Аристотель

(384–322 гг. до н. э.)

Аристотель считается самым универсальным мыслителем в истории человечества. Он оставил труды почти по всем известным тогда отраслям науки. Проблемам художественного творчества посвящена его знаменитая "Поэтика", большая часть которой, к сожалению, утрачена. Но и сохранившаяся небольшая часть "Поэтики" до сих пор является настольной книгой литературоведов. Кроме "Поэтики", служившей основным нормативным руководством классицизма вплоть до начала XIX века, вопросы литературного творчества затрагиваются и в других работах философа – в "Риторике" и даже в "Метафизике".

Аристотель является во многом противоположностью Платона. Как философ он склонялся к материализму. Яблоко было для него все же важнее идеи яблока. Подобно Платону, Аристотель считал, что прекрасное "состоит в величии и порядке", однако отказывался видеть в нем проявление божественной "идеи". Он считал, что красота покоится в самой материальной вещи. Так, чтобы изваять прекрасную статую, следует просто взять кусок мрамора и отбросить все "лишнее". В таком понимании прекрасного особенно ярко проступает разница между философским идеализмом Платона и материализмом Аристотеля.

В понимании творческого процесса Аристотель был ближе к софистам и риторам, чем к Платону. У него нет и речи о вдохновении, одержимости. Не беспокоит его, как Платона, и морально-этическая сторона литературы. Художественное творчество он понимал, подобно софистам, как "техне", как дело техники. Поэт просто должен владеть основами своего словесного ремесла, творить с холодной головой, расчетливо и трезво. В жизненном опыте человека литературе и искусству им отводилось не самое высокое место. В "Метафизике" Аристотель так определил уровни человеческой деятельности: "Человек, имеющий опыт, считается более мудрым, нежели те, кто имеет лишь чувственные восприятия, а владеющий искусством – более мудрым, нежели имеющий опыт, наставник – более мудрым, нежели ремесленник, а науки об умозрительном (theore- tikai) – выше искусств творения (poietikai)". Проще говоря, философ мудрее, чем поэт. И последний ставится в ряд с философом только по своей "мудрости". О платоновском "яростном" элементе поэзии, о ее особой силе здесь речь не идет.

Правда, психологическое, а не только интеллектуальное воздействие поэзии отмечено Аристотелем в его учении о "катарсисе". Катарсис (буквальное значение "очищение")– состояние зрителей, смотрящих трагедию. При виде страданий, на которые боги обрекают людей, "бывших до этого в великой славе и счастье", а теперь "незаслуженно страдающих", зритель испытывает страх и сострадание. Посредством этих эмоций и происходит очищение, просветление души. Аристотель подробно объясняет, какими должны быть герои трагедии, чтобы их судьба вызывала страх и сострадание. Конфликт в трагедии должен возникнуть между близкими людьми, родственниками, друзьями. Если враг убивает врага, то в этом нет "ничего жалостного", а значит, нет трагедии.

Чрезвычайно важным представляется аристотелевское понимание происхождения и сущности поэзии. "Очевидно, – писал Аристотель, – что поэтическое искусство породили две причины, и обе естественные (имеется в виду страсть к подражанию и страсть к узнаванию). Ведь подражать присуще людям с детства: люди тем ведь и отличаются от остальных существ, что склоннее всех к подражанию, и результаты подражания всем доставляют удовольствие".

Эти слова важны не только сами по себе, но и как ответ тем энтузиастам естественных наук, которые в XIX веке стали, подобно тургеневскому Базарову, говорить о ненужности литературы и изгонять ее из университетов (англичанин Хаксли). Парадоксально, что такие выдающиеся биологи, как Хаксли, не понимали, в отличие от Аристотеля, что страсть к художественному творчеству – это фактически инстинкт, а инстинкт не запретишь и не изгонишь.

