год. Америка вступает в войну. Россия выходит из войны.

1917 г. принес громадные перемены в соотношение сил на фронтах Первой мировой войны.

Во-первых. весь этот год был отмечен прогрессирующим ослаблением России в результате революционного кризиса в стране. И дело даже не только в известных слабостях транспортной системы, в экономической отсталости, в нехватке офицерских кадров и т.н. Главной причиной была утрата веры русских людей в "Бога, Царя и Отечество", делегитимация правящего режима в глазах народа. Русские совершенно не хотели воевать за цели, которые казались им чуждыми и ненужными.

Осенью 1917 г. настил крах великой русской армии. В начале 1916 г. она насчитывала в своем составе 12 млн чел. Это была самая крупная армия мира. Но ее распад был уже неостановим.

Собственно говоря, с самого начала мировой войны началось неудержимое ослабление российских позиций в коалиции с Западом, и уже к концу первого года войны Антанта не представляла собой союз равных.

Каковы же были последствия относительного ослабления позиций России в рамках Антанты?

1. Россия (как, впрочем, и Франция) была вынуждена согласиться с тем, что российские закупки в США должны идти под британским контролем и через британское посредничество.

2. России приходилось расплачиваться за западные кредиты кровыо своих солдат. Так было в ходе неподготовленного русского наступления в Восточной Пруссии в августе 1914 г.; так было и в дальнейшем — когда Брусиловский прорыв помог ослабить германский натиск па Верден; да и необходимость посылки русских бригад на Западный и Салоникский фронты также обуславливалась экономической зависимостью России.

Союзнические конференции (Шантильи, ноябрь 1916 г. и Петроград, январь — февраль 1917 г.) не дали царскому правительству ничего конкретного, кроме посулов на будущее; в обмен на эти посулы от измученной России требовали уже весной 1917 г. перехода в решительное наступление.

Правда, в феврале — марте 1917 г. наметилось сближение позиций Петрограда и Парижа по вопросу о разделе шкуры неубитого медведя. Россия выразила готовность поддержать Францию в се претензиях на Эльзас и Лотарингию, а также на Саарский угольный бассейн; остальные же германские земли на левом берегу Рейна должны были составить "автономное и нейтрализованное государство", которое должно будет занято французскими войсками вплоть до выполнения Германией и ее союзниками всех требований будущего мирного договора. В ответ на это Париж признавал англо-русское соглашение о Константинополе и Проливах, а также "свободу" России в определении ее западных границ (т.е. образование "цело- купной Польши" под скипетром русского царя). Разумеется, эта сделка вызвала недовольство Лондона, который не желал столь значительного усиления Франции и ослабления Германии.

Революция в России вызвала прогрессирующее ослабление России и, следовательно, ослабление ее позиций в Антанте. Резко сократился объем кредитов Временному правительству; целый ряд дипломатических вопросов (итальянские притязания на Смирну; греческий вопрос) решались без консультации с Петроградом. Фактически осенью 1917 г. начался раздел России на сферы влияния ее союзников по Антанте: так, США брали на себя реорганизацию железных дорог, Англия — морской транспорт, а Франция — армию.

На всем протяжении войны Англия и Франция опасались, что Россия может заключить сепаратный мир с немцами. Активная поддержка февральского переворота со стороны английского и французского послов в Петрограде и объяснялась, кстати, опасениями по поводу германофильских настроений в камарилье (в ее числе были такие прогерманские деятели, как Борис Владимирович Штюрмер, Григорий Ефимович Распутин, Александр Дмитриевич Протопопов). Но сепаратный мир все же был заключен — большевиками в Брсст-Литовске.

Во-вторых. все более очевидными становились признаки истощения Англии, Франции и Германии. Чудовищные потери 1916 и 1917 гг. привели к полному исчерпанию людских ресурсов на Западном фронте. Англии и Франции приходилось все больше полагаться на колониальные войска, а также на русские экспедиционные корпуса во Франции и на Салоникском фронте. Что было особенно страшно для правящих элит — революционное брожение начало проникать в немецкие и французские войска. И если англичане и французы располагали все еще колоссальными материальными ресурсами (что позволяло им постоянно наращивать производство средств вооруженной борьбы), то в Германии ситуация была иной. Германская экономика работала на пределе своих возможностей, свидетельством чему стал всплеск инфляции и рост дефицитов, особенно продовольствия. Но еще более тяжелой была ситуация у младших партнеров воюющих коалиций — Австро-Венгрии и Италии.

