Миф – бессознательный вымысел и особое восприятие мира

Философия культуры исследует не ОГЛАВЛЕНИЕ, а формы мифологического воображения. Предметов, тем и мотивов мифологической мысли безгранично много. Нет такого явления природы или общества, которое не могло бы быть истолковано мифологически, но крайней мере, не допускало бы такой интерпретации. У Бэкона, как мы видели, это феномен науки.

Мифологический мир предстает как мир искусственный, как претензия на что-то другое. Порой считалось, что это не вера, а просто притворство, выдумка. Однако сейчас мало кто подходит к мифу с таких позиций. Миф – это, безусловно, вымысел, однако не сознательный, а бессознательный. Никто не вкладывал в миф конкретное, заранее продуманное ОГЛАВЛЕНИЕ. Миф оказывался кристаллизацией коллективного бессознательного. Первобытное мышление не осознавало значения своих собственных творений.

По, выходит, нам и не понять этих значений? Такой вывод поспешен. Миф поддается рационалистическому разгадыванию. Мы способны под неисчислимыми масками отыскать подлинный образ. В каком направлении может осуществляться такое постижение мифа? По мнению Кассирера, есть два метода – объективный и субъективный. В первом случае можно попытаться классифицировать объекты мифологической мысли. Во втором – классифицировать ее мотивы.

Современные этнология и психология используют оба метода. Они стремятся, прежде всего, отыскать объективный центр мифологической мысли. Можно предположить, что каждый миф имеет в качестве исходного зерна и первичной реальности то или иное природное явление, которое при этом так искусно вплетено в рассказ, что часто сбивает с толку и не угадывается с первого взгляда.

Некоторые исследователи полагают, что в основе каждого мифа непременно лежит какое-то лунное явление. Они полагают, что дикарь мог воспеть только ночного спутника Земли. Однако отдельные исследователи усматривают сущность мифа в ветре, погоде, цвете неба и т.д. В спорах иногда проступает догадка: первобытный человек творил мифологию из всех небесных тел, вместе взятых.

Когда мы касались темы происхождения культуры, речь шла, в частности, о концепции Фрейда, считавшего, что на заре истории изгнанные сыновья убили своего отца, съели его и взяли себе его женщин. Откуда взялась такая концепция? Очевидно, из мифа. З. Фрейд просто по-своему объяснил многие мифологические сюжеты. Бог у классика психоанализа трактовался как отец, которого уничтожили. Такое прочтение мифа, как отмечалось, неоправданно.

Дототемные народы ничего не знали о каннибализме. Отцеубийство было у них просто невозможно ни психологически, ни социологически, ни этически. Исследователи показывали, что форма ранней человеческой семьи не представляла собой ни общего промискуитета (беспорядочного полового общения), ни группового брака. Однако страшные сказки Фрейд представил в качестве объективного исторического факта.

В период между 1900 и 1920 гг. почти все историки мифологии были одержимы поисками матерей-богинь, матерей плодородия и демонов растительного мира. Конечно же, они обнаруживали их повсюду, во всех религиях и фольклорах мира. М. Элиаде утверждал в связи с этим, что миф можно прочесть по-разному, придав ему самое неожиданное толкование. Мода в сфере культуры имеет огромное значение.

Миф – особое восприятие мира

Миф соединяет в себе элементы теории и художественного творчества. Первое, что поражает в нем, – это близкое родство с поэзией. Некоторые полагают, что древний миф – это та почва, на которой постепенно вырастает современная поэзия. В самом деле, миф часто служит прототипом для искусства. Например, миф о Геракле. Никто из античных авторов не обходил Геракла стороной. Софокл посвятил ему трагедию "Трахинянки". Несколько позже была создана трагедия "Геракл" на основе нетрадиционной версии мифа. Из более поздних произведений назовем "Выбор Геракла" (1773) К. Виланда (1733– 1813), "Геракл и авгиевы конюшни" (1954) Ф. Дюрренматта (1921-1990), "Геракл" (1962) М. Матковича (1915-1985). Вот строчки Пушкина из "Каменного гостя": "Каким он здесь представлен исполином. Какие плечи! Что за Геркулес!.."

Однако между мифом и искусством есть существенное различие. Эстетическое ОГЛАВЛЕНИЕ безразлично к существованию или несуществованию объекта. Как раз такое безразличие совершенно чуждо мифологическому воображению. В мифологической фантазии всегда присутствует акт веры. Сколь не загадочен и неправдоподобен, например, миф о Сизифе, мы, гем не менее, относимся к нему с предельным доверием. Вечно пытается Сизиф вкатить на гору огромный камень, но перед самой вершиной камень выскальзывает, скатывается вниз. Сизифу приходится начинать все сначала. Тяжелая, а главное бессмысленная и отупляющая работа символизирует тщетность всех попыток тягаться с богами. Бессмысленный, отупляющий сизифов труд знаком людям и сегодня и, к сожалению, не только в виде выражения, дошедшего до нас из античного мифа.

