Лекция 14. АЛЕКСЕЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ТОЛСТОЙ (1817-1875)

В результате изучения данной главы студент должен:

– знать основные мотивы и жанры лирики Толстого; историософию писателя; осмысление проблем ы власти в драматической трилогии; художественные особенности драматического цикла Толстого;

– уметь характеризовать исторические воззрения писателя; осмыслять формы их художественного претворения;

– владеть навыками анализа лирического и драматического произведения.

А. К. Толстой – писатель разностороннего дарования: тончайший лирик, острый сатирик, самобытный прозаик и драматург. Литературный дебют Толстого – повесть "Упырь", которая была опубликована в 1841 г. под псевдонимом "Краснорогский" и удостоилась доброжелательной оценки Белинского. Однако затем А. К. Толстой долго не печатал своих произведений, а среди них такие шедевры лирики, как "Колокольчики мои...", "Василий Шибанов", "Курган". В 1840-е гг. он начал работать над романом "Князь Серебряный". Долгое молчание, вероятно, было обусловлено требовательностью, которую воспитал в писателе дядя Алексей Перовский, больше известный нам как писатель Антоний Погорельский. А. К. Толстой вновь выступил в печати лишь в 1854 г.: в "Современнике", издаваемом Некрасовым, с которым незадолго до этого он познакомился, появилось несколько стихотворений поэта, а также серия сатирических произведений с Козьмой Прутковым. Позже Толстой разорвал отношения с журналом и печатался в "Русском вестнике" Μ. Н. Каткова, а в конце 1860-х гг. начал сотрудничать с "Вестником Европы" Μ. М. Стасюлевича.

Лирика

А. К. Толстого называют сторонником теории "чистого искусства". Однако его лирика многопланова и не замыкается на тех темах, к которым традиционно обращались поэты, исповедующие художественные принципы эстетического направления в литературе. Толстой живо откликался на злободневные события своей эпохи, в его лирике ярко представлена гражданская тематика. Свою позицию в литературной и политической полемике той поры писатель выразил в стихотворении "Двух станов не боец, но только гость случайный..." (1858), где речь идет о споре между "западниками" и "славянофилами" (изначально оно было адресовано И. С. Аксакову). Однако смысл стихотворения шире: автор выражает свою главную этическую установку – он там, где истина, для него неприемлемо следование какой-либо идее только потому, что она исповедуется кругом друзей. По сути, позиция А. К. Толстого в тех спорах, которыми была ознаменована эпоха 1850–1860-х гг., как раз и состоит в отстаивании идеалов добра, веры, любви, в утверждении высоких духовных начал, которые вдруг утратили свою очевидность, стали восприниматься как обветшалые и устаревшие. Писатель не отказывается от своих убеждений под натиском новых теорий, не уходит от споров, не замыкается в себе (что характерно для представителей "чистого искусства") – он боец, в этом его высшее предназначение, неслучайно одно из стихотворений так и начинается: "Господь, меня готовя к бою..."

Программным в этом отношении стало позднее стихотворение "Против течения" (1867). Оно диалогично и обращено к тем, кто, как и сам А. К. Толстой, привержен вечным ценностям, для кого значимы мечта, вымысел, вдохновение, кто способен воспринять божественную красоту мира. Настоящее для него мрачно и агрессивно – поэт почти физически ощущает "натиск нового времени". Однако Толстой говорит о недолговечности новейших убеждений, ведь сущность человека остается прежней: он так же верит в добро, красоту (во все то, что ниспровергают представители "века положительного"), ему так же открыто живое движение природы. Духовные основы остаются прежними. Мужество тех немногих, кто верен им ("други" – так обращается к единомышленникам поэт), уподоблено подвигу ранних христиан. Историческая аналогия показывает, что правда не за большинством, а за той немногочисленной группой, которая идет "против течения".