Германия была вынуждена призвать в армию 19-летних юношей, Австро- Венгрия — увеличить призывной возраст до 55 лет, а Турция — до 50 лет.

В-третьих, в этих условиях вступление в войну Соединенных Штатов решающим образом меняло соотношение сил. Брошенный на чашу весов Антанты колоссальный потенциал Америки многократно компенсировал ослабление и развал России. В связи с этим вступление США в войну через месяц после Февральской революции в Петрограде представляется нс случайностью, а закономерностью.

Ведь в начале 1917 г. истощение Германии еще не было очевидным; напротив, все выглядело так, будто Центральные державы выигрывают войну. 8 января 1917 г. Берлин принял решение начать неограниченную подводную войну, которая должна была задушить Антанту экономически. И в этих условиях развал России, казалось, делал победу Четверного союза более чем вероятным. Между тем победа Германии и ее союзников совершенно не отвечала интересам США, ибо в этом случае решающим образом было бы нарушено нe только европейское, но и мировое равновесие. Не последнюю роль играло и то соображение, что в случае поражения Антанты все эти многомиллиардные американские займы Англии, Франции, России и другим странам пришлось бы списать по графе "убытки". Наконец, объявление Берлином "неограниченной подводной войны" и пресловутая телеграмма Циммермана (о которой будет сказано ниже) стали той каплей, которая переполнила чашу. Решение Вашинггона вступить в войну, таким образом, стало не только началом конца американского изоляционизма; оно стало и началом конца британской гегемонии в международных делах, ибо ослабевшая Британия не могла более играть роль балансира в системе международных отношений — за нее эту роль теперь играли Соединенные Штаты.

Постепенный дрейф США в сторону Антанты стал заметен уже в 1915 г. Правда, еще в 1914 г. настроения в Соединенных Штатах начали постепенно меняться не в пользу Германии; и этому изрядно помогли не только успехи британской пропаганды, но и зверства германской военщины.

Однако серьезные сдвиги на политическом уровне начали проявляться лишь в 1915 г. В этом году, с одной стороны, Вашингтон фактически смирился (после нескольких вялых протестов) с британской морской блокадой Германии и Центральных держав, а с другой — выступил решительно против германской подводной войны. Этот сдвиг в пользу Антанты был неслучаен; еще до войны объем торговли США с Антантой в 10 раз превышал аналогичный показатель для Центральных держав.

Важнейшей причиной поворота во внешней политике США была неудача посреднических усилий Вашингтона в январе — марте 1915 г., направленных на поиск мирного решения мирового кризиса. Поездка полковника Эдуарда Хауза, личного представителя президента Вудро Вильсона, в Европу закончилась безрезультатно — и во многом ввиду позиции Берлина, который выдвинул совершенно неприемлемые условия своего участия в международной конференции под американским председательством (так, немцы требовали от Франции уплаты репараций, сохранения

иод своим контролем важнейших объектов в Бельгии, передачи части Бельгийского Конго и т.д.).

Черев год, однако, полковник Э. Хауз возобновил свой дипломатический зондаж, но ни о каком "беспристрастном посредничестве" США не было и речи. В течение января — февраля 1916 г. Э. Хауз апробировал в столицах Антанты свой "план мира", который сводился к выдвижению Вашингтоном предложения о созыве мирной конференции на условиях, одобренных Антантой и неприемлемых для Германии. Администрация США исходила из того, что, если Берлин отвергнет эту инициативу, то тогда США вступят в войну на стороне Антанты. 22 февраля 1916 г. Э. Грей и Э. Хауз даже подписали секретный меморандум о возможном вступлении Соединенных Штатов в войну по просьбе Англии и Франции. Однако в 1916 г. об этом не могло быть и речи: в Соединенных Штатах шла предвыборная кампания, и президент В. Вильсон, учитывая общественные настроения, выступал под антивоенными лозунгами.