Без веры в реальность своего объекта миф теряет основу. Дж. Фрэзер полагал, что нет строгой границы, которая отделила бы искусство магии от научного мышления. Используя средства воображения и фантазии, магия, тем не менее, научна по своей цели. Сегодня многие культурологи пишут о всенаучном знании, о том, что традиционные, архаические формы миропостижения вполне служили практическим задачам. Тем не менее современная антропология отвергла точку зрения Фрэзера. Важно схватить внутреннюю жизнь мифа с ее подвижностью и разносторонностью, словом, его динамику. Миф вовсе не является нагромождением неорганизованных спутанных идей. Он зависит от определенного способа восприятия. Если бы это было не так, миф не позволял бы особым образом судить о мире и истолковывать его. Чтобы понять образ мифологического мышления, подчеркивает Кассирер, нужно дойти до глубочайших слоев восприятия.

Мифологический мир гораздо более текуч и расплывчат. Через миф воспринимаются не объективные, а физиогномические черты. Как это понять? Речь идет о самом общем образе события. Возьмем, например, эмпирическое описание природы. Оно раскрывает мир различных связанных между собой феноменов. Но в мифе сразу рождается коллизийный драматический мир. Схватка разных сил усматривается во всех явлениях природы.

Мифологическое восприятие всегда пропитано этими эмоциональными качествами. Все, что бы ни находилось в поле зрения или чувства, окутано этой атмосферой радости или горя, муки, волнения, ликования или уныния. Здесь нет привычного для естествознания мертвого, косного, безразличного вещества. Все объекты дружелюбны или отталкивающе угрожающи.

Мифы рождаются на определенной стадии развития человеческого общества безразлично к тому, какова расовая принадлежность людей, живущих в пространстве этого мифа. Миф как этап в развитии культуры олицетворяет и речь, и определенную стадию развития сознания, и религиозное восприятие мира, и универсальный инструмент познания, и способ существования человека во Вселенной.

Мифы всегда ценны для традиционных бесписьменных культур. В них сфокусирована разнообразная информация о месте, где проживает племя, об окружающем животном мире, о способах охоты, о рыбной ловле, о растительных и животных сообществах, о строительстве жилья, изготовлении орудий, но не только о сведениях, прагматически полезных человеку. Миф рассказывает о происхождении человека и космоса, о богах, о праотцах, о будущем. Миф упорядочивает, организует, координирует, регламентирует весь быт архаических народов. Он придает смысл человеческому существованию.

Миф – это не волшебство фантазии

Миф – выдающееся достижение человеческой культуры, ценнейший материал жизни, тип человеческого переживания и даже способ уникального существования. Это не только социальный, культурный, но прежде всего антропологический феномен. Иначе говоря, можно рассматривать миф как специфический тип человеческого бытия. В мифе воплощаются тайные вожделения человека, в частности, и его галлюцинаторный опыт, и драматургия бессознательного. Индивиду психологически неуютно в разорванном, расколотом мире. Он интуитивно тянется к нерасчлененному мироощущению. Миф освящает человеческое существование, придает ему смысл и надежду. Он помогает одолеть безжалостную, критическую направленность сознания. Вот почему люди так часто отступают от трезвой мысли, отдавая предпочтение миру мечты.

Первобытный человек выражал свои чувства не только с помощью абстрактных символов, о чем говорилось в предыдущих главах, но и конкретно, непосредственно. Что это означает? Чтобы понять структуру мифа и первобытной религии, мы должны изучать способы их целостного выражения. Одна из самых ясных и последовательных теорий этой структуры создана французской социологической школой. Э. Дюркгейм и его последователи утверждали: невозможно адекватно оценить миф, если видеть его источники в физическом мире, в интуиции, направленной к природным феноменам.

Эти исследователи считали: не природа, а общество есть подлинная модель мифа. Все его основные мотивы – это проекции социальной жизни человека. Через эти проекции и природа становится образом социального мира. Она отражает все его основные черты, организацию и строение. Тезис Дюркгейма получил более основательное развитие в работе Леви-Брюля "Первобытное мышление" (1922). Автор считал мышление первобытных народов тесно связанным с предметами внешнего мира.

Мифологическое мышление описывается Леви-Брюлем как "дологическое мышление", т.е. мышление, которое сложилось еще до возникновения логики. Основания мифа – не эмпирические и не логические, а мистические. По мнению Леви-Брюля, наша повседневная деятельность предполагает полную, совершенную уверенность в незыблемости законов природы. Установка первобытного человека совершенно другая. Сама природа, среди которой он живет, предстает перед ним в ином облике.

Все вещи и существа в этом мире включены в сеть мистических связей и исключений. По Леви-Брюлю, такой мистический характер первобытной религии вытекает из того действительного факта, что ее представления – это коллективные представления. Отдельная личность поглощается личностью коллективной. Здесь неприменимы правила нашей логики, которая предназначена совсем для других целей. Как только мы вступаем в эти пределы, даже закон противоречия, не говоря уже об остальных законах рационального мышления, теряет свою силу.