О верности своим убеждениям, об обреченности на внутреннее одиночество мыслящего человека идет речь в послании "И. А. Гончарову" (1870). "Для своей живи лишь мысли", – призывает Толстой художника. Для этого пласта лирики А. К. Толстого характерна острая публицистичность, однозначность оценки современной действительности, этим обусловлена лексика, создающая ощущение мрака, темноты, давления, когда речь идет о современной эпохе (так, например, возникает образ "черных туч", выражение "натиск нового времени"). Эту же мысль Толстой облекает и в аллегорическую форму. В стихотворении "Темнота и туман застилают мне путь..." (1870) возникает образ царь-девицы, которая для поэта – воплощение гармонии, красоты, тайны; идеал, поиск которого – и есть жизнь. А. К. Толстой использует образ дороги, за которым в русской литературной традиции прочно закрепилась семантика жизненного пути, обретения собственной духовной стези, поиска смысла жизни. Лирический герой, не страшась, идет в темноту и мрак, так как только внутреннее противостояние тьме и рождает надежду на встречу с таинственной царь-девицей. Образный строй этого стихотворения, его стилистика предвосхищают лирику символистов.

А. К. Толстой воспринимает современность не только как "шум толков, сплетен и хлопот", но и как смену эпох, закат старой дворянской культуры. В таких стихотворениях, как "Ты помнишь ли, Мария..." (1840-е гг.), "Шумит на дворе непогода..." (1840-е гг.), "Пустой дом" (1849?), возникает образ опустевшего, брошенного дома, который стал символом оскудения рода, распада связи времен, забвения семейных преданий. Так в лирике Толстого предмет начинает обрастать символическим значением, а пространственный образ позволяет передать движение времени. По сути, это пушкинский принцип развития лирического сюжета. Однако в стихотворении "По гребле неровной и тряской..." (1840) образ времени получает неожиданный лермонтовский разворот. В сознании лирического героя одномоментны два восприятия времени: он существует в реальном временном потоке, но при этом утрачивает чувство настоящего, единичности переживаемой ситуации.

Предметный план стихотворения предельно прост: это ряд бытовых и пейзажных картин, по которым скользит взгляд героя во время движения. Все, что он видит, типично и заурядно. Это та реальность, созерцание которой, как правило, не рождает никаких эмоций или размышлений. Однако у лирического героя вдруг возникает ощущение уже однажды испытанного, пережитого: "Все это когда-то уж было, // Но мною забыто давно". Откуда это чувство? Это – культурная память. Она в самом существе человека, а проявляется на подсознательном уровне. Через подобное "узнавание" как раз и осознается кровная связь с родной землей.

Чувство родины в лирике А. К. Толстого дает о себе знать в разных формах: и в особом интересе к исторической теме, и в использовании народно-поэтических ритмов.

Историческая тема для Толстого, без преувеличения, любимая, и разрабатывается она всесторонне, в разных жанрах: писатель создает баллады, былины, сатирические стихотворения, элегии, роман, трагедии... Особо Толстого привлекала эпоха Ивана Грозного: рубеж XVI-XVII вв. он воспринимал как переломный момент русской истории. Именно в это время, по мнению Толстого, происходит уничтожение исконного русского характера, искоренение правдолюбия, духа свободы.

