователи вслед за М. О. Скрииилем считают его светской биографической повестью с элементами семейной хроники, тогда как другие не выводят памятник, несмотря на его своеобразие, за границы агиографии (Д. С. Лихачев, Т. Р. Руди, Т. Гринан, Ю. Алиссандратос). По-видимому, правы те, кто, избегая однозначных формулировок, указывает на соединение в произведении черт агиографического повествования с элементами светской биографии.

Характер подвига Юлиании Лазаревской – каждодневный труд на благо ближнего и не знающее границ милосердие – присущ русскому типу святости и встречается в литературе начиная с "Жития Феодосия Печерского". Нарушение традиции следует видеть в том, что труд женщины-мирянки, мечтавшей о монашестве, но и перед смертью не принявшей постриг, всю жизнь занятой ведением "домовного хозяйства" и рукоделием, рождением и воспитанием детей, заботой о муже и его родителях, уравнивается в своем значении с молитвенным подвигом и аскезой. Если раньше агиограф пытался очистить образ святого от подробностей быта, то в "Житии Юлиании Лазаревской" он погружен в быт, предстает в повседневных делах и заботах. Героиня жития – лицо частное, далекое от решения исторически важных государственных вопросов; она необычна своей обычностью, типичностью выпавшей на се долю трудной женской судьбы.

Идея возможности "спасения в миру", в семье и деятельной любви к людям, сделала "Житие Юлиании Лазаревской" популярным у древнерусского читателя (выявлено более 50 списков произведения, известного в трех редакциях). О силе художественного резонанса "Жития" святой в литературе Нового времени может свидетельствовать произведение Л. Н. Толстого "Отец Сергий". По пути дальнейшего опрощения агиографического канона, начатого автором произведения об Ульянии Осорьиной, пойдет Н. С. Лесков, создав "Житие одной бабы".

Жизнеописание Юлиании Лазаревской связано с формированием русской мемуаристики, поскольку его автором был сын святой – Каллистрат (Дружина) Осорьин, городовой дворянин из детей боярских, в 1610– 1640-е гг. служивший губным старостой в Муроме. До мелочей знавший особенности характера и перипетии жизненного пути своей матери, он оставил воспоминания о ней в форме жития, создав идеальный образ русской женщины – энергичной и умной хозяйки, любящей жены и матери, милосердной христианки, терпеливо сносящей все удары судьбы. Этот образ далек от абстрактного идеала святости, согрет чувством сыновней любви и восхищения.