Авторитет

Э. Фромм в работе "Психоанализ и этика" проводит различие между авторитарной и гуманистической совестью. Как уже говорилось, авторитарная совесть, по его определению, это голос интернализованного внешнего авторитета: родителей, государства или любого другого авторитета, являющегося таковым в данной культуре. До тех пор, пока человеческие отношения к авторитету остаются внешними, без нравственного одобрения, едва ли можно, как считает Фромм, говорить о совести^[1].

Понятие "авторитет" восходит к эпохе власти Божественного Августа. Император Гай Октавиан, которому в 23 г. до н.э. сенат впервые присвоил титул Августа, действует через свой auctoritas (авторитет). Его власть признается без условий, что выражает полное доверие к нему народа. Обладать авторитетом в Риме означало пользоваться двойным престижем (законным и божественным). Авторитет обладает определенной императивностью, однако может основываться на компетентности, доверии, уважении со стороны людей или отдельного человека. В то же время авторитет может пытаться реализовать себя вне разумного поведения, через ощущение безграничной власти.

В такой ситуации вырабатывается особый тип поведения, который регулируется страхом наказания или ожиданием поощрения, награды. Авторитет притязает на то, чтобы карать и миловать. Вот почему нередко переживания, которые люди принимают за чувство вины, исходящее якобы из совести, на самом деле есть не что иное, как страх перед авторитетом. Собственно говоря, как считает Фромм, такие люди испытывают не чувство вины, а чувство страха. При формировании совести такие авторитеты, как родители, церковь, государство, общественное мнение, сознательно или бессознательно признаются в качестве нравственных и моральных законодателей, чьи законы и санкции усваиваются, интернализуются индивидом.

Э. Фромм убежден в том, что совесть – более эффективный регулятор поведения, чем страх перед внешним авторитетом. Однако предписания авторитарной совести опираются не на собственные ценностные суждения, а исключительно на требования и запреты, санкционированные авторитетом. Если подобным нормам случится быть хорошими, то и совесть будет направлять действия человека по хорошей стезе. Но они выступают как нормы совести не потому, что они хорошие, а потому что предписаны авторитетом. Если бы авторитет не существовал в действительности, т.е. если бы человек не имел оснований его бояться, тогда авторитарная совесть ослабла бы и утратила силу.

Итак, по мнению Фромма, авторитарная совесть складывается из предписаний и запретов авторитета. Ее сила коренится в эмоциях страха и преклонения перед авторитетом^[2]. Для так называемой авторитарной личности самое страшное преступление – это бунт против установленных авторитетом порядков.

Гуманистическая совесть в трактовке Фромма – антипод авторитарной. Иначе говоря, это настоящая совесть. Это не интернализованный голос авторитета, которому мы стараемся угодить и недовольства которого боимся. Это наш собственный голос, не зависящий от внешних санкций и одобрения. Гуманистическая совесть – это реакция нашей целостной личности на ее собственное функционирование или дисфункцию; реакция на функционирование не той или иной способности, но всей совокупности способностей, которые и определяют наше общечеловеческое и индивидуальное существование. Совесть оценивает все наши действия; она есть (в соответствии со значением корня con-scientia) знание в себе, знание о всех наших успехах и неудачах в искусстве жить. Но хотя совесть и есть знание, она больше, чем просто знание, данное абстрактным мышлением. Ее воздействие характеризуется свойством эмоциональности, ибо ее отклик – это отклик всей нашей личности, а не только одного нашего ума. В сущности, нам не надо осознавать, дешифровывать, что говорит нам наша совесть, чтобы руководствоваться ею^[3].

Гуманистическая совесть не только олицетворяет наше Я; в ней заключена самая суть нашего морального опыта. Наше понимание цели собственной жизни и знание принципов достижения этой цели – и тех принципов, которые мы устанавливаем для себя сами, и тех, которые усваиваем от других и которые мы оцениваем как правильные, – находятся под ее постоянным влиянием.

Гуманистическая совесть, по Фромму, есть выражение своекорыстия и целостности, полноты, самостоятельности и нравственного здоровья, тогда как авторитарная совесть связана с подчинением, покорностью, принесением себя в жертву, долгом или "социальной приспособляемостью". Гуманистическая совесть ориентирована на продуктивность и тем самым на счастье, ибо счастье необходимо сопутствует продуктивной жизнедеятельности. Ущемлять, унижать себя, становясь инструментом в руках другого, даже если другой является весьма достойной фигурой, быть "самоотверженным", несчастным, безропотным, потерянным – все это противоречит требованиям совести. Любые покушения на самоценность и самостоятельность личности, касающиеся как сферы мышления, так и действий, поступков, даже таких проявлений, как пристрастия в еде или сексуальное поведение, противоречат совести.