А. К. Толстой выделял в русской истории два периода: он говорил о Руси Киевской, "русской" (до монгольского нашествия), и "Руси татарской". Киевская Русь – это то историческое прошлое, в котором Толстой находил общественный идеал. Страна была открыта для внешнего мира, активно поддерживала отношения с другими государствами. Это была эпоха богатырей духа. В балладах "Песня о Гаральде и Ярославне" (1869), "Три побоища" (1869), "Песня о походе Владимира на Корсунь" (1869), "Боривой" (1870), "Роман Галицкий" (1870) Толстой создает цельный характер героя-воина, показывает прямоту и благородство отношений. Совершенно иной предстает в его изображении Русь времен Ивана Грозного. Объединение вокруг единого центра Толстой воспринимал как причину упадка русской духовности. В связи с этим интересны его размышления по поводу современного европейского мира (а Толстой знал его очень хорошо), в котором, как видел поэт, утверждается "господство посредственности" (об этом – один из споров А. К. Толстого с Тургеневым, который приветствовал демократические преобразования во Франции). Толстой предвидел распространение этих процессов и в других странах (например, в Италии). Однако любая централизация, по его мнению, ведет к утрате исконных черт, самобытности. Свободное, по-настоящему культурное общество может существовать только в маленьких государствах. Образцами таковых для Толстого как раз и являлись Киевская Русь и Новгород. По этой причине писатель не считал, что сосредоточение русских земель вокруг Москвы было благом для русской истории (что явствует, например, из "Истории государства Российского" Карамзина). Московский период, по глубокому убеждению Толстого, и есть утверждение "татарщины" в русском сознании, а это – раздоры, бесправие, насилие, неверие, животное, непросвещенное сознание. А. К. Толстой писал: "Скандинавы не установили, а нашли вече уже совсем установленным. Их заслуга в том, что они его подтвердили, тогда как отвратительная Москва уничтожила его... Нс было надобности уничтожать свободу, чтобы покорить татар. Не стоило уничтожать менее сильный деспотизм, чтобы заместить его более сильным"; "Моя ненависть к московскому периоду... это не тенденция – это я сам. Откуда взяли, что мы антиподы Европы?"

В балладе "Поток-богатырь" (1871) созданная писателем историческая панорама позволяет показать суть произошедших перемен. Богатырь погружается в сон во времена Владимира, а просыпается во времена Грозного и современную Толстому эпоху. Прием отстранения позволяет поэту оценить тысячелетнюю русскую историю глазами не потомков, а предков. Прежде всего, уходит единение, справедливость и правдолюбие. Нормой становится рабство перед чином. В современной эпохе Толстой делает акцент на разрушении традиционной морали, экспансии материалистических идей, на ложности слова – иными словами, он не принимает ничего из того, что обозначалось словом "прогресс".

Историческая тема появляется уже в ранней лирике А. К. Толстого. Традиции исторической элегии развиваются в стихотворении "Колокольчики мои..." (1840), однако поэт видоизменяет жанр. Как правило, в исторической элегии герой из настоящего обращал свой взор в прошлое, тем самым соотносил, что было и что стало. Ушедшие эпохи позволяли осознать настоящее и выявить общие закономерности движения времени. Так, например, обстояло дело в исторических элегиях Батюшкова (который стоял у истоков жанра) и Пушкина. В элегии А. К. Толстого носитель речи – не герой-современник, а древнерусский воин, скачущий по степи. Однако это не только стихийное движение в беспредельном пространстве, это путь "к цели неизвестной", путь, который "знать не может человек – // Знает Бог единый". Человек оказывается один на один со степью – так в стихотворение входит мотив судьбы, которая понимается и как личная судьба, и как судьба страны. И если собственная доля герою неведома ("Упаду ль на солончак // Умирать от зною? // Или злой киргиз-кайсак, // С бритой головою, // Молча свой натянет лук, // Лежа под травою // И меня догонит вдруг // Медною стрелою?"), то будущее для него очевидно: оно в единении славянских народов.

Лирический монолог строится как обращение к "колокольчикам", "цветикам степным". В данном случае прием апострофы не просто типичная для толстовской эпохи риторическая фигура. Он позволяет воплотить сущностную особенность сознания древнерусского человека, еще не утратившего языческих представлений, живущего в единстве с природой, нс противопоставившего себя ей. Подобное мировосприятие отражено в известном памятнике древнерусской письменности – "Слове о полку Игореве".

Ближе к традиционной исторической элегии стихотворение "Ты знаешь край, где все обильем дышит..." (1840-е гг.). Лирическая медитация здесь строится как воспоминание об идеальном мире, а структура элегии (вопросная форма, наличие адресата) создает особую атмосферу интимности. Однако в стихотворении отчетливо выражено стремление преодолеть личностность, вовлечь в круг переживания чужое сознание.