Трактуя литературное творчество как своего рода ремесло, Аристотель занимался преимущественно изучением основ этого ремесла. Его работы по литературе – это нормативные руководства по написанию произведений. В сохранившейся части "Поэтики" в основном содержатся рекомендации создателям трагедии и в меньшей степени создателям других жанров – комедии и эпоса. Скорее даже не рекомендации, а требования. Из приведенных выше слов явствует, что философ "мудрее" поэта, и значит, имеет право наставлять последнего. И если Платон ограничивался только наставлениями нравственно-этического характера, то Аристотель прямо и очень подробно объясняет авторам трагедий, как и о чем надо писать. Нормативные требования к трагедии, разработанные Аристотелем, послужили основой творческого метода классицистов.

Аристотель детально проанализировал все аспекты трагедии – проблему происхождения, ее жанровое своеобразие (в сравнении с комедией и эпосом) и особенно тщательно все ее формальные составляющие. Интерес к форме произведений был у античного философа так велик, что современные литературоведы, тяготеющие к формальным методам анализа, видят в нем своего предшественника, называя себя "неоаристотелианцами" (группа ученых Чикагского университета). А известный неокритик А. Тейт и самого Аристотеля назвал "формалистом".

Какие же формальные признаки и особенности трагедии выделял Аристотель? Трагедия должна состоять из "шести частей". Это сказание (mythos), характеры (ethe), речь (lexis), мысль (dianoia), зрелище (opsis) и музыкальная часть (melos).

Каждая из этих частей, как и вся трагедия в целом, является подражанием чему-то, "мимесисом". Так, "трагедия есть подражание... действию, жизни...". Цель ее – изобразить "какое-то действие". Поэтому самое главное в трагедии не "характеры", а "склад событий", т. е. сюжет. И события эти должны быть изображены не как отдельные эпизоды, а как логически, "по необходимости", вытекающие одно из другого. События, т. е. сюжеты трагедий, следует искать в традиционных древних сказаниях, мифах. "Начало и как бы душа трагедии – именно сказание", – утверждает Аристотель. Он рекомендует искать такие мифологические сюжеты, которые стимулировали бы появление страха и сострадания у зрителей, с удовольствием отмечая, что в последнее время авторы трагедий берут не первые попавшиеся мифы, а наиболее подходящие для трагического жанра – об Эдипе, Оресте и некоторые другие. При этом Аристотель рекомендует не разрушать "сказания, сохраненные преданием", а пользоваться ими "искусно".

В структуре трагедии огромную роль играют, по мысли Аристотеля, "перелом" (peripeteia) и узнавание (anagnorisis). "Перелом" – это "перемена делаемого в свою противоположность". Перемена эта в идеале должна быть "вероятная или необходимая". Такой перелом мы находим в трагедии Софокла "Царь Эдип", которую Аристотель считал образцовой. В ней нет ничего лишнего. Из нее нельзя выбросить ни одного эпизода. В этой связи Аристотель писал, что в трагедии, являющейся "подражанием действию единому и целому", части и события должны быть так сложены, чтобы с перестановкой или изъятием одной из частей менялось бы и расстраивалось целое, ибо то, "присутствие или отсутствие чего незаметно, не есть часть целого".

"Узнавание, – пишет Аристотель, – есть перемена от незнания к знанию". В "Царе Эдипе", этой образцовой трагедии, "перелом" и "узнавание" совпадают. И это идеальный случай построения трагедии.

Аристотель рассматривает и целый ряд других проблем трагедийной формы, в частности, проблему стихотворного размера (ямб вместо гекзаметра, присущего эпосу), вопросы поэтического языка ("достоинства речи – быть ясной и не быть низкой"). Анализируется им и употребление "переносных слов", то есть метафор. Кратко изложенное Аристотелем понимание метафоры послужит в XX веке основой развития целой науки об этом тропе. Пишет философ и о роли завязки, развязки и других составляющих трагедию частей.

Образная система драматических произведений характеризуется следующим образом: в трагедии изображаются люди "лучше, чем мы", а в комедии "хуже".