Однако после завершения предвыборной кампании, когда о миролюбивой риторике можно было забыть, В. Вильсон резко активизировал американскую политику на европейском направлении. 18 декабря 1916 г. Вашингтон обратился с нотой к воюющим сторонам с предложением определить свои конкретные цели для будущей мирной конференции. Ответы как с той, так и с другой стороны разрезавших Европу окопов были совершенно безрадостными: и Центральные державы, и Антанта, будучи уверенными в победе, выдвинули совершенно неприемлемые для противоположной стороны предложения. Более того, Берлин заявил, что он готов вести лишь прямые переговоры, без американского посредничества.

Вудро Вильсон

Этот дипломатический демарш В. Вильсона, несомненно, имел преимущественно внутреннего адресата: нужно было продемонстрировать американскому обывателю (он же избиратель) миролюбие Вашингтона и совершенную неспособность германского руководства к какому-либо компромиссу. Нужно сказать, что Берлин в конце 1916 — начале 1917 г.

сделал все от него зависящее для того, чтобы настроить и американскую элиту, и рядового американца против "прусского милитаризма".

Во-первых, как уже было сказано, 8 января 1917 г. германское правительство приняло решение начать неограниченную подводную войну.

Подводная война^[1]

30 декабря 1916 г. германское правительство получило официальное извещение об отказе держав Антанты начать мирные переговоры. Теперь у Германии остался очень небогатый выбор: или неограниченная подводная война (т.с. уничтожение подводными лодками не только военных, но и гражданских судов, в том числе нейтральных держав), или капитуляция. 9 января 1917 г. в Плессе состоялось новое совещание поэтому вопросу, и канцлер Т. фон Бетман-Гольвег уступил нажиму военных.

31 января 1917 г. посол Германии в Вашингтоне граф Альбрехт фон Бернсторф уведомил американское правительство, что на следующий день начинается неограниченная подводная война. Нужно сказать, что в Берлине роковым образом недооценили мощь Соединенных Штатов — и именно этим объясняется неописуемое легкомыслие германской правящей верхушки.

Во-вторых, революционные события в России (март 1917 г.) до основания потрясли Восточный фронт и поставили под вопрос победу Антанты.

В-третьих, последней каплей, переполнившей чашу терпения американцев, была знаменитая телеграмма Циммермана.

Телеграмма Циммермана

Депеша германскому послу в Мексике (Берлин, 19 января 1917 г.):

"1 февраля мы намерены начать неограниченную подводную войну. Несмотря на это, мы постараемся сделать все возможное, чтобы сохранить нейтралитет Соединенных Штатов Америки.

Если эта попытка окажется неудачной, мы предложим союз Мексике на следующих условиях:

Мы должны вместе вести войну и вместе заключим мир. Мы окажем общую финансовую поддержку. Мы с пониманием отнесемся к возвращению Мексике утерянных территорий Нью-Мексико, Техаса и Аризоны. Детали мы оставляем на ваше усмотрение.

Вам предлагается проинформировать об этом президента Мексики, так как практически нет сомнений, что в ближайшем будущем начнется война с Соединенными Штатами. Также предложите президенту Мексики, чтобы он но своей инициативе связался с Японией и предложил ей присоединиться к этому плану. Одновременно предложите ему выступить посредником между Германией и Японией.

Пожалуйста, обратите внимание президента Мексики, что использование безжалостных методов подводной войны должно вынудить Англию заключить мир в течение считанных месяцев.

Статс-секретарь Циммерман"^[2].

По общему мнению историков дипломатии, из всех глупостей, совершенных германской внешней политикой на протяжении Первой мировой войны, глупость Артура Циммермана была, бесспорно, самой выдающейся. Последствия перехвата британской радиоразведкой этой телеграммы были во всех отношениях гораздо более тяжелыми, чем перехват немцами русских радиограмм во время сражений за Восточную Пруссию в августе 1914 г.

Теперь даже самые закоренелые англофобы и германофилы в Америке были вынуждены замолчать — вступление Америки в войну на стороне Антанты было предрешено^[3].