Сначала в воображении поэта возникает ряд пейзажных картин, наполненных покоем и тишиной. Это гармоничный, идиллический мир, в который человек вписан как неотъемлемая часть. Здесь жизненная полнота, здесь еще не умерла память о героическом прошлом, которое живет в предании, песне ("О старине поет слепой Грицко")•, о славных временах напоминает и внешний облик человека ("чубы – остатки славной Сечи"). Природа также хранит памятные вехи прошлого ("курган времен Батыя"). Упоминаемые имена исторических деятелей и события воскрешают суровое, сложное, но яркое прошлое. Так постепенно в стихотворение входит история, и оно начинает звучать как эпическое сказание. В результате разрушается первоначальное представление об идеальном мире: это уже не далекая, с точки зрения пространства, но конкретная Украина, а историческое прошлое страны. В результате пространственный ракурс замещается временным, а лирический герой обретает свой идеал лишь в мечте о героических ушедших эпохах.

Историческая тема разрабатывается поэтом также в жанрах баллады и былины. Баллады обращены к домонгольскому периоду русской истории. Исследователи, как правило, вычленяют два цикла баллад: русский и иностранный. Обращаясь к прошлому, А. К. Толстой не стремится к исторической достоверности. Писателя часто упрекают в том, что слова и вещи в его балладах несут исключительно декоративную функцию, а не отражают дух и конфликты эпохи. Толстого интересует не столько событие, сколько личность в момент какого-либо деяния, поэтому баллады – это своего рода психологический портрет.

В ранних балладах ("Василий Шибанов", "Князь Михайло Репнин" (1840-е гг.), "Старицкий воевода" (1858)) Толстой обращается к трагическим моментам русской истории (прежде всего к эпохе Ивана Грозного). Поздние баллады ("Боривой", "Змей Тугарин" (1867), "Гакон Слепой" (1869–1870), "Три побоища", "Канут" (1872), "Роман Галицкий", "Песня о походе Владимира на Корсунь" и др.) более разнообразны с точки зрения и темы, и формы. В них звучат разные интонации: патетические, торжественные и иронические, юмористические. Один из центральных конфликтов в этих балладах – противостояние двух ветвей христианства. Нравственная сила героев заключена в верности православию.

В былинах А. К. Толстой не копировал фольклорные образцы, он даже не пытался имитировать былинный стих: они написаны двухсложными или трехсложными размерами. Поэт отказался и от простого переложения известных сказаний об Илье Муромце, Алеше Поповиче, Садко. В былинах отсутствует развитое действие. Как говорил сам Толстой о былине "Садко", в ней "есть только картинка, так сказать, несколько аккордов... нет рассказа". Эти же слова можно отнести и к самой известной былине "Илья Муромец". Поэт не пытается "соревноваться" с фольклорными источниками, так как они "всегда выше переделки".

Однако, обращаясь к жанру народной песни, Толстой демонстрирует незаурядное мастерство владения ее техникой, использует те художественные конструкции, которые типичны для фольклора: вопросно-ответную форму, параллелизм, систему повторов, инверсии, тавтологические сочетания, обилие ласкательных форм, постоянные эпитеты и др. Следуя за фольклорной традицией, Толстой часто отказывается от рифмы, в результате возникает впечатление непроизвольности текста, естественности словесного потока. Писатель опирается и на характерную для народной песни образность: так в стихотворениях появляются "сыра земля", "грусть-тоска", "кручина", "горе горючее", "путь- дороженька", "поле" и др. Толстой использует также типичные зачины и обращенность, в роли "собеседника" может выступать природная реалия ("Уж ты нива моя, нивушка..."), душевное состояние ("Уж ты, мать-тоска, горе-гореваньице!", "Ты почто, злая кручинушка..."). Мир природы в песнях не самодостаточен, он позволяет поведать герою о своем душевном переживании ("Вырастает дума, словно деревце..."). Разнообразна тематика песен: это и история, и любовь, и поиски правды, и раздумья о судьбе, о тяжкой доле.