Наконец, Аристотель сформулировал, по сути, то, что позже получит название типизации. "В характерах, как и в складе событий, – утверждает Аристотель, – всегда следует искать или необходимого, или вероятного, так, чтобы такой-то говорил или делал такое-то по необходимости или вероятности". С этим связано и аристотелевское требование "сообразности" характеров. Мужество, в частности, свойственно героям-мужчинам. Женским же образам "мужество и сила несообразны", так же, как они несообразны и трусу, хотя последний и может совершить единичный мужественный поступок. Это требование типизации перекликается с требованием обобщения. Поэт, считает Аристотель, отличается от историка именно своей способностью изображать типичное, характерное, "общее", а не "единичное". Именно поэтому Аристотель находит поэзию "философичнее" и серьезнее истории и ставит поэта выше историка, расхваливая при этом Гомера, не ставшего изображать все события войны под Троей в их хронологии, а выбравшего и великолепно скомпоновавшего наиболее типичные и впечатляющие эпизоды.

Вымысел, по Аристотелю, вполне допустим в художественных произведениях: "Невозможное, но вероятное следует предпочесть возможному, но убедительному".

И еще одно положение Аристотеля оказывает заметное влияние на современное литературоведение – его мысль о существовании особой эстетической эмоции. То, что вызывает у нас отвращение в жизни (например, "облики гнуснейших животных"), на то мы "с удовольствием смотрим в самых точных изображениях". Это замечание Аристотеля будет развито со

временными литературоведами и искусствоведами (К. Белл, Р. Фрай и др.), борющимися с литературоведами-позитивистами и видящими в художественном творчестве слишком прямое "отражение действительности".

Обращает на себя внимание и то, что "страх и сострадание", порождающие катарсис, Аристотель также наполнял не столько обычным житейским, сколько эстетическим ОГЛАВЛЕНИЕм. Он неоднократно подчеркивает, что эти эмоции должны доставлять зрителю трагедии прежде всего наслаждение. В этой связи представляется упрощенным использование понятия "катарсис" современными литературоведами-фрейдистами, отбросившими эстетическое понимание этого термина и наполнившими его чисто медицинским ОГЛАВЛЕНИЕм. В этом лишний раз проявилось более тонкое понимание великим философом природы поэзии, художественного творчества по сравнению со многими современными литературоведами позитивистской ориентации.

У Аристотеля было много учеников и последователей. Вслед за ним книги по проблемам поэтики писали Геракл ид Понтийский, Праксифан Родосский, Сатир, Хамелеон и др. Двух последних можно считать зачинателями биографического метода в литературоведении – они собирали различные сведения, включая легенды и анекдоты, о жизни древних авторов.

Усилиями софистов и риторов, Аристотеля и других философов уже в течение классического периода древнегреческой литературы были определены канонические формы для различных литературных жанров – эпоса, лирики, драмы и др.

Литературно-критическая и филологическая мысль особенно интенсивно развивалась и в эпоху эллинизма (последние три века до н. э.). Это развитие было в какой-то степени компенсацией за увядание художественного творчества. К этому периоду относится деятельность двух известных филологических школ – александрийской и пергамской. Обе школы работали на базе крупнейших в то время библиотек (Александрийская библиотека была основана в III веке до н. э., Пергамская – сто лет спустя).

Ученые-филологи, работавшие в этих библиотеках, издавали^[1] и комментировали произведения, устанавливали авторство безымянных текстов. Крупнейшим литературоведом александрийской школы был Аристарх Самофракийский. Одной из его заслуг было выверенное издание произведений Гомера и Гесиода. Имя Аристарха как строгого и внимательного критика вошло в историю, став нарицательным. В этом качестве оно упомянуто у Пушкина:

Помилуй, трезвый Аристарх,

Моих вакхических посланий,

Не осуждай моих мечтаний

И чувства в ветреных стихах.

Наиболее известным литературоведом пергамской школы был Кратет Малльский, современник и оппонент Аристарха. Рациональному методу объяснения поэм Гомера, предложенному Аристархом, Кратет противопоставлял аллегорический (Зевс, например, не столько бог, сколько олицетворение разума).

Кратет вошел в историю еще и потому, что именно он, прожив некоторое время в Риме, оказал заметное влияние на молодую литературоведческую мысль этой набирающей силу державы.