Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев; 1880–1934)

Естественник по образованию, склонный к символизму и мистике (отсюда увлечение антропософией). Отталкиваясь от средневековых традиций, он оказался одним из немногих русских писателей XX в., которые использовали ритмическую прозу. Белому присуще экспериментирование и даже игра с внешними формами, и в этом смысле он предшественник формализма, возникшего в русской литературе 1930–1940-х гг. (К). Н. Тынянов и др.). Художественные изыски не помешали Белому страстно любить Россию и выразить это в простых строках:

Рыдай, буревая стихия,

В столбах громового огня!

Россия, Россия, Россия –

Безумствуй, сжигая меня.

Над безумствующей Россией, как у Тютчева и Блока, находится Христос:

Сухие пустыни позора,

Моря неизливные слез –

Лучом безглагольного взора

Согреет сошедший Христос.

Отсюда проистекает его вера: "Россия – Мессия грядущего дня!"

Эксперименты Андрея Белого оказали влияние на всю русскую поэзию XX в. – как на более молодых современников (Маяковского, Есенина, Цветаеву), так и на поэзию второй половины XX в. При желании Андрея Белого можно даже считать предшественником нынешнего постмодернизма, в котором сочетаются различные стили и приветствуется экспериментирование с предметом искусства.

Вообще, присущая символистам склонность к углубленному всматриванию в мир способствовала тому, что они видели в бурных событиях начала века то, чего не замечали представители других направлений, – символы грядущего во всполохах настоящего, и поэтому оказались прозорливее многих. В конце жизни Андрей Белый перешел почти исключительно на прозу и, в частности, написал интересные воспоминания об атмосфере начала XX в. Андрей Белый и по сей день остается загадкой русской литературы.

Еще один видный символист Константин Дмитриевич Бальмонт (1867–1942) на рубеже веков был самым популярным русским поэтом. В его стихах звучала тонкая и изощренная музыкальность, до тех пор никому не ведомая:

Я – изысканность русской медлительной речи,

Предо мною другие поэты предтечи...

Особенно знаменит его сборник "Будем как Солнце" (1902). В первую русскую революцию Бальмонт, как и многие интеллигенты, пережил период увлеченности революцией ("Песни мстителя", 1905), но после Октябрьского переворота его позиция изменилась. В 1921 г. он эмигрировал и жил, сильно нуждаясь, во Франции.

Поражавший современников широтой познаний Валерий Яковлевич Брюсов (1873–1924) выступил в печати со сборниками стихов "Русские символисты" в последнем десятилетии XIX в. Брюсов не только поэт, но также беллетрист, драматург, переводчик, литературовед, историк. Он ввел в поэзию образ современного большого города, "по железным жилам" которого "струится газ, бежит вода". Люди для Брюсова – "владыки естеств", "пьяные городом существа". На его творчестве лежит печать пессимизма ("Я был, я мыслил, я прошел, как дым..."), в основе которого смертность человека. Вопреки фетовскому "То, что вечно, человечно", Брюсов провозглашает:

Но только страстное прекрасно

В тебе, мгновенный человек!

Брюсов воспел "грядущих гуннов", "творящих мерзость во храме":

Но вас, кто меня уничтожит,

Встречаю приветственным гимном.

Еще одна группа поэтов, вошедшая в литературу на десятилетие позже символистов "второй волны", объединилась под названием акмеизма (от греч. акме – вершина, расцвет). Его основали в 1909 г. ученик Бальмонта Сергей Митрофанович Городецкий (1884–1967), а также ученик Брюсова Николай Гумилев и его жена Анна Ахматова. Акмеизм – это реакция на символизм, восстание против "тумана неясных форм, неверных очертаний" с целью нового подвига: "живой земле пропеть хваты". У акмеистов, писал Городецкий, "роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мысленными подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще". Акмеисты против "звонов, стонов, перезвонов", увлечения музыкальной стороной слова, в пользу выявления его пластики и конкретного смысла.

Акмеисты не удовлетворись намеками символистов на потусторонний мир, а пытались открыть духовность в посюстороннем мире и в самой материи стиха. Аналогичны им искания в живописи начала XX в. И то и другое было в определенной мере реакцией искусства на становящуюся заметной бездуховность жизни в условиях засилья товарных отношений. Искусство хотело не только критиковать действительность, но и быть вполне художественно самостоятельным.