Герой фольклорной песни часто вполне конкретен: это разбойник, ямщик, добрый молодец и т.д. Однако Толстой использует форму народной песни для того, чтобы выразить свое, глубоко личное переживание, так в них возникает явный автобиографический контекст. Например, в песне "Ты не спрашивай, не распытывай..." поэт говорит о своем чувстве к С. А. Миллер. Написанное 30 октября 1851 г., оно вместе с такими стихотворениями, как "Средь шумного бала, случайно...", "Слушая повесть твою, полюбил я тебя, моя радость!", "Мне в душу, полную ничтожной суеты...", "Не ветер, вся с высоты...", появившимися в это же время, составляет своеобразный цикл. В любовной лирике Толстого взаимодействуют два сознания (он и она) и доминирует грусть. Чувство, испытываемое героями, взаимно, но одновременно и трагично. Ее жизнь полна внутренних страданий, которые и рождают ответное чувство героя:

Ты прислонится ко мне, деревцо, к зеленому вязу:

Ты прислонися ко мне, я стою надежно и прочно!

Устойчивой антитезой в любовной лирике А. К. Толстого является противопоставление хаоса и гармонии. Хаос преодолим именно потому, что в мир приходит великое гармонизирующее и созидающее чувство любви. В элегии "Средь шумного бала" вроде бы конкретная, вырастающая из реальной биографии ситуация перерастает в символическую картину. Во многом этому способствует образ бала, а также акцент на указанной антитезе. По сути, в стихотворении зафиксирован момент рождения чувства, которое преображает мир. Изначально герой воспринимает внешнее бытие как шум, "мирскую суету", в которой отсутствует какая-либо доминанта, организующая его. Явление героини (в сильную смысловую позицию Толстой ставит слово "случайно") меняет мир, она становится центром, вытесняет все прочие впечатления. При этом само внешнее бытие остается прежним, но меняется внутреннее состояние героя. Прежде всего это отражается в изменении звуковой картины: шум бала (а это наложение музыки, людских разговоров, тойота танцующих) вытесняется звуками, связанными с идиллическим хронотопом: пение "отдаленной свирели", "моря играющий вал" и женский голос ("смех твой, и грустный и звонкий").

Лирический сюжет развивается как воспоминание о встрече. В сознании героя возникают отдельные черты облика героини. Перед нами нет целостного портрета, лишь отдельные мазки: тонкий стан, "задумчивый вид", звук голоса, речь. Внутренняя доминанта образа женщины – диссонанс веселья и грусти, рождающий ощущение тайны.

В стихотворении "Мне в душу, полную ничтожной суеты..." воспроизведена та же внутренняя ситуация: любовь как внезапный порыв, как страсть, преображающая мир, воскрешающая душу героя, одновременно разрушающая мелочное, суетное.

Любовь для А. К. Толстого – божественный дар, высшее гармонизирующее начало. В стихотворении "Меня, во мраке и в пыли..." (1851 или 1852) есть строки: "И всюду звук, и всюду свет, // И всем мирам одно начало, // И ничего в природе пет, // Что бы любовью не дышало". В нем отчетливо слышна связь с "Пророком" Пушкина. В стихотворении Толстого воссоздана та же ситуация внутреннего преображения, обретения дара "пламени и слова", однако если преображение пушкинского пророка совершается под влиянием высших сил, то у Толстого преображение происходит из-за обретенного дара любви. Тайная, скрытая сущность мира обнаруживает свое присутствие внезапно; в момент обретения высокого чувства человеку открывается новое видение:

И просветлел мой темный взор,

И стал мне виден мир незримый,

И слышит ухо с этих пор,

Что для него неуловимо.

И с горней выси я сошел,

Проникнут весь ее лучами,

И на волнующийся дол

Взираю новыми очами.

Любовь делает понятным человеку язык ("немолчный разговор") мира. Задача поэта как раз и состоит в том, чтобы передать одухотворенность бытия. Толстой говорит о творящей силе слова, он декларирует: "...все рожденное от Слова". За этими строками прочитывается текст Вечной книги. Как замечает И. Сан-Францисский, "тайнознание, тайнослышание, передача глубинного смысла жизни тем, кто его не видит, – вот “практика” и предназначение искусства", "Пушкин написал о Пророке, глагол которого остался неизвестен... А. Толстой явил этого Пророка в его глаголе. Явил то, что пророк этот призван был сказать русскому народу".