Действительно, социальный характер мифа очевиден. Однако, по мнению многих ученых, в том числе и Кассирера, тезис о неизбежной дологичности и мистичности первобытного человека вступает в противоречие с антропологической и этнологической очевидностью наших дней. Во многих сферах первобытной жизни и культуры мы находим наши собственные, хорошо знакомые черты культурной жизни. Вряд ли возможно осознать этот факт, если утверждать абсолютную разнородность нашей собственной логики и логики первобытной, если считать их радикально различными и противостоящими друг другу.

Даже в первобытной жизни мы всегда находим, помимо сферы священного, мирскую или светскую сферу, причем именно светская традиция устанавливает обычаи и узаконивает правила, которые определяют способы управления социальной жизнью. По мнению Малиновского, ошибочно думать, что на ранних стадиях развития человек живет в запутанном мире, где реальное смешано с нереальным, где мистика и разум так же перепутаны, как фальшивые и настоящие монеты в стране, где царят беспорядки.

Самое существенное в магическом и религиозном ритуале то, что он вступает в силу там, где не хватает знания. Обряды вырастают из самой жизни, но это никогда не сводит на нет практические усилия человека. В магических ритуалах человек пытается сотворить чудеса не потому, что он не знает ограниченности своих духовных сил, а как раз напротив – потому, что отдает себе в этом полный отчет.

Концепция природы и человеческой жизни в мифе отнюдь не лишена рационального значения. То, что с нашей точки зрения можно назвать иррациональным, дологическим, мистическим, – это предпосылки, из которых исходит мифологическая и религиозная интерпретация, а вовсе не сам способ интерпретации. Если принять эти предпосылки и правильно понять их, т.е. именно так, как их понимал сам первобытный человек, вытекающие из них выводы перестанут казаться алогичными или антилогичными.

Итак, все попытки интеллектуализации мифа, попытки считать его аллегорическим выражением теоретической или моральной истины, по мнению Кассирера, полностью несостоятельны, поскольку в них игнорируются фундаментальные факты мифологического опыта. В мифе царствует не мысль, а чувство. Миф и первобытная религия вовсе не бессвязны, не лишены смысла и разумности. Однако их внутренняя связность гораздо больше зависит от чувства, чем от логических правил. Это единство есть один из наиболее сильных и глубоких импульсов первобытного мышления.

Первобытный взгляд на мир синтетичен, а не аналитичен. Возьмем, например, миф о Парисе. В канун его рождения Гекубе приснился страшный сон, будто она родила пылающий факел, поджегший Трою. Приам, отец Париса, обратился к прорицателю, и тот истолковал сон в том смысле, что Гекуба родит сына, который будет причиной гибели Трои. Будучи дальновидным правителем, Приам сразу после родов велел отнести младенца на гору Иду и там оставить в лесной чаще. Однако, вопреки ожиданиям, мальчик не погиб: его нашла и вскормила своим молоком медведица, а затем взял на воспитание пастух. Однажды Парис пас стадо на склонах Иды, и вдруг ему передали яблоко с надписью "Прекраснейшей!" Прочтя надпись на яблоке, Гера сразу же потянулась к нему, но ей помешали Афина и Афродита. Таким образом, Троянская война, как повествует миф, началась именно в результате действий оскорбленных в своем тщеславии Афродиты, Геры и Афины.

Жизнь в мифе воспринимается как незыблемо непрерывное целое, не допускающее никаких резких и четких различений. Границы между разными сферами расплывчаты и неустойчивы. Действительно, в приведенном мифе жизнь пастуха и жизнь богов развертываются в одном временном пространстве. Внезапная метаморфоза может превратить каждую вещь в любую другую. В этом отношении дикарь часто обнаруживает свои преимущества перед цивилизованным человеком.

Дикарь чувствителен к тонким различиям, ускользающим от нашего внимания. Наскальные рисунки и изображения животных, относящиеся к низшим стадиям человеческой культуры, к палеолитическому искусству, часто восхищают нас своим натурализмом, демонстрируя поразительное знание всякого рода животных форм. Будучи охотником, человек должен был очень хорошо знать мельчайшие подробности жизни животных, уметь распознавать следы различных зверей. Разве можно говорить, что первобытное сознание – недифференцированное, спутанное, дологическое или мистическое?

Для первобытного сознания специфична не его логика, а общее чувство жизни. Первобытный человек вовсе не рассматривал природу, как натуралист, жаждущий классифицировать вещи для удовлетворения своего любопытства. Основная черта мифа не в особом направлении мысли или воображения. Миф – это плод эмоций. Эмоциональная основа окрашивает все его продукты особым цветом. Представление о кровном родстве всех форм жизни – вот общая предпосылка мифологического мышления.